Понятно, что оба выступления академических корифеев (Руткевича и Филиппова) по вопросу «Шмитта и К» на РЖ выбирают адресатом статью Анашвили не только потому, что так комильфо, но и потому что так удобнее. Грубо говоря, это и мне удобнее, поскольку меня как раз интересовало то, что является слепым структурным пятном, вокруг которого шевелятся все эти колбочки и палочки, призывающие «издавать все», но затем тщательно выбирающие «свое» и «интересное» и постулирующие этот интерес в качестве, якобы, результата свободной флуктуации собственной субъективности. Кстати говоря, с этими интервью, да и не только, РЖ все больше приобретает статус эдакого «почтенного издания» - во всех смыслах этого слова, не только хвалебных.
К позиции Руткевича, естественно, не может быть вопросов просто потому, что она выражает либеральный принцип, который удивительным образом любят использовать и наши правые, апеллируя к свободе слова, а также к «продажам» и «спросу» (не замечая того, что собственно академические издания вообще делаются не для продаж, и продается ли Юнгер – большой вопрос). (Сэйл-демократия чрезвычайно любима людьми, в каждом удобном случае заявляющими, что капитализм вообще придуман евреями. Правда, аргумент о том, что лучше всего продаются наркотики, обычно почему-то отвергается с брезгливой улыбкой.) Позиция Анашвили переведена в позицию чистого идиотизма, с которым ничего не стоит справиться посредством отсылки к Конституции. Правда, Конституция эта известна в академии также, скорее, в собственном издании, долженствующем отвечать прежде всего неограниченному исследовательскому интересу, препятствовать которому – вот преступление.
Впрочем, все это не так интересно. Даже к позиции Филиппова – после того как он принял вид обиженного подвижника – претензий и вопросов быть не может, поскольку к исповедующему пусть умеренный и технический, но вполне аутизм – какие уж тут вопросы. Да и не в персоналиях дело. Обсуждалось ведь собственно не то, что у человека могут быть некие интересы (а кто-то их, якобы, отрицает), а то, что интересы существуют и пролонгируются именно в том режиме, где академия оказывается некоей оранжереей для этих приватных интересов, несообщающихся и автономных. Вопрос в том, как осуществляется такая внутренняя приватизация, которая как раз и есть слепое пятно для благочестивого праведника, «интересующегося» и «понимающего» (я уж не говорю о том, что понимание вообще не является «задачей», которая может быть выстроена институционально, поскольку понимать можно все что угодно как угодно – ведь как раз более простые инструменты понимания всегда оказываются более действенными, пример чему – теории заговоров, для которых высшие школы экономики совершенно излишни). Похоже, что пословицу о «реализации личных интересов за деньги государства» отечественные гуманитарии понимают буквально, только вот не видят, как реализуется это их понимание.
Что меня удивило в интервью Филиппова, если уж о нем, как более содержательном? Ну ладно, социализм приравнен к национал-социализму, и , вроде бы, что у нас, в СССР, что в Германии – одно и то же было, т.е. феномены родственные. Позиция известная, много раз обсуждаемая, и, кажется, выставлять ее для обоснования «актуальности» и «пользительности» Шмитта и Юнгера несколько смешно (если, повторяю, вопрос опять же не идет о личных когнитивных картах отдельного индивидуума, который по чистой случайности оказывается еще и значимым академическим агентом). Но зачем же для демонстрации «значения» перечислять попунктно то, что, вообще говоря, по крайней мере в выписанной форме, может вообще не иметь никакого отношения ни к Шмитту, ни к немецкому национал-социализму и консерватизму вообще? Что, разве до данных проницательных авторов у людей не было представления о том, что закон нуждается в силе и что enforcement само создает массу проблем? Разве не классический либерализм поставил в явном виде проблему включения-исключения? Разве ситуация солидаризации народа перед лицом опасности не известна еще с античности? Ну и т.д. То есть, конечно, я допускаю, что в каждом из этих пунктов Шмитт и К внесли нечто необыкновенно оригинальное, что почему-то исключено из самого перечня достоинств, вопрос – почему исключено?. Эзотерическое знание? Не думаю.
