Издательство Red Fish ("Амфора"): Гоночное книгоиздание
Cреди солидных книжных брендов Петербурга Red Fish - самый молодой. Это если осознанно лукавить. В 2003 году издательство "Амфора" было преобразовано в торгово-издательский дом, внутри которого в качестве отдельной фирмы и завелась "Красная рыба". Русская роскошь в английском переводе - хорошая шутка с намеком. Книжки здесь выходят все на подбор подкачанные, ухоженные, привыкшие к приличной полиграфии и нацеленные на успех. К тому же это еще и недорогие книжки, которые предполагается раздавать друзьям, оставлять в метро, обеспечивать круговорот текста в массовой культуре. Специализируется Red Fish в основном на иностранной прозе для жителей современного мегаполиса, чей возраст колеблется от 18 до 40. Этот дочерний проект стал для "Амфоры" чем-то вроде офшорной зоны. Колин Баттс с роман-коктейлями на основе универсальной "Ибицы", Майк Гейл с салат-романами "Моя легендарная девушка" и "Развод", Марк Мэйсон с лечебной диетой "Что мужчины думают о сексе" пользуются предсказуемым успехом, приносят прибыль, но не ассоциируются с "Амфорой" напрямую. Ни к чему травмировать читателя, для которого "Амфора" - это в первую очередь "Новый век" или "Библиотека Борхеса". А тот, на которого рассчитана наводнившая прилавки желтая серия "Фишка", вряд ли задумывается о том, что находится за пределами телевизионно-журнальной культуры. Довольны все.
Red Fish заплыла в скромные сети "Петербургских тиражей" не потому, что автор вдруг прозрел и зачитался романом Елены Колиной "Бедные богатые девочки", чей ближайший родственник - Casual Оксаны Робски - красноречивым образом покорил обе столицы. Дело в том, что среди более чем 1000 позиций, выпущенных "Амфорой" за семь лет, едва ли наберется столько эксцентричных и странных вещей, сколько вышло под логотипом Red Fish за неполные два года. Те же "фишки" вроде "Секса в другом городе" (по следам любимых героев!) соседствуют тут с книгами, выпущенными в рамках межиздательского проекта Schritte, заполняющего лакуны в переводах немецкоязычной словесности (Артур Беккер с трогательной повестью "Дядя Джимми, индейцы и я" или грохнувший на всю Европу "Сытый мир" Хельмута Крауссера). Наиболее же заметные проекты "рыбного хозяйства" - это вызвавшая громкий резонанс серия о метросексуалах, а также новый спутник кинозрителя - подборка с намеренно идиотским названием "Смотрим фильм - читаем книгу". Кинороманы работают просто и безотказно. Как правило, релиз слегка притормаживает, пропуская вперед премьеру очередного блокбастера, а на исходе первой волны показов выбрасывается в торговую сеть. Состав серии определяется либо степенью "народности" кино, как в случае с заметно переделанными сценариями "Зимней вишни" и "Москва слезам не верит", либо голливудскими анонсами. Результат бывает иной раз чудной. "80 дней вокруг света" Жюль Верна с физиономией Джеки Чана на обложке радует не меньше, чем роман Филипа Дика "Мечтают ли андроиды об электрических овцах?", ради гарантированного узнавания переименованный в "Бегущего по лезвию" и украшенный Харрисоном Фордом. Вовремя и аккуратно изданы "Хроники Риддика" Алана Дина Фостера и "Степфордские жены" Айры Левина, "Царство небесное" Елены Хаецкой и "13 превращаются в 30" Кристы Робертс. И, как водится, многое другое.
Недавно под маркой Red Fish возникло несколько новых серий. Загадочное название "ФантАрт" расшифровывается, надо полагать, как "арт-фантастика" или что-то в этом роде. Здесь с советской авантюрной прозой 1920-х годов, о которой речь пойдет чуть ниже, соседствует вполне современная фантазия астрофизика Карла Сагана, экранизированная Робертом Земекисом. Тут же - для полноты картины - "Война миров" Герберта Уэллса, которой место вообще-то в киносерии, особенно после премьеры новой версии Спилберга. Еще одно начинание - брутальная серия комиксов, для солидности названная "Графический роман". Первый выпуск - "Город грехов" Фрэнка Миллера, также синхронный экранной версии Роберта Родригеса. Сказать об этом нечего, можно разве что показать (вариант - станцевать). Нравится это кому-то или нет, но в этой пугающей потусторонней стилистике угадывается будущее. Выглядит убедительно. На фоне этого тускло поблескивающего монстра другие книжки теряются, как травоядные птеродактили перед тираннозавром. Одна надежда на только что стартовавшую серию Glamour. Хотя для скоростей "Красной рыбы" она на удивление запоздала. Одноименный журнал-то уже год как учит жизни.
