Апология павлина

или О зоософических корнях нарциссизма

Истоки нарциссизма лежат в том, что мы — хищники. Когда Вы смотрите на себя в зеркало, это удаётся Вам потому, что глаза расположены у вас фронтально, как у хищников в живой природе. Если бы Ваши глаза были расположены по бокам головы, как у газели, никакой нарциссизм не был бы возможен. Биологический смысл этого заключается в том, что хищник высматривает жертву, но сам не боится нападения, жертва оглядывается по сторонам, чутко отслеживая приближение агрессора.

Зоософский смысл бинокулярного зрения состоит в том, что влюбляясь, мы нападаем. Но никто не нападает на нас беспощадней, чем наше собственное отражение в зеркале. Именно поэтому вегетарианцы не бывают нарциссами. Они любят все живое, поскольку отрицают наличное фронтальное расположение глаз, делающее нас самовлюбленными животными, вооруженными зеркалом.

Нас пугает, когда на нас смотрят в упор. Для животного пристальный взгляд означает возможность атаки. Мы разрешаем смотреть на нас только в особых ситуациях. Влюблённые могут смотреть друг на друга в кафе, мать может смотреть на ребёнка, зритель может смотреть на артиста. Разрешение смотреть надо ещё заслужить, но никто не может запретить нам смотреть на самих себя в зеркале. Взгляд, преображаясь у человека, становится означающим любви. Око Бога – распространённый символ, украшающий церкви. В некоторых странах, например, на Мадагаскаре, Оком Дня называется Солнце. Но божественное око, оказывается, одно, будь оно даже редуцировано до турецкого амулета от сглаза, восходящего к схематическому изображению пера павлина.

Павлин, эта птица, исполненная очей, не случайно становится олицетворением самовлюбленного нарцисса. У павлина слишком много глаз, и все они смотрят на него самого. Почитавшийся в Индии как символ солнца, павлин – это птица, чья красота божественна и непостижима. Индийский бог войны Картикея изображался сидящим на павлине, с луком в одной руке и стрелой в другой. Здесь павлин – символ прекрасной агрессии, любовной атаки, подобный нашему Амуру, пронзающему сердце стрелой.

А у гностической мусульманской секты езидов павлин выступал в роли Злого Бога, Демиурга. Распространённое в северо-восточном Ираке учение езидов характеризовалось тем, что адептам нельзя было произносить вслух некое имя. «Сибрук пришёл к выводу, что запретное имя у езидов звучало как «Мелек Таос», то есть «Ангел Павлин». Ему сказали, что это имя «Духа Власти и Господина Мира»[2]». Другой исследователь эзотерических движений, Дарауль[3], познакомился с езидской сектой Павлина в Лондоне. «Ему разрешили присутствовать при совершении участниками (их было человек шестьдесят — мужчин и женщин) упражнений перед восьмифутовой статуей павлина. Он узнал, что культ Павлина был привезён в Лондон в 1913 году и теперь шестнадцать его лож действуют по всей стране. Их ритуалы основаны на арабской нумерологии, и эти ложи ставят перед собой социальные и гуманитарные цели (подобно масонам), разделяют полученный в танце эмоциональный опыт, рассчитывают на успех в обычной жизни и развивают психическую концентрацию, которая ведёт к мистическому опыту[4]», пишет последователь Георгия Гурджиева Эрнст Скотт.

Григорий Кружков, описывая «павлиний крик» в стихотворении Мандельштама «Концерт на вокзале», заявляет, что это словосочетание «отнюдь не только звуковая метафора. Начнём с того, что слова «павлиний крик» и «мне страшно» стоят рядом не случайно: латинское имя павлина «pavo» связывали с павлиньим криком, внушающим ужас («pavor»).» В этом смысле становится понятнее уподобление Демиурга павлину. Злой и неразумный создатель этого мира «ликом чёрен и прелестен», то есть умеет красиво распустить хвост, но глас его вызывает ужас и заставляет дрожать.

