Националисты и охранители

Как объяснить полное совпадение повестки СМИ русских националистов и СМИ охранителей по поводу происходящего на майдане, особенно в первые несколько недель? Пропагандистские гэги Киселёва, теперь уже, надо полагать, самого известного российского телеведущего, получали существенную поддержку справа. На него не ссылались прямо, но с ним соглашались, озвучивали его же речи на свой лад, используя собственные приёмы работы с публикой. Иногда получалось не менее грязно и не менее жестко.

Что это? Странное стечение обстоятельств? Временный союз ради достижения стратегических целей? А что если между ними, между националистами, какие у нас водятся здесь и сейчас, и охранителями, каких мы знаем, есть некая связь, нечто общее, какой-нибудь тайный подвал, куда они спускаются за вдохновением, где встречаются друг с другом и говорят на равных?

Задача охранителя, любого вообще и отечественного в частности, состоит в том, чтобы охранять status quo от реформационных и революционных посягательств изнутри и снаружи. Позиция эта имеет свое обоснование и, надо согласиться, не самое никчемное в плане убедительности.

Российский охранитель призывает терпеть недостатки установившегося порядка во имя тишины, очевидно необходимой для благоприятного течения экономической, научной, семейной и культурной жизни. В эпоху потрясений, в эпоху бури и натиска невозможно здоровое рождение и воспитание детей, невозможна работа исследовательских лабораторий, нет времени на картины и романы. Потрясения огрубляют общество, делают его плоским и двухцветным, не давая взамен никаких гарантий на возврат к разнообразию и множественности. Пострадавший от зла имеет право возмущаться, но не громко. Лучше – молча, чтобы не усугублять.

Охранитель выступает за власть, за государя, однако, если он хочет сохранить лицо, делает это не ради него самого, а ради блага народа. Как проповедовал циничный Гоббс: лучше один сонный, сытый убийца на троне, чем десять тысяч голодных, за трон между собой сражающихся.

Русский националист тоже выступает от имени большинства. Его программа проста и понятна – "Жызнь с бородой" Васи Ложкина, счастье каждому русскому дому. Он тоже за благотворную тишину, он против троцкистской страсти к перемене времен, он за всяческую норму – семейную, религиозную, сексуальную, гендерную, этническую, языковую. Его сильно раздражают меньшинства, национальные прежде всего, которые пытаются затмить собой большинство. Его идеал, если рисовать бегло и наспех – сусальный Суздаль, где всего вдоволь - и свобод и несвобод – где человеческое естество не чувствует притеснений, маргиналы пребывают в комфортной тени и не мешают жить.

Нет ли здесь сходства? Ведь если прибавить к охранительному пониманию большинства, к поклонению перед волей и предпочтениями многих термин "русские", если его конкретизировать, сбросить с метафизических высот и прижать к земле, лишить технической и наукообразной отстраненности, присущей ему, не получится ли национализм?

Тот же костюм, те же туфли, та же речь, только вместо белой рубашки, купленной задорого в бутике, роскошная косоворотка из тонкого льна с ручной вышивкой.

Русскому национализму, как следует из его истории, действительно свойственна тяга к близким отношениям с властью. Охранительство заражено бессовестным, холодным макиавеллизмом, в то время как национализм готов делать то же самое, но искренне, с душой, с фантазией.

Националист боготворит нравы и привычки большинства из любви к нему, как и честный охранитель-гоббсофил, однако чересчур пристрастен, прямолинеен, не способен на манёвр, и потому малопригоден к государевой службе. Любовь – слишком сильное чувство, оно не знает узды, не подчиняется разуму, не прислушивается к расчетам. Любя большинство, милуясь с ним в воображении, русский националист часто срывается, возвышает голос, спорит, обуреваемый любовный горячкой, кричит о разводе и хлопает дверью. Впрочем, легко потом отходит и в момент истины всеми силами возвращается обратно. Ведь революция хуже плохого порядка, осенью надо варить малиновое варенье, годить, читать Василия Розанова, покупать маринованные грузди и ходить к обедне. Ибо жизнь человеческая груба, мимолетна и страшна.

В последнее десятилетия империи Романовых именно националистические партии защищали трон от угрозы радикального реформирования. И делали это на высоком литературном и философском уровне. Вот уже двадцать пять лет как большинство кандидатских и докторских диссертаций по истории русской философии посвящены изучению наследия охранительной пропаганды столетней давности, что свидетельствует о её высочайшем качестве. Раз сочинения Михаила Каткова, Ивана Ильина, Льва Тихомирова и прочих известных, воспринимаются именно как философские сочинения, как результат не ангажированной работы мысли, то честь и хвала их авторам. Так основательно и так добротно уже не защищаются. Нынешнее охранение тухнет задолго до того, как выходит в эфир.

