Коснуться до всего слегка

Foto Marianny Volkovoj

Сорок лет назад, впервые поехав в Польшу, я с места в карьер стал учить польский. Он давался мне легко, но на самых головоломных словах я спотыкался. Как-то в гостях я безнадежно увяз в слове odziedziczyc (унаследовать), согласные которого различаются исключительно мягкостью/твердостью и звонкостью/глухостью: джь-джь-ч-чь. Эти признаки есть и в русском, но нет ни фонемы "дж", ни твердого "ч". Я в который раз пытался продраться сквозь этот фрикативный частокол, когда хозяйка сказала:

- А ты не старайся, ты так легонько, по верхам: odziedziczyc - понимаешь? - она повела ручкой и пошевелила пальчиками в знак полнейшего пренебрежения.

Я понял и, как под гипнозом, без запинки исполнил:

- Оджеджичычь .

В дальнейшем я неоднократно применял эту безмятежную технику и даже обучал ей американских студентов, не всегда справляющихся с богатым и широко востребованным словом environmentalism, достойным внимания культурных девушек типа Фимы Собак.

Вообще, это постоянный соблазн - отказавшись от глубокомыслия и занудства, научиться light touch, легкому касанию. Американцы овладевают им уже в начальной школе. Помню, как Катина дочка, изготовив пестрый плакатик на заданную на дом тему, отступила назад, чтобы окинуть его взглядом, и удовлетворенно констатировала:

- Some information, not too much!... (Кое-какая информация, не слишком много!...)

Как говорит один из персонажей в "Портрете Дориана Грея":

If a man is a gentleman, he knows quite enough, and if he is not a gentleman, whatever he knows is bad for him (Если человек - джентльмен, он знает вполне достаточно, а если он не дженьльмен, все, что он знает, ему только во вред).

С юности - с "Тарусских страниц" (1961) - я люблю коржавинские стихи:

От дурачеств, от ума ли
Жили мы с тобой, смеясь,
И любовью не назвали
Кратковременную связь,

Приписав блаженство это
В трудный год после войны
Морю солнечного света
И влиянию весны.

Что ж! Любовь смутна, как осень,
Высока, как небеса...
Ну, а мне б хотелось очень
Жить так просто и писать.

Но не с тем, чтоб сдвинуть горы,
Не вгрызаться глубоко,
А как Пушкин про Ижоры -
Безмятежно и легко.

Здесь замечательна заявка сразу на две труднейшие задачи - не назвать блаженную связь любовью и писать так просто, не вгрызаясь глубоко. (Сколько раз казалось, что любимое стихотворение или рассказ можно разобрать на двух-трех страницах, а получалась длиннейшая статья.)

Ориентиром Коржавину служит, как всегда, Пушкин, обещающий влюбиться не раньше, чем через год, да и то и ненадолго:

...Но колен моих пред вами
Преклонить я не посмел
И влюбленными мольбами
Вас тревожить не хотел.

Упиваясь неприятно
Хмелем светской суеты,
Позабуду, вероятно,
Ваши милые черты,

Если ж нет... по прежню следу
В ваши мирные края
Через год опять заеду
И влюблюсь до ноября

("Подъезжая под Ижоры...").

Коржавин написал свое стихотворение в 1947-м, но в том же году был арестован, и в печати оно появилось лишь полтора десятка лет спустя. Проект жить так просто и писать оказался чересчур безмятежным.

Между тем, в 1948 году Исаковский написал, а через несколько лет Шульженко пропела и надолго прославила серьезную до слез вариацию на те же темы:(1)

Мы с тобою не дружили,
Не встречались по весне,
Но глаза твои большие
Не дают покоя мне.

Думал я, что позабуду,
Обойду их стороной,
Но они везде и всюду
Всё стоят передо мной,

Словно мне без их привета
В жизни горек каждый час,
Словно мне дороги нету
На земле без этих глаз.

Может, ты сама не рада,
Но должна же ты понять:
С этим что-то сделать надо,
Надо что-то предпринять.

Боюсь, Исаковский со товарищи правы. Вот и Мандельштам подтверждает, что, только кажется, будто

...мог бы жизнь просвистать скворцом,
Заесть ореховым пирогом,
Да, видно, нельзя никак..

А пушкинский опыт один мастер писать просто, но живший трудно, подытожил так:

Всё в этом мире по-прежнему.
Месяц встаёт, как вставал,
Пушкин именье закладывал
Или жену ревновал.

И ничего не исправила,
Не помогла ничему,
Смутная, чудная музыка,
Слышная только ему

(Георгий Иванов, "Медленно и неуверенно...", 1928).

Разумеется, на этот счет все мы, вслед за нашим главным поэтом, склонны ошибаться:

Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!

Процитирую поэтому человека более практического склада, тоже, впрочем, нарвавшегося на пулю, - Линкольна:

You may fool all the people some of the time, you can even fool some of the people all of the time, but you cannot fool all of the people all the time (Вы можете некоторое время обманывать всех, некоторых вы даже можете обманывать все время, но вы не можете все время обманывать всех).

Ну, если не всех, то, может, хоть себя?

Примечание:

1. Музыка Мокроусова к радиопостановке "Поддубенские частушки" по рассказу Сергея Антонова ("Мы с тобою не дружили", Клавдия Шульженко).

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67