Прежде всего, отмечу, что не являюсь ни политологом, ни специалистом по Украине, ни по международным отношениям - потому все сказанное ниже, признаю заранее, вполне вероятно, не имеет никакого отношения к реальности или имеет к ней отношение весьма косвенное: та перспектива, которой определяется нижеследующий текст - проблематика нациестроительства и поздней модерной империи в процессе перестройки - т.е. перехода от подданнства к гражданству, формирования новых политических институтов и качественно новых форм и методов управления - а именно, управления индивидами (которые должны быть идентифицированы и учтены), управления территорией (которая обретает жесткую границу - это больше не управление некой группой, граница должна быть проведена на местности, территория здесь замыкается в жесткую рамку - а государство провозглашает свой суверенитет над всем, что находится внутри этой рамки). В свою очередь само государство мыслится как производное и одновременно производящее граждан - собственно, эти "граждане" и образуют "нацию" - в идеале все три категории: живущие в рамках данной границы, все граждане и все члены нации - совпадают между собой. Опять же, в идеальном варианте "общество" и "государство" оказываются предельно близки - "нация" здесь оказывается тем самым "большим обществом" реалистической социологии (в которое вкладываются все другие общности), а "государство" - производным от него, одним из институтов. Концепция "гражданства" предполагает (со)участие в рамках государства - последнее здесь оказывается именно res puplica (и, отметим попутно, что в зависимости от того, кто оказывается гражданами, будут различаться границы "республики" - так, нет ничего странного в том, что для Монтескье или Екатерины - в той мере, в которой она научилась у него и у Тацита - "монархия" может быть "республикой"; Жалованные грамоты 1785 г. как раз и утверждают эту реальность: "общее дело" реализуется через корпорации и их участие в общем управлении - "граждане" не обнимают собой все население, и потому, кстати, нет конфликта в самом принципе провозглашения "республики" и крепостным правом, тем, что крепостной крестьянин отсутствует для права как субъект, как нет противоречия между гражданским Римом и рабством - конфликт возникнет, когда изменится концепция "гражданственности" - все "люди, населяющие данное государство" должны будут стать "гражданами": "естественное" и "гражданское" обнаружит совпадение в пределе, которого нет в предшествующем понимании). "Нация" и "гражданство" выстраивается на принципе равенства - т.е. каждый гражданин равен любому другому в своем гражданстве, в политическом отношении (сохраняя возможность быть неравным в любых других): отсюда вытекает, что все, что оказывается сферой политического в этом аспекте выступает как равное по отношению к гражданам и, что особенно значимо, для того, чтобы включить всех, кто живет на этой территории (т.е. создать универсальное гражданство), то, что составляет отличия между ними, должно быть нейтрализовано в пространстве политическом/гражданском - или же сделано обязательным признаком, т.е. вновь нейтрализовано (внутри) и обращено в (возможный) знак разграничения вовне (напр.: язык).
Русский национализм с самого начала, с 30-х гг. XIX в., столкнулся с затруднением, которое можно назвать структурным: (1) сформировать нацию - т.е. создать гражданство (с опорой либо на религиозную, либо культурно-языковую составляющую - то, что выступает историческим материалом нациестроительства, где "религиозную" принадлежность надлежит переинтерпретировать и осознать как значимое разделение, причем в этом важнее различий в остальном: "не важно, кто мы по сословному/имущественному/и т.п. статусу - все мы православные, все мы русские") и (2) одновременно сохранить империю, поскольку сама "русскость" оказывалась "имперской" - "русский" определялся через политическое единство, которое должно было быть преобразовано в политическую общность, члены которой являются ее соучастниками. Тем самым возникало затруднение по основному пункту - по "праву участия", поскольку "русскость" здесь интерпретировалась как принадлежность к имперскому - одна из позиций в его составе.
Максимума в этом отношении "русский национализм" достигает в сталинскую эпоху (феномен, обозначаемый как "национал-большевизм"), когда создается единое культурное пространство, формируется и прививается большинству населения ("русским") общая историческая матрица (то самое формирование общего "воображения о прошлом"), национальный культурный канон (самой известной и заметной частью которого становится "великая русская литература"). Соответственно внутри Союза устанавливается официальная иерархия народов - начиная с русского, который мыслится как "государствообразующий" - вариант разрешения проблемы национального и имперского, когда статус данной народности обосновывается через ее место в имперском целом.
Вопрос, который стоял перед европейскими обломками постсоветского мира - как выстраивать собственное "гражданство" из более чем разнородного "населения":
- один из вариантов представляют прибалтийские республики, решившие вопрос через разграничение "населения" и "граждан" путем создания более или менее многочисленной категории "не-граждан", "гражданами" же явились те, кто принадлежал к уже достаточно определенному сообществу (и чья идентичность с данным политическим сообществом поддерживалась, помимо прочего, и через поддержание границы с "не-гражданами").
- другой вариант - в тех или иных модификациях реализованный "восточно-славянской" тройкой - существующее государство не особенно нуждалось в гражданах - и потому позднесоветская реальность, где основным показателем было право на доступ к государственным услугам, т.е. право на обеспечение, на то, чтобы быть учитываемым государством, быть пользователем его благ. Проблема заключалась - и все острее на настоящий момент - в том, что само социальное государство (т.е. предполагающее подобный тип включения - через право на участие в социальном попечении) сокращается.
