Может ли в России быть какой-нибудь иной политический режим кроме той или иной форм демократии или республиканского строя? Думаю, что классическая наследственная монархия невосстановима ни в России, ни в Европе, ни в большинстве стран мира. Главная отличительная черта монархии – это наследование власти, престолонаследие. Но это возможно только при господстве соответствующего мировоззрения. То мировоззрение, которое практически победило в мире, если не считать отдельных стран, исключает легитимность такого устройства (если не принимать в расчет безвластных "конституционных монархов"). В любом случае людям, в том числе в России, придется иметь дело с какими-то формами публичной власти, не предусматривающими или почти не предусматривающими наследование.
Что касается более или менее авторитарных форм сменяемой, ненаследуемой власти, то вопрос о ее возможности или целесообразности до некоторой степени второстепенен. Первостепенный вопрос – это ее объем полномочий и распределение полномочий. С моей точки зрения, «хорошим» общественно-политическим устройством России будет такое, при котором, во-первых, объем полномочий публичной власти весьма серьезно ограничен (в частности, радикально ограничен по сравнению с нынешним); во-вторых, эти полномочия максимально распределены, рассредоточены по разным властным институтам.
Первое, о чем следует говорить в связи с рассредоточением власти — это о высокой степени территориальной децентрализации публичной власти и о местном самоуправлении. Значительная часть полномочий должна быть спущена на нижние, «субнациональные» уровни публичной власти.
Второй аспект рассредоточения публичной власти — это то, что принято называть разделением властей, которое в той или иной форме должно существовать на всех уровнях. Как именно оно должно быть организовано, на какие ветви следует разделять власть — вопрос нетривиальный и во многом открытый. Я не могу сейчас сформулировать однозначный ответ на него. В очень хорошей статье Эллы Панеях «Разделение властей» была высказана мысль, что классическое разделение властей, предложенное еще Монтескье, в России лишь имитируется; но реально власть разделена на «ветви» каким-то другим образом. Можно предположить, что действительно работающее разделение властей на разных уровнях публичной власти в идеале может отличаться от классических схем. Но оно обязательно должно быть.
И, конечно, и на уровне местного самоуправления, и на уровне центральной власти принцип выборности должностных лиц должен быть преобладающим, если не абсолютным — это неизбежно, и в условиях отсутствия наследования власти в большинстве случаев это, наверное, разумно. А вот по каким принципам эта выборность должна строиться — это опять же вопрос открытый. Оптимальные и правильные системы избрания могут быть разные – на «четыреххвостке» свет клином не сошелся. Хотя на самом низовом уровне вполне возможно, что это будет предельно бесцензовый вариант.
Честно скажу: я не в восторге от современной демократии. Я считаю ее способом организации общества, при котором все стараются, и не без успеха, ограбить друг друга через манипулирование публичной властью, через образование избирательных коалиций и принятие законодательства, перераспределяющего богатство и власть от одних групп к другим. Но я признаю, что от принципа выборности никуда не уйти. Мой идеал для России, наверное, можно было бы назвать «республиканским». Это не мощная, наделенная большим объемом полномочий публичная власть, организованная демократическим образом, а власть с минимально необходимыми полномочиями, распределенная и, в конечном счете, ограниченная «социальной властью» общества самостоятельных и ответственных людей.
Но, допустим, имеется некая цель – достичь демократии в России. И независимо, как лично я отношусь к ней, можно поразмышлять над тем, какие объективные факторы мешают ей устояться. Это тем более полезно, те же самые факторы зачастую мешают и движению к республиканскому идеалу.
Во-первых, то, что мешало и мешает пребывать отечественной демократии в состоянии устойчивости – это представление о политической борьбе как о форме гражданской войны. Это, кстати, именно то, о чем однажды сказал Глеб Павловский, вспоминая о конце 1990-х. Если быть более точным, то о 1999-м годе. А сказал он, что Путин, а точнее даже не данный лидер как таковой, а сам институт преемничества во многом появился оттого, что тогдашняя властная верхушка сильно испугалась тех, кто был ее вроде бы демократическими конкурентами. Мы помним, что Ельцина тогда грозились расстрелять, предупреждали, что после победы оппонентов его ожидает судьба семьи Чаушеску и прочее, и прочее. Судя по всему, люди, находившиеся тогда в высших эшелонах власти, действительно здорово перепугались… И институт преемничества был введен именно для того, чтобы обезопасить текущую правящую элиту.
