РЖ начал опять завывания про "лишность":
Штирлицами были мы все. На партсобраниях, на партхозактивах и партконференциях, на съездах комсомола и партии, на лекциях по марксизму-ленинизму, на летучках и планерках, на коллегиях и расширенных заседаниях, на встречах с читателями, зрителями и избирателями.
http://russ.ru/Mirovaya-povestka/SHtirlic-HH-vek
Уже, казалось бы, сколько раз осмеянная эта метафизика советского субъекта от Мамардашвили (помните это "выступаю в маске", взятое у Декарта), была разобрана по частям, промыта и реконструирована в своем девственном бесстыдстве. Но нет, зараза цепляется похлеще свиного гриппа - гибнутнекоторые, но болеют все. И мы тоже: Если бы в России можно было создать идеальное государство, его бы возглавил Штирлиц. Впрочем, мы-то намеренно двусмысленны здесь.
Если быть серьезным, то тела шпионажа можно собирать в любом месте и на любом материале, постольку и игры в интеллигентную сволочь и наоборот выполнимы даже там, где их условия отнюдь не обязательны. Их даже можно репрезентировать в политике: штандартенфюрер Путин в тылу олигархов.
Мне куда ближе мысль Ашкерова о "другом Тихонове": сегодня в ряду этих образов важнее всего тот, что мог бы стать альтернативой ретро-героики Штирлица, профанизированной в результате удачного пиар-трюка. И такая роль у Тихонова была. То была неброская, непервостепенная на первый взгляд роль в фильме Бондарчука "Они сражались за Родину". В ней Тихонов с легкостью преодолевает амплуа Штирлица (а после выхода "17 мгновений" прошло всего-то немногим более года), сыграв контуженного солдата Николая Стрельцова. Именно эта роль, даже больше, чем другие, хрестоматийные, делает Тихонова великим актером. Однако важнее другое - потерявший речь, не окрепший после ранения Стрельцов представляет собой развивающее образ Штирлица воплощение национальной героики. Стрельцова в отличие от Штирлица характеризует не конспирологическое дозирование высказываний, служащее верной приметой разведчика, но значимое молчание, с которым многие века встречает русский народ исторические катаклизмы. Стрельцовские сильные качества проявляются не в интеллектуальных интригах-многоходовках, не в словесных войнах, но в угрюмом упорстве и тихой самоотверженности, которые обращают русские в главные орудия своего сопротивления любому супостату.
http://www.liberty.ru/columns/Biopsiya-duha/Tihonov-ili-Ob-iskusstve-srazhat-sya-za-Rodinu
Что же до Штирлица - народ не обманешь. Многочисленные анекдоты говорят о "правде интеллигенции" куда больше, чем некрологи. В интеллигентском себе на уме и дешевом шпионаже народ легко разгадывает уловки жулика: вспомните серию анекдодтов о Штирлице, где интрига строилась через лингвистическую омонимию ("Штирлиц стрелял вупор, упор упал" и др.). Игры удвоения, шпионаж разобрачался в народном фольклоре с неподражаемой точностью. Кстати, это традиционный метод деконструкции работа со слипающимися в некоторых точах неразличимости гетерогенных дисурсах. Продукты этой деконструкции в свою очередь существовали в виде сначала парадоксальных анекдотов ("Мюллер, это кто? - А это, мой фюрер, Штирлиц. Его ловить бессмысленно, он все равно отвертится"), до анекдолтов похабных, но приближающих штандартенфюрера СС к тому, самому народу, который немцев "шапками закидал" ("Штирлиц шел по Берлину и не понимал, что выдает в нем русского шпиона, то ли гармошка, то ли бутылка водки, то ли парашют..."). И закономерный конец интеллигентской легенде был положен гениальным произведением, шедевром русского постмодерна "Как размножаются ежики".
За окном шел снег и рота красноармейцев...