Ценность последнего рода государства - Россия тому особенно показательный пример - представляет не население, а территория, по отношению к которой население выступает в качестве неудобного обременения.
Условность постсоветских государств не стоит преувеличивать - эти границы, определенные в рамках СССР, создавали свое экономическое, культурное, образовательное пространство, пространство управления и отчасти потенциальное политическое пространство: с того момента, как эти границы из преимущественно внутренних стали внешними, все указанные компоненты приобрели большую определенность - новое государство создает свою собственную государственную территориальную реальность одним фактом своего существования, создавая отличия там, где их ранее не было.
Собственно, пока сама государственность не была поставлена под вопрос - и не нуждалась в гражданах, а население было в целом согласно на данные условия, когда оно получает некоторый минимум благ и несет вполне ограниченные издержки (минимального участия) - ситуация на европейском постсоветском пространстве была относительно стабильна. Украинская революция взорвала это положение - или, точнее, окончательно ситуацию взорвало вмешательство России, переведя конфликт из внутриукраинского в международный масштаб.
Зафиксируем те последствия, которые представляются уже достаточно отчетливыми на данный момент:
- во-первых, это завершение на обозримую перспективу не только "проекта большой русской нации", но и light-версии, "трех братских восточно-славянских народов" и т.п. федералистских-конфедералистских версий. В новой ситуации именно "украинец", тот, кто претендует на выражение своей "украинскости" в форме, максимально отличной от "русской", оказывается врагом - соответственно, все прочие формы ранжируются по шкале "враждебности", изначально маркированные как негативные, т.е. отличие, которое ранее могло интерпретироваться как "местное", "локальный вариант" той самой общности, теперь интерпретируется как знак "чуждости".
- во-вторых, поскольку конфликт маркируется как национальный (а не государственный - как раз в отсутствии, развале государства российское правительство обвиняет украинскую сторону), то отсюда следует, что те, кто в этом конфликте на Украине принимают сторону, враждебную по отношению к России, определяются как "украинцы" независимо от того, как до этого момента определялись они, и как они определяли самих себя - иными словами, если ранее проблематичное единство "Украины" было поиском нахождения версии "украинскости", способной быть усвоенной большинством и/или ему навязанной, то теперь "украинскость" определяется внешним выбором - по отношению к которому внутренние разногласия оказываются второстепенными. Одновременно этот выбор оказывается реализуемым через гражданское действие - то самое соучастие, содействие, которое служит основанием нации - если до последнего времени поиск единства велся в рамках концепции "изначальности", "подлинности", которой надлежало соответствовать, то в новых условиях "украинскость" оказывается актуальным выбором (который затем укрепляется через апелляцию к истории, к культуре - но снижает напряженность внутренних споров такого рода, поскольку их задача здесь - подтвердить, укоренить ту общность, которая уже во многом существует, "удревнить" ее).
- в третьих, для России нынешний выбор означает одновременно притязание на "собирание империи" и отказ от нее - поскольку для всего своего ближайшего окружения Россия превращается в более или менее актуальную угрозу. Проблема в первую очередь в том, что всякая империя - это преимущество для тех или иных групп по сравнению с существованием вне ее, империя, дабы существовать, должна быть привлекательна и для тех, кто в ее рамках, и для тех, кто составляет потенциальный объект поглощения: она существует не столько силой, сколько соблазнением, которое и выступает ее силой. В этом плане Россия практически ничего не предлагает тем, кто оказывается возможным объектом поглощения с ее стороны - сфера влияния в результате принятого решения резко сокращается, вместо того, чтобы расшириться (при эффективном имперском действии). Не говоря о ближайшем ухудшении, по крайней мере, условий для российских фирм на Украине, достаточно напомнить о последствиях для МП РПЦ относительно ее украинских приходов уже принятых решений: видимо, теперь их приходится считать потерянными для Московской патриархии. Приобретая Крым, вероятно, утрачивается возможность влиять на куда большее пространство, остающееся вовне.
Не получают своего выигрыша и русские националисты - поскольку государство, перехватывая часть лозунгов, принимая их на себя (и интерпретируя в рамках своей логики), отменяет саму необходимость со-участия, гражданственности - иными словами, оно оказывается лучшим "националистом": "то же самое, но будет сделано без вас". Независимо от того, чем закончится для Украины нынешняя ситуация, для России даже неполный набор последствий вполне печален: от потери большей части имперского потенциала, когда теперь первостепенной задачей для всего ближайшего окружения России станет поиск обеспечения своей безопасности от нее, максимального дистанцирования, до потери пространства внешнеполитического маневра (поскольку надолго останется фактор "Крыма"): без союзников, но с новыми противниками. Русские националисты получили внешне выигрыш - присоединение Крыма - с издержками, очевидными уже сейчас - когда необходимость удержания Крыма приведет к необходимости "покупать" поддержку (или хотя бы молчание) крымских татар. И вновь тем, кто открывает/закрывает дискурс "национального" оказывается государство - иными словами, "национальный" дискурс здесь изначально "служебный" - что, собственно, демонстрирует ту самую двойственность русского национализма, его природу, не противоположную имперской, а производную от нее.