Двухтысячные: эон наступившего будущего

В ожидании "великого реванша"

Последние пятнадцать лет мы все живем в режиме бесконечного ожидания и предуготовления. Примерно так жили белые эмигранты. Сначала была проиграна та братоубийственная Смута, которую протокольно именуют "гражданской войной". Потом была операция "Трест", смутные надежды и ясные уроки. После Великой Отечественной войны все ожидания Великого реванша были не только безнадежными, но и бессмысленными - нужно было либо принимать этот строй, либо уходить из жизни, что и началось: естественный ход времени напомнил о себе. "Годы идут". "Время проходит". Потом была ненаписанная и ожидающая своего Нестора история советских "диссидентов справа": клерикалов, монархистов и националистов, не столько ожидающих 91-го года, сколько грезящих о нем на койках в психушках. И вот наконец 91-й год настал, но к Великому реваншу он не имел никакого отношения - якобинцев сменили жирондисты, и ожидание великого часа "Х" продолжилось. В 1993-м казалось, что историческая лазейка найдена, но иллюзия длилась лишь несколько дней. Потом был 1996-й, потом 2000-й, потом 2004-й. "Народная оппозиция". "Народно-патриотическая оппозиция". "Национально-патриотическое движение". "Блок Родина". "Партия Родина". "Партия русского реванша". "Новая партия русского реванша". "Вечная партия русского реванша". А "годы идут" и "время проходит". Пятнадцать лет - это не просто много, это почти вся сознательная жизнь.

В ожидании будущего, ставшего главным содержанием жизни, есть много приятного, кроме одного: оно совершенно не способствует качеству настоящего. Тем более ожидание будущего государства прямо вредит государству нынешнему. И это - главный порок тех, кого со времен Невзорова называют "нашими". Впрочем, даже это емкое слово давно лишилось своего смысла. У каждого они свои, эти "наши"... Но за это время все-таки произошло одно событие, принципиально изменившее атмосферу постсоветского безвременья. На переломе 90-х и 2000-х Российское государство, презрительно именуемое "в широких патриотических кругах" "Эрэфией", приняло кардинальное решение - просто остаться в живых: просто быть, существовать, жить вопреки всем "объективным" и "неизбежным" процессам. Быть государству - значит блюсти свою независимость, охранять свои границы, управлять собственным населением и хоть как-то участвовать в бытии других государств. При этом сохранить государство - это также сохранить его население, без которого само государство просто бессмысленно, именно этим благородное охранительство отличается от банального тоталитаризма. Поэтому - без войн, без революций, без потрясений - тихо, спокойно, осторожно. Желание сохранить государство вместе с его населением - это главное и, возможно, последнее достоинство режима 2000-х. Это и есть тот минимум, которым еще позволительно наполнять слово "консерватизм". Это и есть "идеология Путина", "идеология "Единой России": существование государства - его собственный смысл. Да, это порочный, замкнутый круг, но любой разрыв этого круга, любое наполнение государства внеположенным смыслом - это уже "экстремизм". Поэтому ничего больше от режима 2000-х ждать не приходится. Ничего нового он вам не скажет. Его главная миссия состояла в том, чтобы сделать Великий реванш максимально тихим и незаметным. И этот час "Х" уже в прошлом. Теперь уже не нужно с остервенением "брать власть" и готовить "нашу революцию": появились другие пути и другие возможности. Почему?

А что мы называем "Великим реваншем", этим загадочным часом "Х"? Ведь он у каждого из "наших" - свой, и ожидаемое будущее - свое. Так и белые были едины лишь в том, что нужно уничтожить красных, но образ будущего был у них крайне различный. Так и "диссиденты справа" ожидали конца проклятому совдепу, и вот этот конец наступил, и цели у всех оказались очень разными. Что же общего было и еще остается в нашей "патриотической оппозиции"? Уничтожение режима либералов-реформаторов. Но этот режим тоже рухнул, и многие из "патриотов" кинулись в объятия либералов под единым оранжевым флагом, лишь бы "продолжить борьбу". Против чего? И за что? Все, что можно было ожидать от любой власти в России с 1917 года, - это чтобы власть наконец декларировала ценность самой России как самостоятельного государства, независимо от ее служения "общечеловеческим идеалам" коммунизма и "открытого общества". В этом и состояла главная, общая претензия правых к советскому и ельцинскому эону - в непризнании за Россией абсолютной, автономной политической ценности, не требующей никаких внешних оснований. И именно в этом смысле всех правых можно было назвать "националистами", а все гибридные идеологии правого типа включали в себя приставку "национал" - от "национал-большевизма" до "национал-либерализма". Режим 2000-х - это именно тот режим, который декларировал суверенитет России ее главной политической ценностью, независимо от каких-либо идеологий вообще. И именно поэтому с его приходом произошел тот самый Великий реванш, пробил тот самый час "Х", ожидание коего объединяло всех правых патриотов с 1917 года. И именно поэтому ничего, кроме тавтологии "суверенной демократии", этот режим из себя выдавить не может и не хочет - ибо дальше начинается совсем другая история, к которой этот режим совершенно не готов.