Ведь речь идет о таком перечислении, которое уже выстроено по логике «тем» легитимированных проблем, которые, например, структурируют учебный план или методические материалы. Это речь «введения» и «пропедевтики», отправляющейся от «общности» пространства идей и хорошо подогнанного к преподавательскому процессу. Удивительные заявления о том, что левые списали все у Фрайера (да, видимо Ги Дебор например так и сидел и списывал, не говоря уже о других), связаны просто с тем, что содержание формируется именно темами, а не логикой конструирования высказываний. Само это различие может быть аннулировано – но в большинстве случаев ясно, что, например, нет никакого учения «о бессознательном», если объединять Фрейда, Лакана и положим Юнга, то есть сама эта рубрика имеет смысл в качестве пропедевтического введения, но не более того – если вы хотите заниматься этим серьезно, вам придется порвать с таким «тематизмом» и понять, что одинаковые выводы или «утверждения» могут проистекать из совершенно разных конструкций. Собственно, подобные соображения лежали, например, в основе археологии Фуко, высмеивающего в том числе историю идей и как ее коррелят – тематизм. Однако в данном случае – по крайней мере на пространстве данного текста – Филиппов реализует просто невоздержанный тематизм. Все вращается вокруг одних и тех же «ключевых» тем (вспоминается вопрос «ключей для перевода…), которые с весьма малой долей историчности и в полном неведении о собственном «эпистемном» и логическом формировании удобно выстроены в соответствии с методическими требованиями хорошего преподавателя. Бессознательное профессора структурировано как методичка. Есть тема «критики капитализма» в текстах А и Б - значит явления родственные, и даже более того – кто позже, тот списал у первого (а какие основания текста, какая там работа – дело десятое). Есть противодействие либерализму – заносим в одну рубрику. Как следствие, темы поддержаны только сертифицированными авторами, уже преимущественно мертвыми. Упоминая о «левых» и «правых» (нечеткое деление которых отмечено вполне справедливо) Филиппов почему-то – раз уж речь о акцентуации современной значимости Шмитта – говорит только о вполне уже ставших «историей» фигурах, выключая актуальный контекст полностью. Неведомые философы цитируют Юнгера, а упомянуть хотя бы Негри – это уже не стоит. «Снять с полки», «ответить Адорно» - вот в общем-то нормальный профессорский горизонт.
Так что в общем, конечно, те выводы, которые были, подтверждены, но с весьма значимыми тактическими результатами. Если академика хорошо прижать, он отвергнет вообще позицию дискурсивной легитимации (через «науку», «контекст», «значение» и т.п.), кроме апелляции к «свободе слова» и «свободе рынка». Это, конечно, позиция неустойчивая, поскольку академия – не рынок, и все это понимают. И потому, если прижать его еще больше, он выкажет то, что уже очень близко к желаемой истине – представление об академии как приватном пространстве, внутри которого «диким» является вопрос о том, «почему вы этим занимаетесь» - диким просто потому, что положение «занимающегося» уже эквивалентно возможности реализации некоего субъективного и внедискурсивного «интереса» за счет предоставленных ресурсов. «Мы уже занимаем место, где нам позволено заниматься интересным нам, и у вас нет никакого права об этом спрашивать, поскольку ваши интересы нас не волнуют». Академики, получается, в собственном самосознании – привилегированный класс отправления собственного интереса, причем упорство в этом интересе (don’t give up on your desires?) выдается за подвижничество и столпничество. То есть понятно, что академия работает «не так», однако такой «идеал», выдаваемый из желания избежать дискурсивных обязательств («что бы вы не говорили, я все равно буду это делать, а повлиять вы все равно не можете»), весьма характерен именно для российской среды – как ни странно он обычно выдается за «чистую науку», хотя между ними ничего общего. И это подтверждает не только тенденцию к а-публичности (для исполнения интереса никакая публика не нужна, она только сбивает с толку), но и к внутренней приватизации – о чем и было сказано в статье, особенно в последней части. Российская академия – это не машина «знаний», а машина удовольствие, причем наиболее чистой наукой является некое наиболее «либертенное» отправление собственного субъективного интереса (ведь, в конце то концов, не случайно же он завелся в автономной ученой голове!!!).