Новейшее поколение националистов, молодая поросль, воспитывает свой вкус на старых авторах, бессознательно копирует в том числе и желание стать под высокую руку. Трудно удержаться от симпатий к государю, читая тех, кто в нём души не чаял.

Путин ненавистен националистам – да, но Путин – это реальное тело короля, уродливое и слабое, зато духовное, узурпированное светлой памятью императора-страстотерпца, – почитается, а через это почитание получает свою долю легитимности и действующий правитель. Поэтому дрейф правой повестки в сторону, выгодную государю, у них непроизволен. Они рядятся в сюртуки черносотенцев и выходят на театральные подмостки, не подозревая об истинном значении заученных слов.

Что их сбивает с толку? Скорей всего, разница политических ландшафтов. До революции "уралвагонзавод" находился в зачаточном состоянии, не имел собственной культурной физиономии и жил инерциями недавнего крестьянского прошлого. Его место занимал океан святого землепашества - архаического, докапиталистического, сектантского. Трон, проиграв битву за умы образованных граждан, решил опереться на хтоническую русскую деревню. Отсюда поворот к националистической риторике - единственной, способной мобилизовать непросвещенные массы населения на поддержку правящей династии. Черносотенец – это рабочий ураловагонзавода сто лет назад, средний житель страны, чьи симпатии необходимы государю в борьбе за власть с окрепшими буржуа.

В этом отношении невероятно симптоматична книга известного публициста Сергея Волкова "Почему РФ не Россия". Желание максимально отдалить одно от другого, Россию постсоветскую от России предреволюционной, есть желание бессознательно скрыть от себя свои же собственные симпатии. Поддавшись мощнейшему обаянию старой агитации, заочно влюбившись в уже мертвого императора, потеряв голову, старцы и юноши ищут защиты, им необходимо усилие, чтобы сдержать народившийся в сердце верноподданнический порыв, чтобы не пасть к ногам нового лидера нации. Книга Волкова перекрывает транзит от монархиста к путинисту, ставит препону, невротизирует желание, заставляя его подняться вверх, к обожанию венценосных особ и абстрактной аристократии, к бесплодному эстетизму.

Её надменный, сухой тон, нарочитая “дворянскость”, научная, якобы не от мира сего, убедительность; вензеля, идеологические виньетки; её театрализованная, шляхетская спесь и негодование; иезуитский отказ прорисовывать все детали, когда остается всего пара штрихов до “быдла”; весь это парад высоких чувств создан с целью оторвать своё внимание от истины. И, о чудо, у них получается! В воздухе разливается магия, летят искры, валит густой дым, и наш советский человек перестает видеть себя нашим и советским. Убрав со стола бюст Ленина, убрав со стены портрет Путина, повесив на тот же гвоздик парадное фото Николая Александровича с детьми и супругой, он полагает, что стал другим, что он уже не он, а кто-то другой, кто-то более умный, более тонкий, более светский. Он, конечно, Вертинский и Шаляпин, Бунин и Набоков, Устрялов и Шульгин, а не эта мерзость, которая у них, у его вчерашних задушевных приятелей, еще не прозревших и чудесным образом не переменившихся, мыслью зовется.

Тут и побег от свинцовых мерзостей, и выход излишкам тщеславия, не влезающим в узкие рамки скудной действительности, и подростковый гонор, и лекарство для душевных ран, о природе которых следует молчать – яркая мировоззренческая позиция в своём ежедневном употреблении всегда шире, чем просто политический выбор. Она, распространяясь по внутреннему миру подобно волне, колеблет каждую его часть. Проснувшись наутро, он увидел себя новым человеком и начал совершать поступки, как новый человек, свободный от недостатков старого – так это выглядит изнутри, однако снаружи, перед наблюдателем со стороны, разворачивается другая картина, чуть сложнее имевшей место быть недавно.

Эта параллельный путинизм; движение в такт, движение в ритм, как у близнецов, идущих в одном строю, но в разных шеренгах.

Русский националист, выросший больше из литературных упражнений, чем из силового противостояния с системой, постоянно обвиняет охранителя то в одном, то в другом, больно его кусает, охранитель ему отвечает, сообразуясь уже не с литературой, а напрямую с потребностями государя. Цель противостояния, как теперь уже ясно, - борьба националиста за право быть путинистом без Путина, государственником без Государя, служить не служа. Или, циничней, заявка на дополнительные ставки агитаторов-государственников, в нагрузку к уже утверждённым.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67