Три "поколения" интеллигентского нигилизма

Продолжать сегодня существовать таким образом, как будто у нас на дворе вечный 1993 год, - это то же самое, что жить после 1945 года так, будто продолжается 1918-й. Можно, конечно, всю жизнь прожить так, как будто ты еще не родился, но зачем называть это жизнью? Напомню: ожидание будущего, ставшее основным содержанием жизни, уничтожает настоящее. Именно отсюда весь неизбывный нигилизм нашей оппозиции: зачем думать о дне сегодняшнем, если этот день не "наш"? Однако в том-то все и дело, что после того, как первый шаг Великого реванша уже совершен, "наш день" у каждого оказывается свой. Это разрыв между двумя полярными ориентациями политического сознания - ориентацией разрушения и ориентацией созидания. Но сознательно преодолеть этот разрыв очень трудно, когда почти вся жизнь прошла в режиме разрушения. И если этого преодоления не произошло, тогда ориентация сознания на свержение власти превращается в его постоянное и безвыходное состояние. Отрицание конкретного политического режима превращается в отрицание любой политической системы вообще, без возможности какого-либо позитивного действия. Более того, сама идея позитивного действия становится в подобном восприятии бессмысленной и порочной, потому что только укрепляет этот режим как режим и эту систему как систему. Вся идеология такого сознания строится на отрицании идеологической доминанты Власти, уже независимо от ее конкретного содержания. Позитивный идеал, с которого, возможно, только начинало свою политическую эволюцию подобное сознание, вытесняется в умозрительное пространство "абсолютного совершенства", по сравнению с которым любая актуальная реальность кажется бесконечно несовершенной. Представление о том, что никакое минимальное приближение к этому абсолютному совершенству невозможно, порождает невротический перфекционизм, обратной стороной которого оказывается полное презрение к окружающей действительности. Так, любой последовательный утопизм неизбежно вырождается в банальный мировоззренческий нигилизм. Бесконечное ожидание часа "Х" и перманентная негативная критика настоящего - основное состояние доминирующего типа современного русского политического интеллектуала, а конкретней говоря - "интеллигента". Этот тип зародился еще в конце XIX века, и он открыл сам себя в сохраняющем свою катастрофическую актуальность сборнике "Вехи" (1909). Но с того времени прошло много поколений, и сегодня мы имеем перед собой сложную, как минимум трехслойную структуру русской политической "интеллигенции", продолжающей задавать подлинный тон в "гуманитарной" оценке сегодняшнего дня. Это три условных "поколения" русской политической оппозиции, поочередно сменяющих друг друга и одновременно органически наслаивающихся один на другой как явления одной природы.

Первое "поколение", уходящее со сцены по естественным причинам, - советское, а точнее, "антисоветское", до сих пор пребывающее в 70-80-х годах прошлого века. В основном это бывшие активисты преклонного возраста, так и не осознавшие факт исчезновения, и до сих пор ведущие свою пожизненную вендетту против Российского государства как наследника советского режима. Никакого существенного влияния на общую картину нашей "оппозиции" они не имеют, но время от времени могут выступать незваными аксакалами, навязывающими свою диссидентскую риторику молодым "практикантам". Главный предмет их отрицания - сложносочиненная советская идеология, внутренняя противоречивость коей напрямую отражается в синкретических воззрениях самих антисоветчиков. Более-менее общей идеологической платформой такого принципиального антисоветизма служит национал-либеральная программа в духе какого-нибудь "Народно-Трудового Союза", готового жить на средства западных спецслужб и рассуждать о "спасении России".