И самое интересное – что общего в двух интервью? Именно заверение в том, что реализовавшиеся в сегодняшней отечественной политике Шмитт, Юнгер и др., как и вообще возможность консервативного поворота в нашей рассейской реальности – для нас нечто далекое, немыслимое, совершенно неактуальное, бессмысленное, спекулятивное, пропагандистское. Шмитт «актуален» тематически, исторически и методически, но политически – ни в коем разе. Руткевич подтверждает свои мысли мудрыми цитатами из Гераклита про «одну реку». Филиппов просто отсылает к иным условиям. Так или иначе, это четко контрастирует с желанием других поклонников Шмитта – вроде Надточего – запараллелить современные общественные процессы в РФ с тематикой «консервативных авторов», то есть использовать их именно в коротком замыкании на актуальную реальность. Делать этого, как говорят мэтры, не стоит. Филиппов считает, что «нам грозит другое», тем самым еще более усиливая эффект замкнутости своей позиции – собственно, если значение к.-л. автора полагается субъективным интересом и нерепрезентируемым пониманием, интересным и важным может быть все что угодно.
В результате, подобная академическая изоляция (выполненная, подчеркну, не по модели «чистой науки», а по модели приватного удовольствия и отправления своих субъективных флуктуаций, поддерживаемых свободой слова и свободой рынка, а де факто – академическим статусом), позволяет выполнить простое передергивание, обращая, кстати говоря, статью Анашвили в нечто совсем уж невозможное и нелепое: «Я знаю историю вопроса. Всё, что я знаю об истории становления нацизма в Германии, прямо опровергает тезис о том, что он возникает в силу чтения работ Юнгера, Шмитта и других людей подобного же рода.» Получается, что Анашвили имел глупость заявить, что чтение Шмитта привело – исходно и в собственном контексте, то есть в Германии – к фашизму и нацизму как таковому. Оригинальное опровержение «навета» - извратить его до полной глупости, а потом прилюдно на нее указать!
По большому счету, у меня нет претензий к таковому институциональному устройству - и не потому, что относиться к ситуации надо "спокойно" и "по-философски". Главное - нельзя же упрекать людей в том, что они что-то понимают и им нравится понимать так, как они понимают! - даже если этого не понимают «другие», а внятно объяснить они не могут (а если и приводят валидные объяснения, то не готовы приводить практику в какое-либо соответствие с ними). Пускай себе существует и такой «институт». Я думаю, это даже перспективно, если выписать его построже, и развивать именно в этом направлении, то есть не давить, а потенцировать. В конце концов, все же страдают от международной научной жизни, от того, что ученым приходится себя продавать, держаться в курсе дела, писать по книге в год, идти на плагиат, продуцировать массу чепухи и при этом «ничего не понимать» и «не достигать». Все это, я полагаю, совершенно садистская модель коммуникативного разума, которую наша академия вполне опровергает практически. То ли дело, когда ты годами «понимаешь», «погружаешься», «просветляешься». Да, другим от этого – ни жарко, ни холодно, но разве сама по себе такая структура не заслуживает восхищения? Да, в Европе университеты выступали за то, чтобы не оценивать знания по эффективности. И за чистую науку – из той же серии. Но про интерес и понимание как субъективные феномены отдельных выдающихся граждан речи не было. А у нас – такая речь вполне возможна. Не стоит оценивать мерилом эффективности и каких бы то ни было дискурсов субъективное удовольствие от понимания, никогда не отказывающегося от себя. Построим академию как лакановское желание, в котором надо упорствовать. Более того, и все остальное общество надо строить «от» академии как печки, а не наоборот. Думаю, это новый вариант коммунизма, и он, несомненно, для некоторых уже вполне реализован. А то, что такой коммунизм имеет либерально-аутичный оттенок – это не страшно. Это перегибы на местах.