Еще о логике убийств

Убийства продолжаются. Убивают совершенно разных людей, то людей власти, то ее врагов, то к ней безразличных. Разнообразие жертв растет, плюрализм убийств также. Точечные, избирательные убийства становятся техничней, достигая быстроты скальпеля. Нас уже не томят в догадках о судьбе жертвы: похищенную Эстемирову находят убитой через пару часов. Не ясно, заказные они или нет (видимо, есть те и другие); и это перестало что-либо значить.

Убийство отца Даниила Сысоева, выстрелом навскидку прямо в сердце у алтаря, говорит, что убийцы не остановятся ни на ком. Презирая нас, они почти не прячутся за издевательски прозрачной повязкой из марли. И зачем, если убивают показательно – устраняют? Показательные устранения стали нормой публичной жизни, нашим культурным и общественным институтом.

* * *

Зато и статья религиоведа Павла Костылева в связи с убийством отца Даниила кажется мне общественно-показательной. Убийство живого человека, православного миссионера обращено в нравоучение к пользе «наведения правового порядка». Хотя номинальная тема обсуждения миссионерства в правовом контексте – тема законная, статья религиоведа модельна для реагирования аудитории убийц. Она показывает, почему убийства продолжатся, независимо от усилий властей ловить убийц. Не пора ли вглядеться в само это наше отношение к убийствам? Общество относится к истреблениям до того странно, что лишь от убийцы зависит, продолжать убивать или нет. Не стало ли оно частью режима благоприятствования убийцам, частью самой машины убийств?

«Было бы хорошо, если бы эта миссионерская деятельность была бы как-то законодательно ограничена. Ситуация, когда она безгранична, когда, например, с чисто православной позиции православный священник начинает увещевать мусульман, причем в формате, который едва ли может быть назван политкорректным, чревата потенциальной взрывоопасностью».

Опасной здесь названа «чисто православная позиция православного священника». Оказывается миссионерская деятельность православных до того «безгранична», что публичное исповедание веры стало «взрывоопасным». «Можно до бесконечности называть наш мир постсекулярным, но в нем действуют вполне секулярные законы». Секулярно и законно – состояние России, страны, насильственно и публично дехристиантизированной. Вот и первая воля к алиби – «подрывники – они». Еще не начатая, православная миссия объявлена чрезмерной и подрывающей «закон». А в чем закон? «Чисто православным» велено дождаться, когда эксперты-религиоведы разработают аскетичные государственные нормы православной жизни (повторяю, до того век уничтожаемой). Но откуда извлекут «норму»? Во что веруют те, кто убежден в способности и праве продиктовать нормы нам? Тут самое интересное – воля религиоведа к алиби преобразуется в исповедание Всепредусматривающего Контроля:

«Это убийство можно было предсказать… Бесконтрольность приводит к конфликту, а конфликт – к крови. И здесь ничего не сделаешь».

К кому бы ни был обращен сигнал убийц – здесь он получен и политически интерпретирован. Логика железная: хаос бесконтрольности приводит к «конфликту», а где конфликт, там – «кровь»! Но приходит либеральный спаситель, еще не полковник, но уже эксперт-законодатель. Именем убитых он диктует нам безопасную норму. Мрачное прошлое «бесконтрольности» позади, убитые списаны на хаос. Далее (следим за руками) норма объявляется святыней, требующей нашего бездействия. Иное – грозит святотатственной «кровью». Грех и зло естественно вытекают из бесконтрольности! Вот слова Костылева: «Иными словами, это убийство можно было предсказать. Оно бы все равно произошло: просто жертвой убийцы стал бы не отец Даниил, а, возможно, какой-то иной священник-миссионер». Бесконтрольный поставил себя вне закона, и его «убийство можно предсказать». Здесь мы приближаемся к средоточию догматической веры нашего «секулярного» сознания. Оно не лжет – оно верует в творящую силу контроля. Либеральный секуляризм присматривается к погонам силовика.

* * *

Как произошло то, что негосударственное убийство стало незаметным, неотличимым от уголовного и невоспринимаемым? А ведь произошло. Двадцать лет в стране развивается секулярная культура точечной ликвидации, устранения путем убийства тех или иных людей, сочтенных лишними. И все двадцать лет она не встречает серьезного осуждения. Все эти 20 лет убийствам находят объяснение, столь же действенное, сколь небывалое в русской культуре. Как это происходит?

«Безусловно, убийство священника Даниила Сысоева связано с его активной миссионерской деятельностью. Как известно, он активно критиковал религиозные постулаты различных конфессий, прежде всего, ислама. Причем его критика не была конструктивной».

На жанре этого оправдания позвольте остановиться. Эта формула, зазвучав в печати с начала 1990-х, не покидает нас по сей день. Мы слышим ее ежедневно, так что слух опасно привыкший, не улавливает в нем скандальную ноту извиняющего приглашения: убийство связано с профессиональной деятельность покойного. Все ведь чем-то занимаются профессионально, следовательно, любое убийство нашей profession de foi, то есть исповеданием веры. Ну а когда и убийца «профессионал» – профессионал профессионально разобрался с профессионалом же. Спор среди своих в некотором роде. Посторонних просят не беспокоиться.

Профессиональное убийство приобрело вид окончательного свидетельства, логичного вывода, русским «если-то»: убит политик? Коррумпирован и связан с бандитами. Убит представитель власти? – сам бандит. Убрали попа? Туда ему дорога. Убийство перестало считаться событием, став простым видом смертности. Необсуждаемым природным явлением – «взрывоопасностью». «Подобного рода ситуации в нетоталитарном обществе всегда были и всегда будут воспроизводиться». Функционально – такие объяснения выступают личным алиби и сигналом убийцам: можете продолжать.

То, что допустил почтенный религиовед, не позволяли себе крайние политические террористы сто лет тому назад. Ни Савинков, ни Желябов не сказали бы, что их убийства извиняемы «профессиональной деятельностью покойного», они бесконечно оправдывались, иногда даже каялись, подобно Каляеву. Теперь общество говорит: господа убийцы, не тратьте наше время на ваши разъяснения – убитый нарушал технику безопасности! Он сам вышел на взрывоопасное поле!

Странно, как общество не замечает этот удивительный, небывалый в русской истории жанр им же данного «карт бланш» – согласия на убийство. И это при том, как часто оно клеймит сталинские террористические софизмы – те далеко и никому не грозят. Как назвать этот «сигнал» властям и правоохране, что общество проглотило убийство и готово к следующему? Это нигилистическое оправдание убийства, приравниваемого к природной неизбежности – «взрывоопасности».

Так убили отца Даниила или не убили? Или убийство бы «все равно произошло: просто жертвой убийцы стал бы не отец Даниил, а, возможно, какой-то иной». Вот и обнулили тебя, батюшка – то ли ты убит, то ли «какой-то иной», кого защищать? Общество отказывается защищать кого-либо, кроме списочного состава «своих». Тем оно зазывает убийц в гости, в свой самый близкий состав. Убийцей у нас может быть каждый, и ему заранее выдан carte blanche.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67