Второе "поколение" - ельцинское, а точнее, "антиельцинское", поколение 90-х, для которого эти годы продолжаются до сих пор, и никакого нового века для него уже никогда не наступит. Эти люди живут вечной памятью о "боевом крещении" 1993 года и бесконечных митингах той эпохи однозначно прозападного и полуоккупационного режима Ельцина и его "молодых реформаторов". Поскольку первым и последним объектом их ненависти остается западный либерализм, то вся идеология так называемой "народно-патриотической оппозиции" строится от противного, как глобальный синтез крайне-правых и крайне-левых элементов. Наиболее полным выражением такой антилиберальной идеологии является русский "национал-большевизм", последовательно разработанный философом Александром Дугиным, а его ментальное воплощение наилучшим образом представлено в "красно-коричневом" синтезе газеты "Завтра" Александра Проханова. При этом большинство активистов этого поколенческого типа все-таки не разделяют столь синтетическое мировоззрение, оставаясь либо просто националистами, либо просто коммунистами, но политические разногласия между собой они готовы оставить до "лучшего момента" - того самого часа "Х", когда произойдет что-то типа "народной революции" с последующим судом над всеми агентами "антинародного режима". Так же как старое поколение антисоветской диссидентуры вечно ждет мифического "суда над КПСС", так и это, антиельцинское, поколение ждет "суда над Горбачевым-и-Ельциным", а также всем коллективным "Гайдаро-Чубайсом", причем в качестве судьи каждый видит себя лично, поэтому и договориться между собой они до сих пор не могут.

Третье "поколение" - "путинское", а точнее, "антипутинское", самое "молодое" и самое "современное" среди них, но совершенно не осознающее своей временной ограниченности, своей исторической обусловленности и постоянно возрастающей неадекватности. Как целостное движение антипутинская оппозиция сложилась к 2005 году, когда на примере "померанчевой революции" в Киеве среди российских политиков возникла идея широкого антикремлевского фронта всех возможных разноцветных сил во имя одной-единственной цели - свержения конкретного президентского режима. Идеологическая уникальность этого нового "народного фронта" заключается в полном отсутствии какой-либо конкретной идеологии как таковой. Справедливости ради следует сказать, что сознательная многоцветность антипутинской оппозиции во многом является отражением сознательной бесцветности самого путинизма, избегающего однозначного самоопределения для возможности широкого политического маневра. Но чем более определенным становится сам путинизм, тем более определяются и его оппоненты. Идея свержения "путинизма" обрела более-менее реальное воплощение в результате внешне неожиданного союза опального компрадорского "олигархата" (Березовского, Гусинского, Ходорковского, Невзлина и др.) со всеми радикальными оппозиционерами, в результате которого образовалось подобие "оранжистского" идеологического синтеза. Принципиальное отличие "оранжистского синтеза" от прежнего "красно-коричневого" заключается в существенной инфильтрации либерального элемента, сильно смешавшего карты самим "красным" и "коричневым". Между тем сам режим 2000-х, при всей его неопределенности, все-таки отличается от левого, позднесоветского, и либерального, ельцинского, периодов своей неуклонной ориентацией на укрепление российской государственности как таковой, вне политических нюансов, а следовательно, открывает дорогу право-консервативному сознанию. Сейчас можно сказать, что примерно с 2000 года Россия вернулась на ту магистраль естественной для любой великой империи, право-консервативной идеологии, с которой она сошла в феврале 1917 года. И так же как в феврале 1917 года, в оппозиции к этой магистрали оказываются все возможные сегменты идеологической палитры, формирующие принципиально "антиконсервативную" и "антиправую" метаидеологию всех врагов сильной государственности, в данном случае - российской государственности.