В европейской традиции павлин считался скорее священным символом, олицетворяющим Иисуса в его славе, святого (из-за сходства развёрнутого хвоста павлина с нимбом), ангелочки изображались в павлиньем оперении, в алхимии павлин обозначал радужный цвет нагреваемого вещества, предшествующий стадии Рубедо.

Павлин – тотемная птица нарцисса как психологического типа, распускает хвост, состоящий из ангельских глаз, подобный солнцу хвост, ослепительный и разящий в самое сердце. Перо павлина – стрела любви – пронзающая, прежде всего, его самого.

Прототип, по устоявшемуся представлению, Феникса и Жар-Птицы, павлин обещает многое, но не выполняет свои обещания. Он самодостаточен, как вещь в себе, и одинок, как солнце или сердце. О таком павлине писал ещё Державин:

Не то ли славный царь пернатый?

Не то ли райска птица Жар...

Глас трубный, лебедино пенье

В ее пресладостных устах;

А пеликана добродетель

В ее и сердце и душе!

Но что за чудное явленье?

Я слышу некий странный визг!

Сей Феникс опустил вдруг перья,

Увидя гнусность ног своих[5].

Это представление о том, что павлин ужасается своим некрасивым ногам, Державин заимствовал из анонимного александрийского трактата II-III вв н.э. «Физиолог», полного интересных зоософских наблюдений. Обратим внимание также на сравнение павлина с пеликаном как символом Иисуса Христа (согласно средневековым представлениям, пеликаны кормили птенцов своей кровью, являя собой пример истинной жертвенности) и с лебедем – птицей Орфея. Орфей считался прообразом Иисуса; первый певец, принесший себя в жертву кровожадности менад, он считался основателем мистерий, в святилищах которого пели даже лебеди.

Ужас, вызываемый пением павлина, вполне сопоставим с тем, что провоцируют лебединые крики. Тем не менее, многие поэты любили и лебедей и павлинов. Марина Цветаева создала образ Александра Блока-лебедя в цикле «Стихи к Блоку»[6], а Николай Гумилёв, по признанию своей жены, очень любил белых павлинов[7].

Об озёрах, о павлинах белых,

О закатно-лунных вечерах,

Вы мне говорили, о несмелых

И пророческих своих мечтах.

Словно нежная Шахерезада

Завела магический рассказ,

И казалось, ничего не надо

Кроме этих озарённых глаз[8]

Заметим, что глаза девушки здесь так же завораживают, как глазки на хвосте павлина, а образ Шахерезады вызывает в памяти восточные интонации, связанные с первоначальной родиной павлинов. Хотя следует заметить, что глазки на хвосте белого павлина – желтоватого цвета, и не столь эффектны, как на его сине-зелёном собрате. Но сам по себе белый павлин очень похож на невесту, нежную Шахерезаду.

Григорий Кружков в своём тонком разборе стихотворения Осипа Мандельштама замечает, что «павлиний крик несёт в себе тот же оксюморонный заряд: это образ красоты, соединённый с идеей страха и внезапного пробуждения[9]». Григорий Кружков также отмечает, сто «Йейтс, как усердный и опытный адепт, весьма чётко различал функции используемых символов, в частности, зоологических. Если с концом света у него связан, скажем, Кабан Без Щетины, то можно быть уверенным, что чайку или собаку в этой функции Йейтс никогда не использует». Павлин у Йетса, в его преображенной логике модерна, стремящегося соединить жизнь и искусство, означал «утро, рассвет… Веер растопыренных павлиньих перьев подобен лучам восходящего солнца[10]». Но рассвет этот следует понимать как начало новой эпохи, следующее за концом Belle Époque, или как начало новой, финальной стадии алхимического Великого Делания, или создания Философского камня.

У московского поэта Михаила Лаптева павлины предстают в образе древнегреческих философов: киника, последователя Сократа Антисфена, присутствовавшего при предсмертной беседе Сократа, и собственно Платона, который эту беседу записал.

Лишь только счесть количество травы

на предрассветных луговинах,

где нету времени – лишь уханье совы

да диалог павлинов.