Хотя я понимаю, что это не только российская проблема. Но у нас в данном случае есть некая особенность. Дело в том, что политическая борьба, в том числе в рамках демократии, рассматривается по принципу «победитель не просто получает всё; победитель уничтожает побежденного». И люди действительно хотят уничтожить побежденного. Это такой элемент политической культуры. Именно из-за этого очень трудно договориться о каких-то общих правилах игры. Такова одна из серьезных причин, по которой демократия не получилась и не получается. И просвета в этом отношении не видно.
Во-вторых, неразделенность власти и собственности. Я бы даже назвал это "тотальностью власти". По сути дела, в нашем общественном сознании власть воспринимается как нечто тотальное. То есть, приобретя власть, не важно, каким путем – демократическим или каким-то еще – ты становишься демиургом и ты можешь изменить все, что угодно; твои полномочия ничем не ограничены. Так мыслят не только нынешние «лоялисты» или «охранители», но и многие люди, настроенные оппозиционно и демократически.
По-моему, это очень глубокая мировоззренческая черта и свойство политической культуры нашей страны. Результатом является то, что никто не является защищенным. И ничье имущество не является защищенным — можно если не отнять, то так «отрегулировать», что собственник ничем не сможет на деле распоряжаться или управлять. Если на основе этого мировоззрения строится демократия, то она получается тоталитарной.
И такая демократия в целом оказывается неустойчивой просто потому, что тот, кто в какой-то момент оказался у власти, в принципе обладает достаточными полномочиями, чтобы предопределить все, что будет происходить потом. Эту особенность неправильно сводить к тому, что когда-то Ельцин решил назначить преемника, как это иногда делают некоторые эксперты и политики. Причем это зачастую говорят те люди, которые, если дорвутся до власти, сами, в общем-то, не прочь ее употребить «на полную катушку».
Третья существенна помеха российской демократии, которую я бы назвал, состоит в том, что у большинства наших людей нет вкуса к самоуправлению, нет даже представления о том, что самоуправление может быть хорошо и полезно. Я не говорю, что это совершенно отсутствует, но это очень вкус к самоуправлению — это какая-то очень периферийная черта у наших сограждан. Разве что на уровне каких-нибудь ТСЖ мы еще можем это стремление к самоуправлению наблюдать. Но в целом вкуса и понимания самоуправления у нас нет. Отсюда и легкость централизации, и многие другие проблемы.
Все что я до сих пор перечислил – это черты политической культуры. Что касается материальных факторов, препятствующих устойчивости демократии, — таких как клановость, коррупция, этническая и территориальная фрагментированность общества, низкий уровень благосостояния и т.д., — то здесь нужно отметить, что большинство из них характерны для многих стран, в которых демократия, тем не менее, существует и устойчива. Например, в Южной Корее существует клановость, и не как метафора, а как реальный общественный институт; однако это не мешает ей, по крайней мере, успешно продвигаться к демократии.
Еще более яркий пример — Индия. Это страна, для которой характерна кастовая система, высочайшая степень этнической, религиозной и территоиальной фрагментированности, бедность, коррупция, конфликты с повстанческими и террористическими движениями и организациями, сепаратизм и т.д., и т.п. И тем не менее в Индии существует реально работающая демократия как в центре, так и в провинциях, причем работающая уже более полувека, несмотря на все отступления и эксцессы. Эти примеры показывают, что, говоря о препятствиях к созданию демократии, не стоит преувеличивать значение текущих материальных, социальных или политико-конъюнктурных факторов.
В России я вообще не стал бы говорить о клановости; это скорее – некая клиентелистская система. Она сама, на мой взгляд, по себе потенциально очень неустойчивая, потому что члены этих клиентел довольно слабо привязаны друг к другу и к своим патронам. Эти связи во многих случаях не основаны ни на чем, кроме чистой выгоды. Такая система вообще неустойчивая и хрупкая. И, если она столкнется с достаточно сильным противодействующим институтом или стрессовым режимом, она может рассыпаться.
Собственно, как это произошло с системой советских аппаратных связей и клиентел в 1991 году. Всё это рассыпалось достаточно быстро. Да, потом через десятилетие это опять как-то собралось, но точно так так же вновь может рассыпаться. Поэтому, я не считаю клиентелистскую систему очень жестким, принципиально непреодолимым препятствием на пути демократии. Экономические проблемы вторичны. Самое главное – проблемы политической культуры.