Каково позитивное, объединительное измерение такой метаидеологии? Для первого, "антисоветского", поколения оппозиционеров такой общей, объединяющей метаидеологией был национал-либерализм. Для второго, "антиельцинского", поколения оппозиции такой метаидеологией был национал-коммунизм. Для третьего, "антипутинского", поколения радикальной оппозиции позитивная платформа практически невозможна, потому что в ней стихийно сочетаются старый, антисоветский национал-либерализм и прежний, антиельцинский национал-коммунизм. Однако есть наиболее чистый тип антиконсервативной идеологии, совершенно вытесненный на периферию политического процесса за невостребованностью в 80-е и 90-е годы, - это "левый либерализм" (своего рода "либерал-коммунизм"), наиболее мягкой формой которого является последовательная социал-демократия, а наиболее жесткой - банальный секулярный анархизм. Ставя главной своей целью отрицание самоценного значения стабильной государственности, "оранжистская" оппозиция 2000-х вбирает в себя все революционное наследие национал-либерализма 80-х и национал-коммунизма 90-х и заканчивает полной политической анархией, мировоззренческой основой которой может быть только абсолютный ценностный нигилизм.

Можно сказать, что возрождение российской государственности в 2000-е годы реанимировало вместе с собой своего прямого внутреннего врага - аутентичный политический нигилизм, прибежище всех возможных оппозиционеров, готовых пожертвовать всем государством во имя свержения одного конкретного режима. Но можем ли мы утверждать, что нигилистическая оппозиция 2000-х не имеет никаких шансов на свершение своей "оранжевой революции" в России, потому что существующая политическая элита достаточно отдает себе отчет в этой опасности? Нет, конечно. Существующая политическая элита в большинстве своем вообще неадекватна тем политическим вызовам, которые бросает России XXI век. В первую очередь, это объясняется ее абсолютной случайностью в качестве элиты. Эта случайность порождена общим хаосом русской Смуты 90-х. У нас нет устойчивой системы отбора политической элиты, нет четких идеологических и культурных критериев социальной селекции вообще. При этом сама элита по причине своей собственной случайности не хочет и не может задавать эти критерии, чем только замыкает эту ситуацию в безвыходный и порочный круг. Единственная возможность разорвать этот фатальный круг - это сознательно открыть дорогу во власть самой репрессированной части русского интеллектуалитета - правым консерваторам. Необходимо наконец признать, что лево-либеральные, прозападные и антигосударственные настроения вовсе не исчерпывают позиции российского интеллектуального класса, а выражают интересы лишь одной его части, и совсем не большей. Отождествление всей русской интеллигенции с русофобской "пятой колонной" Запада - это апофеоз настоящей русофобии и торжество подлинного западничества, и именно на этом мифе зиждется вся наша либерастия, выступающая тем самым единственным "хозяином дискурса", единственным носителем "объективной оценки" по всем вопросам. Бесконечные кощунства и варварское хамство нашей "либеральной интеллигенции" возможны именно потому, что она вовремя внушила Власти в России миф о собственной компетентности. Однако нужно признать, что Власть не поддалась бы этому внушению, если бы сама не была к этому готова, если бы вирус национального самоотрицания не поразил российскую политическую культуру еще очень давно, задолго до времен либералов или коммунистов. И нужно также вспомнить о том, что всегда существовала и ныне существует не-либеральная и не-левая русская интеллигенция, живущая жизнью своей страны и никакой иной жизни для себя не желающая. Это - неоткрытая страница русской истории. Для самонадеянной Власти этот тип интеллектуала всегда был неудобен как агент критического сознания, оценивающего поведение Власти "справа", для интеллигенции в целом он был невольным агентом самой Власти, неприятным носителем традиционных сверхценностей. Но сегодня Россия имеет все шансы открыть эту страницу своей истории, когда Власть выходит из-под гипноза "компетентных специалистов" с тройным гражданством, но понимает всю необходимость интеллектуальной поддержки как таковой.

Россия и Свобода

Главная, исходная проблема, определяющая все противоречия политической жизни в современной России, состоит во внешне почти неснимаемой дилемме двух абсолютных ценностей - России и Свободы. Конечно, этой дилеммы может и не быть для тех людей, которые уже совершили свой выбор, для которых даже сама постановка вопроса о подобном выборе кажется кощунственной. Но задача преодолеть эту дилемму заключается вовсе не в том, чтобы примирить соответствующие политические лагери, - это заведомо наивное желание, и оно только уведет нас от объективной сути этой проблемы. Речь идет не о примирении идеологических полюсов, а о создании той политической ситуации, когда неизбежное напряжение между ними не взорвет само государство, а опасность этого взрыва исходит от обоих полюсов, как бы ни было обидно каждому из них.