Вот – Антисфен-павлин, а вот павлин-Платон.

То слушают сову, а то до исступленья

когтят друг друга... – вот и пантеон

для патриархов преступленья.

Павлины-философы – это дальнейшее развитие темы о павлиньем оперении, предваряющем создание Философского камня, «когтят друг друга» – отголосок споров и ссор двух учеников Сократа. До нас дошёл, к примеру, афоризм Антисфена, узнавшего что Платон плохо о нём говорит и заметившего: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное». Царский облик павлина, противоречивый кошмарно-притягательный облик, сочетающий в себе мудрость и глупость, безобразие и совершенство, напоминает нам о сонном мраке этого мира, раскрывающемся как веер, в сочетании с красотой и прелестью жизни, подобной павлиньему хвосту Демиурга.

Павлин воплощает в себе идею пристального взгляда, от которого нельзя скрыться, как от взгляда Медузы Горгоны. Зачарованные павлином, мы можем только ждать, когда он сложит свой хвост и станет безопасным – в этом фрейдистский смысл его привлекательности. Или выждать, пока он уронит свое перо, прямо нам под ноги – этот божественный глаз, этот луч солнца.

Кстати, концепт «нарциссизма» был введен Фрейдом в статье 1914 года. И этот, можно сказать, знаковый год, завершающий эпоху модерна, не случайно породил данное понятие, связанное с внимательным взглядом внутрь себя. Сейчас волна нарциссизма докатилась и до России, в основном до «России айфона», конечно. А чем ещё объяснить эти бесконечные автопортреты в зеркале, которыми пестрят социальные сети. Айпады и айфоны, эти цифровые зеркала, научившиеся делать фотографии, превращают нас всех в павлинов, распускающих перья в Фейсбуке. Вадим Руднев, автор труда «Апология нарциссизма», пишет об этом явлении так: «для нарциссической личности имеющегося успеха всегда мало[11]». Отсюда и бесконечные гонки лайков и перепостов, обида на тех, кто не лайкнул, общая потребность в любви, выражаемой посредством нажатия левой кнопки компьютерной мышки. «С точки зрения зоософии это тип павлина: блоггер с выраженной потребностью (и умением) распускать хвост перед аудиторией»[12].

Когда я запостила статус «Влюблённый как собака – приносит хозяину палку, влюблённый как кошка – приносит мышь своего сердца», я хотела проверить, присутствует ли у фейсбучных друзей зоософическое чутье? Но, кажется, никто так и не понял главной мысли – о том, что наше сердце, кроме нас, никому не нужно, и мы дарим его так же бесполезно, как и кошка самое драгоценное, что у нее есть. Коммуникация двух или более фейсбучных юзеров зачастую действительно напоминает беседу павлинов: они смотрят друг на друга, но видят лишь своё отражение, тысячу ангельских глаз из хвоста езидского Мелек-Тавуза, ангела павлина.

Примечания:

[1] W.Seabrook, Adventures in Arabia, Harrap, London, 1941.

[2] Скотт Э. Люди тайны. М.: Эннеагон пресс, 2006.

Более точное наименование ангела павлина - Мелек-Тавуз.

[3] A.Daraul, Secret Societies, Muller, London, 1961.

[4] Скотт Э. Люди тайны. М.: Эннеагон пресс, 2006. URL: http://fourthway.narod.ru/lib/SecHum/glava9.htm

[5] Державин Г.Р. Павлин.

[6] См. Дайс Е. Аид, Орфей и табу. // Русский журнал, 17.12.2012

[7] О функции подтекста в поэтическом тексте («Концерт на вокзале») // Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. С. 175.

[8] Гумилев Н. Об озёрах, о павлинах белых…

[9] Кружков Г. Крик павлина и конец эстетической эпохи.

[10] Там же.

[11] Руднев В. Апология нарциссизма. Исследования по психосемиотике. М.: «Аграф», 2007. С. 165-166.

[12] Сид И. Павлины и мыши Живого Журнала. Русский журнал, 07.12.2006.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67