Ново-южнорусская школа?

Выделяли в 20-30-е годы прошлого века такую «южнорусскую школу» - Бабель, Катаев, Олеша, Паустовский, Славин, Козачинский, Петров с Ильфом. Все это были мало схожие между собой писатели, весьма произвольно объединенные по географическому принципу – происхождению из Одессы. Многие из них, к тому же, были явно переоценены – как тот же Олеша, например. Но, тем не менее, как рабочая гипотеза понятие «южнорусской школы» довольно удобно, ибо отражает реалии начала XX века, когда Одесса являлась третьим по значимости городом великой империи, ярким космополитическим центром, где бурлила культурная жизнь, где не чурался подолгу жить Иван Бунин. Одесские газеты считались одними из лучших в стране, и столичные знаменитости писали для них, не думая тем самым опустить свой статус. Говоря шире, весь юг России (Новороссия) процветал и стремительно преображался до 1917 года. Даже отъезд Чехова в Ялту, пусть и был вызван медицинскими соображениями, тоже в чем-то являлся символичным, как и символична была встреча его, Толстого и Горького в Гаспре.

Увы, после большевицкого переворота провинциальное разнообразие заглохло, даже вместо двух равных в культурном смысле столиц осталась только одна, а бывшие одесситы один за одним переехали в холодную Москву, ибо только там они могли более-менее сносно существовать, пробавляясь халтурой, называемой «советской литературой». Советская империя – в отличие от царской – была в высшей степени централизованным образованием, где все ценное – от колбасы и шмоток до писателей и артистов, – сосредотачивалось в Москве. Но нашему поколению выпало на долю увидеть не только развал сверхдержавы, но и те цветы, что произрастают на ее развалинах.

Одним из любопытных феноменов последних двадцати лет стала дефрагментация прежде единого языкового и культурного пространства. Двадцать пять миллионов русских осталось за пределами РФ, плюс десятки миллионов т.н. «русскоязычных». Как и чем они живут? На кого ориентируются? Какие у них перспективы?

Конечно, Москва, вопреки политическому развалу, остается для большинства жителей империи, по крайней мере, из числа тех же русскоязычных, культурным ориентиром, но она же, как говорят сами москвичи, «не резиновая», и всех желающих вместить не может. Так что молодым писателям «на местах» остается описывать повседневную реальность – жизнь «после», после распада привычного на протяжении трех поколений уклада – но им уже чуждого, знакомого лишь по детским воспоминаниям и рассказам старших.

Одессит Всеволод Непогодин (опубликовал «GENERATION G») и выходец из Севастополя Платон Беседин (издал «Книгу греха») - два представителя подобной юной поросли, чье становление пришлось на пору хаоса и смятения, когда старые порядки рухнули, а новые еще только создавались. Переходный процесс в большей части СНГ затянулся и неизвестно когда закончится. Их первые произведения – отражение этой неопределенности и сумятицы. Описываемая ими реальность далека от устойчивости и завершенности. Это мир, где вчерашние советские инженеры торгуют на барахолке или челоночат, а те, кто не способен на такую «перестройку» – спиваются. Что ждет дальше их и их детей – не очень понятно. Дети – поколение Непогодина-Беседина, – пристраиваются в офисы банков, в редакции СМИ, но не очень-то довольны своей жизнью.

Отметим, что оба писателя дважды маргинальны – и как русские за пределами России, и как провинциалы по отношению к Киеву. И эта неизбывная маргинальность дают подспудно о себе знать. Приходит в голову мысль, что много раскидано по постсоветскому пространству неплохих русских людей, которые маются там, не найдя себе применения. Вспоминаю живущую в Киргизии блогершу morrire, которая в 2005 во время «тюльпановой революции» громко выстрелила, наладив в своем ЖЖ поминутный репортаж с места событий. Она остроумна, наблюдательна, ехидна, но.. никому в Бишкеке ее способности не нужны, и блог ее потихоньку увял.

После 91-го года украинские регионы более чем на десять лет исчезли из новостного пространства России. Как там жили люди – никого не интересовало. Лишь проезжая на юг в поезде (пока их не перенаправили через Воронеж) через Восток Украины можно было увидеть жалкое бытие вчерашних собратьев. В память мне врезалась сценка сентября 1998-го года - где-то в Донецкой области у рельсов тянется полоска кукурузы, и аборигены палками выколачивают из початков зерна – чем не каменный век!?

После «оранжевой революции» Новороссия - т.е. южная, сугубо русскоязычная часть Украины, понемногу вернулась в российское информационное поле. А с нею – и произведения тамошних прозаиков. Непогодин и Беседин воспринимаются не как экзотика, а в ряду прочих российских авторов. Граница по-прежнему весьма условна. Их «украинский» мир мало отличен от нашего.

Слабое место обоих авторов – изначальная вторичность, отталкивание от громких имен, что следует из названий - «GENERATION G» - в пандан Пелевину, «Книга греха» - напоминая о «Книге о смерти» Андреевского. Смешно, когда никому неизвестный автор, делающий первые шаги, оснащает свой текст следующими эпиграфами – «Детям перестройки посвящается», «Я обвиняю себя в том, что приписываю моему поколению собственные недостатки (с) Фредерик Бегбедер «Windows on the world», «Писать нужно для молодежи собственного поколения, для критиков того поколения, которое придет на смену, и для профессоров всех последующих поколений (с) Фрэнсис Скотт Фицджеральд».

Все это отдает юношеским максимализмом, когда автор видит себя сражающимся со всем миром, низвергающим или продолжающим его авторитеты. Замахиваться сразу на поколенческие или вселенские темы, не имея к тому действительных оснований, – неразумно. Лучший путь для начинающего - небольшие рассказики-зарисовки «без философии». Только на них можно набить руку, натренировать глаз, слух и слог. Мешает, как мне кажется, рассматриваемым авторам изначальная ориентация на громкий успех, на сенсацию.

Роман Сенчин, влияния которого сегодня любому реалисту младше тридцати пяти не избежать, начинал именно так. И хотя в его ранних рассказах имелось немало нигилистической философии, не она задавала в них тон. Да и выпады его лирического героя менее всего были зависимы от кого-то из его поколения, он не спорил пелевиными-бегбедерами.

В дефиците у обоих - couleur locale. Специфика, например, Одессы, подается в сравнении, с затаенным сознанием собственной ущербности, не как нечто, имеющее ценность. Бабель, как к нему не относись, создал одесскую легенду, колоритную картину особенного быта и культуры. А способен ли на это Непогодин? Тому же Платону Беседину можно посоветовать больше писать именно про Севастополь, про Крым, про то, что не видят летние отдыхающие, про другую сторону полуострова.

Есть и зримые свидетельства спешки - у Непогодина многие пассажи словно взяты из журнальной статьи: «В случае отсутствия собеседников по интересам, гости «Искры» доставали ноутбуки, подключались к бесплатному wi-fi и принимались общаться с единомышленниками посредством социальной сети facebook, созданной гениальным американским ровесником Марком Цукербергом».

Но не хотелось бы зацикливаться на проблемах роста начинающих писателей. Главное, что они активно «прут» в литературу - и со своим материалом. Если у них действительно есть дарование – оно рано или поздно проявится. Если нет – займутся чем-то другим. В любом случае, приход свежих сил из Одессы и Крыма – можно только приветствовать. Если сложится новая южнорусская школа – это будет замечательно.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67