Абсолютная "правда либералов" состоит в том, что Россия - это не однотипное продолжение мирового универсума, а уникальное, своеобразное геокультурное пространство, наделенное конкретными историческими качествами и смыслами; что относиться к России так же, как к любой другой стране, претендуя на какие-либо властные позиции в ней, не только непозволительно в нравственном плане, но и недопустимо в плане сугубо практическом: это не просто очередная "сторона", это отдельная, самостоятельная, русская цивилизация или, по меньшей мере, основное пространство более широкой исторической цивилизации - "славянской", "евразийской", "православной". И любые попытки реализовать в этом пространстве какой-либо универсальный проект - петровский, коммунистический или либеральный - неизбежно сталкивались с объективными, как сама природа, особенностями этой цивилизации и в конечном счете переваривались этой природой. Прежде всего, это особенность сильной централизованной власти - мы можем как угодно относиться к этому явлению, но оно остается объективным фактом, обусловленным естественной потребностью удержания всего этого российского имперского пространства в едином управлении. Мы можем постоянно указывать на субъективное, гуманитарное происхождение этой особенности, но от этого оно не становится случайным, ибо сама задача постоянного удержания этого гигантского пространства остается неизменной, а, следовательно, сама традиция централизованной власти в России, восходящая к каким угодно культурным корням, утвердилась здесь не случайно. Не просто монархическое, а прямо скажем - цезаристское сознание доминирует в русской политической традиции, и если мы не хотим, чтобы этот цезаризм периодически вырождался в откровенную тиранию азиатского типа (как это было при Иване Грозном, Петре I или Сталине), то мы должны ограничить его правильными идеологическими установками, дать ему единственно адекватную интерпретацию. Удерживающий смысл центральной власти в России, то есть смысл всего государства как такового, только в том случае останется самим собой, если он не выйдет за понятийные рамки христианского толкования, если эта власть будет именно " удерживающей", тем самым "катехоном" из 2-го Послания апостола Павла к фессалоникийцам, должным сдерживать силы очередной мировой и русской смуты, " тайны беззакония", апокалипсической "аномии", - то есть не строить на земле рай, а не допустить на земле ада. Только в этом случае Власть в России избежит крайности деградации как в формальную коллегию кризисных менеджеров (при западной демократии), так и в самодовольную хунту самозваных сатрапов (при восточной тирании). Но в данном случае важно осознать саму неизбежность и необходимость такой природы русской власти в России и осознать те постоянные внешние и внутренние вызовы этой власти, которые вынуждают ее быть именно такой, и никакой другой. Следовательно, никакая "демократия", даже в лучшем, национальном смысле этого слова, и тем более никакой "либерализм" никогда не будут в России иметь самоценного значения, а всегда будут строго подчинены задачам удержания, то есть, в русской транскрипции, задачам державы как реальной и неизменной политической самоценности.

