Европа: время ризом и симулякров

Восемнадцать дней в пригородах Парижа хозяйничал космохаос, сталкивая возможное с невозможным в составе наличного. Теперь, кажется, стихия стихает, абсурд уходит и порядок вновь возвращается во Францию. А значит, и в Европу. Но это уже не важно. Деабсурдизация сил хаоса ничего не меняет. Тео Ван Гог убит. Лондон атакован. Мадрид подорван. Теперь вот горит Париж. У Европы появился новый хозяин. Он без комплексов, без лицемерия. Я точно знаю, что никогда не увижу Парижа французского, домагрибского. Париж французов умер. Париж Магриба родился.

От прежнего Парижа остались камни, башня и поля, от которых еще исходит аромат жизни, созданный королями Франции. Но запахи выветриваются очень быстро. Пройдет не так много времени, и Эйфелева башня в Париже будет стоять, как пирамида фараона в Египте. Уже нет народа ее создавшего, нет веры, символом которого она являлась, а она стоит, и арабы-экскурсоводы торгуют не им принадлежащими мифами и преданиями. Вот так же стоит сегодня и Европа, создавая иллюзию существования того, что уже не существует.

Париж обречен пузыриться симулякрами, пытаясь соединить декларацию прав человека и ислам. Если он не будет симулировать ту жизнь, которой у него уже нет, он перестанет существовать. Французы говорят арабам: станьте такими, как мы. А "мы" - это как если бы христиане. Будьте и вы как если бы мусульмане. А те не хотят терять свою идентичность. Сопротивляются. Франция заменила живой галльский ум скользкой идеологией политкорректности. Франция шизует, критикуя ум с точки зрения безумия. У Франции не осталось никакой живой связи с христианской культурой. Вместо Христа у них появились симулякры общечеловеческих ценностей, упаковки, в которых ничего не упаковано и которые, как пленка, легко протыкаются арабскими пальчиками.

Французы левые. У них даже правые - это не правые, а те, кто левее левых. До сих пор французам удавалось быть и левыми, и сытыми. Долго ли еще им будет сопутствовать эта удача? Сознание, сдвинутое влево, требует жертв. Оно требует равенства, абсолютная реализация которого ведет к концу истории, к пустоте. В эту пустоту устремился Магриб, север Африки, присваивая себе права гражданина, ему не принадлежащие. А вместе с ним во Францию устремилось и неравенство.

Но было это неравенство уже не социальным, а антропологическим, цивилизационным. А оно не устраняется битвой между трудом и капиталом, перераспределением доходов между бедными и богатыми, колониями и метрополией. Магриб пришел со своим уставом в чужой монастырь и потребовал признать право араба быть арабом в Европе, во Франции. И у левой Франции не нашлось аргументов против. И дело здесь не в чувстве исторической вины, не в желании вернуть долг когда-то покоренным народам, а в нежелании прослыть расистами и антигуманистами.

Время гуманизма давно уже прошло. Но Европа этого не заметила. Европа слишком высоко возносит человека, поклоняясь ему. Она надеялась на ассимиляцию инородцев и на ассимиляцию людей с Востока. Но новая социализация означала необходимость писать социокультурные коды по уже написанному. В результате через европейскую социализацию проступали коды другой культуры. Так создавались психологические взрывчатки для бессознательного, которое говорит помимо воли и ума человека.

Ризома политкорректности обессилила Францию, децентрировала ее волю к сопротивлению. Магриб же пустил в ней корни - вглубь, в почву. И эти корни без боли вырвать теперь нельзя. Французы утратили свои корни. Они, как клубника, цепляются за поверхность символическими усиками. У них не корни, а присоски граждан мира. Франция, как Косово, исчезнет вполне демократическим решением простого большинства ее жителей. Для мавров культура Франции - это пустыня, среда, которую надо обжить. Здесь ничто их не связывает, ничто для них не свято. Магрибу мало пособий, образования и работы. Он здесь хочет жить цивилизационно, а не только социально.

Французы без бога, а они - мусульмане. Они пассионарии. И они не хотят отказываться от цивилизационного неравенства, требуя одинаковых социальных прав, а также права на отличие от Европы. Магриб успокоится, когда на экране телевизора он увидит свое смуглое лицо, когда женщины оденут хинджаб, а президент Франции будет совершать намаз, когда у каждой улицы будет арабское название и охранять людей будут полицейские из Северной Африки. И французы как гуманисты не смогут отказать арабам в этом праве, ибо этот отказ будет для них логически необоснован. Поэтому французы должны смириться, что у них не будет национального государства, не будет дома. Европа - это не дом, а предание, которое подлежит забвению.

Сегодня арабы в Париже и французы свободны, ибо свободными можно быть и на эшафоте. Я думаю, настал момент, когда они могут исследовать пределы возможности быть иными. Для этого им нужно узнать, что люди не равны, что смешение рас и цивилизаций ведет к концу цивилизации. Что нет никаких общечеловеческих ценностей, что свобода рождается как привилегия немногих и, когда она становится привилегией всех, она умирает. Что социальный смысл истории требует равенства, а антропологический смысл - неравенства. Что демократия - это зло, с которым трудно примириться приличному человеку, ибо демократия создает иллюзию участия человека во власти.

Французы молчат о том, о чем следует говорить. А говорить следует о том, что есть целое цивилизации и у него есть защитники. Что у целого есть права и эти права выше прав человека.

Европа постепенно забывает о фашизме. Но проблемы, которые его породили, остались. И эти проблемы требуют решения, а не симуляции решения. Переживет ли Европа время ризом и симулякров? Вот что сегодня беспокоит нас, русских.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67