Оруэлл как вакансия

Подтверждением устойчивого присутствия Джорджа Оруэлла в российском обиходе могут служить две вещи. Первая – историческая память и предания тех, кто читал Оруэлла в самизадте и для кого оруэлловские книги были катехизисом сопротивления режиму. Вторая , сегодняшняя, скорее архивная, музейная, отчасти мумифицированная - это исправно отмечаемые ритуальные даты: 2003 – столетие, 2009 – двойной юбилей со сложной арифметикой чисел: в 49-м – написан самый-самый роман о русских и для русских - «1984», только где-то в 1988-89 дошедший до прямого адресата. 2009 минус «1984». Четверть века спустя за отчетный период книга стала почти школьной хрестоматией, пользоваться которой лучше, чем учебником, настолько точно прописаны в ней все детали тоталитарного устройства. В 1990-х возникла трещина в оруэлловской агиографии: образ «святого» был нарушен известием о практике доносительства и сотрудничестве Оруэлла с британскими секретными службами.

В Америке он по-прежнему актуален как политический философ. Романы отошли на периферию. Доказательством тому служат сборники эссе, изданные недавно в трех разных издательствах «Обнаруживая неприятные факты» (Facing Unpleasant Facts: Narrative Essays); «Всякое искусство есть пропаганда»; «Почему я пишу» (Why I Write). Все три сборника, особенно первый, - блистательное доказательство «марки» Оруэлла – его способности проникать туда, где обычно висит надпись «вход воспрещен», интеллектуально взрывать опасные запрещенные темы.

Устойчивая привлекательность Оруэлла для американских интеллектуалов не вызывает сомнений. А современность Оруэлла, в которой он уже не участвует, усиливается тем, что он стал предметом активного дележа.

Каждый из действующих лиц современной культурно-политической сцены размышляет о том, не является ли он новым Джорджем Оруэллом. С 1989-2001, на протяжении двенадцати лет, предшествовавших 9/11, предметом оживленных спекуляций служил вопрос о том, кто унаследует (или уже унаследовал) мантию Оруэлла. В начале 1983 года Ирвинг Хоу опубликовал в The New Republic статью под названием «Был ли Оруэлл прав?», в которой утверждалось, что автор «1984» вступил бы ныне в борьбу с «аппаратчиками» Восточной Европы. Неделю спустя Норман Подгорец напечатал в Harper’s эссе, озаглавленное «Если бы Оруэлл был жив сегодня»; в этом эссе с полной уверенностью говорилось, что если бы Оруэллу был предоставлен на выбор полный ассортимент существующих политических позиций, он, безусловно, решил бы стать неоконсерватором. Это утверждение вызвало резкое недовольство у Кристофера Хитченса, который немедленно ответил, что Оруэлл был и всегда оставался независимым человеком левых взглядов (иными словами, «Оруэлл сегодня» – это не кто иной, как Хитченс).
Хитченс , как известно, застолбил участок на этом поле, написав статью «Почему Оруэлл имеет значение», а блог Эндрю Салливана открывается эпиграфом из Оруэлла, акцентирующим способность автора (Салливана) реагировать на события без догматических шор (“To see what is in front of one’s nose is a constant struggle” – «Для того чтобы увидеть, что творится у тебя под носом, необходима постоянная борьба»). Оба они действуют как продолжатели «дела Оруэлла». Характерно, что Рон Розенбаум в 2002 году в статье, опубликованной в New York Observer, задает следующий вопрос: «Можно ли сказать, что идет подспудное, возможно, бессознательное (во всяком случае, не выраженное в открытой форме) соперничество между этими двумя поклонниками Оруэлла за право считаться оруэлловской фигурой применительно к 11-му сентября? Я склоняюсь к мнению, что они заслуживают того, чтобы разделить эту честь – хотя бы потому, что каждый придерживается собственной политической базы».
Оруэлл, который был в интеллектуальном отношении одиноким волком, никогда не имел «политической базы». Но нетрудно понять, почему пример Оруэлла будоражит умы интеллектуалов, которые считают себя «подлинными отступниками». Он был архетипической фигурой отступника, воином, у которого слово не расходилось с делом, человеком, принимавшим непосредственное участие в войне в Испании, на которой ему приходилось сражаться как с фашистами, так и со сталинистами, и он едва не погиб, раненный выстрелом в горло. Вернувшись домой, Оруэлл посвятил себя крайне немодной в те времена борьбе со сталинизмом, опубликовав в 1938 году книгу «Памяти Каталонии». С этого момента и до конца жизни Оруэлл был изгоем; зачастую дело доходило до того, что он прозябал в нищете. Что же касается Хитченса и Салливана, и многих других, то их опыт не имеет ничего общего с испытаниями, на которые сознательно обрек себя Оруэлл.

В целом, «оруэлловский распределитель», соперничество за вакантное место, соревнование, активно освещаемое масс-медиа, сыграло свою роль: медийное поле освободило Оруэлла от узких рамок конкретной политической памфлетности, вернув ему, и особенно его «1984», исходную непартийность и универсализм жесткой политической мысли.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67