Однако эта сермяжная "правда патриотов" в теории вполне самодостаточна, но на практике сталкивается с враждебной им, возможно, "правдой либералов", которую можно сколько угодно отрицать как умозрительную ценность, но нельзя игнорировать как реальность. Абсолютная "правда патриотов" заключается в том, что, какой бы самобытной и экстраординарной ни была страна Россия, пусть даже это не просто "сторона", а целая цивилизация, она уже очень давно втянута в ставший неизбежным процесс либеральной глобализации, и никакие изоляционистские меры не спасут Россию от необходимости так или иначе учитывать этот процесс. Так же как сами либералы не понимают, что по объективным причинам чистый либерализм в России невозможен, так и многие патриоты не понимают, что в России невозможен и чистый тоталитаризм, не учитывающий новых исторических реалий. Какой полноценный "тоталитарный проект" в России XXI века возможен, если каждый ее гражданин изначально обладает двумя определяющими наше время свободами - свободой информации и свободой миграции? Конечно, далеко не все еще имеют необходимые средства для реализации этой свободы, не все еще могут позволить себе путешествовать по миру и даже завести себе интернет, но эти средства становятся все более доступны и активная часть населения ими уже обладает. Получается, что для воплощения полноценного "тоталитарного проекта" эти свободы придется существенно урезать, придется ввести новый "железный занавес" и запретить пользование интернетом. Но возможно ли это? Возможно, но только в случае глобального экосоциального катаклизма, когда остановится международный транспорт, государство сможет выключить интернетный кабель по всей стране и включить новые глушилки на теле- и радиоволны. Разумеется, наиболее радикальная часть наших патриотов не по разуму очень бы хотела такого поворота событий. Но пока никаких оснований обсуждать подобную перспективу нет. Новые граждане России рождаются в стране, где любой человек может прожить всю свою жизнь, исповедуя и декларируя любые взгляды, и если он не нарушает гражданского и уголовного кодекса, то государство не будет иметь к нему никаких претензий. Согласитесь, уже с конца 80-х годов в нашей стране совершенно спокойно и свободно мог жить человек с любыми убеждениями, и только желание навязать эти убеждения другим людям могло вызывать у него определенные проблемы. Причем степень этой свободы гораздо больше, чем в любой стране либерального Запада, где идеологическое пространство куда более унифицированно. Между прочим, именно этой свободой пользуются все возможные "патриотические" движения, выступающие как раз за отмену этой свободы, что является основной причиной их политической маргинальности. Если бы подобные движения сумели прямо донести до своих потенциальных сторонников, что в случае их прихода к власти изменится ценностная атмосфера в обществе, но личная свобода информации и миграции для каждого гражданина останется неизменной, то их шансы резко увеличились бы. В итоге единственный магистральный путь развития государства пролагается между двумя крайностями - крайности буквального роспуска страны как прогоревшей фирмы, к чему привела бы политика "либералов", не признающих суверенной самоценности России, и крайности превращения страны в большой азиатский концлагерь, к чему привела бы политика "патриотов", не желающих признать необходимую ценность Свободы. И можно позволить себе осторожное наблюдение (осторожное, потому что срок еще не истек) и заметить, что политический режим 2000-х, несмотря ни на какие изъяны, оправдан именно тем, что как раз пытается избежать этих крайностей и пройти тем самым "царским путем" - между Бегемотом либеральной анархии и Левиафаном тоталитарной тирании.

И нельзя не вспомнить о том, что обе ценности - Свобода и Россия - вовсе не должны напряженно терпеть друг друга в неоформленном сознании современной политической элиты, ибо они уже гармонично взаимополагают друг друга в той парадигме Русской Идеи, которая основана на православном Христианстве. Не на секулярных идеологиях Нового времени - либерализме, социализме или национализме, а именно на новозаветных основаниях русской цивилизации. Свобода - это именно православная ценность, как бы это ни было неожиданно слышать нашим либералам или антилибералам. Именно в православной традиции Богоподобность человека определяется его Свободой, возможностью его личного, личностного волеизъявления по отношению к Творцу и Его Творению. Западное христианство как раз не знает этой Свободы: достаточно обратиться к тому, как со времен самого Блаженного Августина на Западе формировалась идея предопределенности, окончательно утвердившаяся в протестантизме. Именно в православной догматике человеческая Свобода получает свое метафизическое основание и обоснование, и настало время наконец напомнить об этом другим и самим себе. Но эта Свобода не самодостаточна, это только необходимое условие для любого выбора, без которого этот выбор бессмыслен. Нельзя "выбрать свободу", ибо она уже либо есть, либо ее нет, она сама служит условием для выбора. И именно потому, что мы свободны, мы можем совершить свой осознанный выбор, можем сознательно определить смысл нашей жизни и нашей истории, то есть ответить на вопрос - не "от чего" мы свободны, а "для чего" мы свободны? Мы свободны для России, мы выбираем Россию, и мы только потому отвечаем за свой выбор, что он был свободным. У нас у всех была возможность отказаться от России, отречься от России, сдать Россию кому угодно и забыть о ней. Но мы остались с Россией - не потому, что у нас "нет другого выхода", у нас всегда есть другой выход; не потому, что "мы другой страны не знаем", - знаем, видели, бываем; не потому, что мы слабы и чувствуем в ней свою защиту, - это она нуждается в нашей защите; мы выбираем ее не от слабости, а от силы, не от недостаточности, а от преизбытка; не от безысходности, а от полной Свободы делать то, что считаем нужным.

Двухтысячные подходят к концу, подходит к концу не только "посткоммунистический", но и "постлиберальный" период нашей истории. Сейчас уже невозможно ссылаться на "переходный этап", само время перехода заканчивается. Новая Россия возрождается здесь и сейчас, и мы здесь и сейчас должны утверждать наши ценности так, как мы надеялись это сделать в далеком будущем. Это будущее уже наступило.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67