Последние события, связанные с изменившимся статусом Косова, можно анализировать сквозь призму по крайней мере трех подходов.
Во-первых, косовский конфликт в значительной степени объясняется тем, что речь идет не просто об отдельном регионе, а о символе, смысл которого выходит далеко за пределы этого относительно небольшого участка территории. Символизм и образность возникают, когда некая "вещь" не равна самой себе, то есть содержит в себе более широкие значения. Именно это и происходит с Косове, которое играет ключевую роль для определения сербской идентичности ("Косово - это сербский Иерусалим" - под таким лозунгом несколько дней назад проходила демонстрация протеста перед Белым домом). Кроме того, косовский символизм для Сербии включает в себя мощный ценностный компонент, благодаря чему Косово встраивается в более широкий, европейский контекст ("Защитим христианские ценности в Европе" - еще один из лозунгов той же самой демонстрации в центре Вашингтона). Другими словами, Косово - это и знак, и метафора, и метонимия одновременно.
Для самого Косова символизм наиболее ярко выражается в сосуществовании друг с другом двух флагов: "старого" албанского, исполненного в жестко-агрессивных черно-красных цветах, и "нового", умиротворяюще-спокойного, выдержанного в голубых тонах а-ля Евросоюз. Такое парадоксальное, на первый взгляд, соседство двух символов на самом деле обозначает ключевую дилемму, стоящую перед самопровозглашенным государством: станет ли его идентичность опираться на националистические мотивы и строиться по албанскому образцу, или же Приштина выбирает ценности ЕС и признает себя составной частью европейского пространства безопасности, свободы, прав человека и демократии.
Во-вторых, Косово - это симптом в том смысле, который вкладывал в это понятие Славой Жижек. Другими словами, это отдельный, на первый взгляд, случай, который содержит в себе указание на более широкие, сущностные тенденции, характерные для всей системы международных отношений в целом. Симптом - это исключительный элемент, отражающий несовершенство, уязвимость и слабости структуры "нового мирового порядка". Именно в этом смысле мы вправе утверждать, что дебаты вокруг Косова - это дебаты о международном праве и роли крупнейших международных организаций в урегулировании кризисов. На этом фоне кажется весьма показательным, что Генеральный секретарь ООН отказался ответить на вопрос о том, было ли провозглашение независимости Косова законным актом: неспособность давать оценки, то есть именовать процессы и находить для них подходящие слова, - это признак институциональной слабости, чем незамедлительно воспользовался Европейский союз, который претендует не только на роль "нормативной силы" (normative power), но и впервые, в экспериментальном порядке, взвалил на себя полицейскую миссию по поддержанию безопасности. Это решение Брюсселя симптоматично с точки зрения того, как ЕС постепенно приобретает характеристики полноценного международного субъекта и с какими рисками и неопределенностями неизбежно сталкивается этот процесс.
Наконец, в-третьих, Косово создает некий прецедент, о чем активно говорят правительства стран, не признавших независимость края. Соединенные Штаты пытаются отрицать очевидное, то есть говорят об уникальности косовского случая, его несводимости к другим актам сепаратизма, однако такая позиция вряд ли получит понимание со стороны таких стран, как Россия, президент которой прямо назвал разговоры об "особости" Косова "враньем". Есть основания полагать, что США могут несколько скорректировать свою изначальную и не очень убедительную позицию. Сошлюсь на выступление профессора Колумбийского университета Александра Кули (Alexander Cooley) на недавнем круглом столе по этой проблеме в Джорджтаунском университете (Вашингтон): по его мнению, американское правительство должно отбросить спорный тезис о том, что у косовского конфликта нет аналогов, и начать более тонкую игру вокруг того, как следует понимать прецедентный характер этого конфликта. Понятно, что речь идет о дискуссии с Россией, для которой косовский прецедент означает возможность провозглашения "явочным порядком" независимости рядом территорий, включая Абхазию и Южную Осетию. Д-р Кули предлагает Вашингтону (видимо, новой администрации) радикально иное прочтение термина "прецедент", в котором бы содержались такие элементы, как размещение на спорной территории международной переходной администрации, которая осуществляла бы функции суверенного правительства в особых условиях. Такое понимание прецедентности поставит Россию в очень неудобное положение, поскольку потребует воспроизвести в сепаратистских регионах всю цепочку внешних управленческих технологий, которые были апробированы в Косове.
***
Тем не менее, несмотря на возможность внесения в американскую позицию новых акцентов, позиции России в ситуации, связанной с Косовом, смотрятся весьма благоприятно. Во-первых, Москва смогла обменять свои политические ресурсы (связанные с поддержкой Сербии на глобальном уровне) на некоторые экономические выгоды (вытекающие из покупки "Газпромом" сербской энергетической компании). Во-вторых, Россия может долгое время извлекать политические преимущества из своей нормативной роли защитницы международного права, причем не ощущая себя при этом в меньшинстве (нахождение в одной группе с такими странами, как Китай и Испания, является лучшим противоядием от маргинализации российской дипломатии). Более того, благодаря самопровозглашенной Приштиной независимости Россия получила шансы на укрепление понимания с такими странами, как Чехия, Кипр, Греция, Румыния и Болгария, которые весьма сдержанно, если не сказать холодно, отреагировали на этот акт. В-третьих, Москве наверняка доставляет удовольствие наблюдать ситуацию, при которой Грузия впервые была вынуждена занять позицию, прямо противоположную линии США и ЕС, то есть отказаться признать независимость Косова и в этом смысле поддержать РФ. Впервые за последнее время Грузия оказалась по одну сторону политических баррикад с Россией, что создает возможность для политического диалога в дальнейшем. В-четвертых, Россия наверняка попытается использовать в своих интересах более чем вероятные затруднения, с которыми Европейский союз встретится при осуществлении своей пионерской миссии в Косове. Помимо уже ставшего реальностью раскола внутри ЕС по косовскому вопросу можно спрогнозировать массу практических трудностей, которые потребуют от ЕС существенного напряжения своих ограниченных ресурсов для того, чтобы его миссия в Косове нашла какое-то решение проблем коррупции, наркотрафика, преступности. У Брюсселя просто нет опыта в подобного рода операциях. А уж если речь зайдет о форсированном принятии Косова в состав ЕС, то этим самым будут поставлены под очень большие сомнения стандарты Евросоюза, до которых самопровозглашенному государству, мягко говоря, далеко. Кроме того, тогда еще более неубедительно будет смотреться отказ Турции о приеме в ЕС.
Представляется, что главным неблагоприятным сценарием для России может стать ситуация, при которой Абхазия и Южная Осетия поставят Москву в неудобное положение, повторив в точности то, что сделало Косово. Тогда Дмитрию Медведеву придется доказывать, что он не слабый президент, и вынужденно принимать какие-то решения под влиянием обстоятельств, причем не факт, то эти решения укрепят российские позиции как на Балканах, так и на Кавказе. Поэтому, скорее всего, Россия предпочтет как можно дольше наблюдать за ситуацией, при этом устами фигур типа Дмитрия Рогозина изредка пугая Запад перспективой применения силы. Чтобы не забывали...