Эта склонность обманывать ожидания - единственное, что позволяет говорить о Red Fish всерьез. Конечно, литературе, скроенной по лекалам "Дневника Бриджит Джонс", место в других журналах. Мейнстриму - мейнстримово. Но летом надо уметь отдыхать. Хотя бы чуть-чуть.
Всеволод Иванов, Виктор Шкловский. Иприт: Роман. - СПб.: Ред Фиш, ТИД Амфора, 2005. - 399 с. - (Серия "ФантАрт").
На первый взгляд, выход этой книжки в издательстве Red Fish - чистое недоразумение. Но это к вопросу об обманутых ожиданиях. Плох тот издатель, который следует актуальным тенденциям, но не пытается их формировать. Архивная литература пережила расцвет под псевдонимом "возвращенной" в эпоху поздней "перестройки" и с тех пор незаметно и время от времени переиздается. Исключения редки. То "Эксмо" подсуетится и выпустит к чемпионату мира по футболу "Вратаря республики" Льва Кассиля со свирепым Сергеем Овчинниковым на обложке, то екатеринбургская "У-фактория" нежданно выбросит веер из Грина, Бабеля и Лунца, оформленный агрессивно и неожиданно исторично, в духе тех самых пестрых двадцатых. Однако сейчас никто не возьмется утверждать, что сотое переиздание Ильфа и Петрова - это путь издателя к славе.
Однако случай с романом Иванова и Шкловского - особый. Потеря чувствительности, на которую сетуют обитатели постиндустриального общества, актуализирует даже не идею, но дух революции. Отступает литературная герменевтика, наступает политическая теория, а с ней - утопический дискурс. Интерес к твердым формам имперской риторики, заметно определявший пути искусства и теоретической мысли последних лет, явно смещается в сторону двадцатых годов - времени формирования, а не бытования утопий. Двадцатые годы привлекают своей незавершенностью, обилием возможностей и верой в мировую революцию, отливавшейся в причудливые жанровые гибриды. "Иприт" - один из них. В форме плутовского романа с обилием хитроумных уловок, переодеваний, несовпадений, ошибок и нелепостей читатель одновременно получает и проповедь, и пародию. Этот не смешной, но именно забавный текст - один из множества ответов на прозвучавший в 1923 году призыв Николая Бухарина создать в пролетарской литературе своего "красного Пинкертона". Известнейший "Гиперболоид инженера Гарина" Алексея Толстого, менее растиражированный "Конец хазы" Вениамина Каверина и толком не прочитанный "Месс-Менд" Мариэтты Шагинян составляют для "Иприта" ближайший жанровый контекст. Их отличие от западных аналогов - прежде всего в рефлексивном авторском подходе. В меньшей степени для Толстого, в большей для Шагинян и в огромной - для Иванова и Шкловского авантюрная фабула - лишь повод для литературной игры. Перверсии, с которыми любил работать Шкловский-теоретик (от Стерна до Розанова), были первой и практически единственной целью модернистского агитпропа двадцатых годов. Мировая революция тоже была частью художественного замысла или, если угодно, заговора футуристов против старого искусства и старой литературы. Здесь нелишне вспомнить о теории остранения, которую Шкловский придумал, учась на первом курсе филфака. И она была одной из ярких мелодий, вплетавшихся в предреволюционную какофонию. Остранение литературы шло параллельно остранению жизни. Теоретический заряд на первый взгляд небрежного и плохо написанного романа "Иприт" очевиден так же, как очевидна художественная организованность главных теоретических текстов Шкловского. В начале двадцатых он учил "cерапионовых братьев" писать и носил почетную кличку Брат Скандалист. В середине один из главных cерапионов - Брат Алеут - стал его соавтором, чтобы реализовать усвоенный материал в пародийном ключе. Граница между писателями и филологами в то бурлящее десятилетие не была призрачной, как обычно. Она вдохновенно танцевала и притягивала к себе внимание. За это ругал Шкловского его ученый друг Роман Якобсон.
Написать предисловие к изданию пригласили "звезду" - модного философа, одного из лидеров движения "петербургские фундаменталисты", клубного радикала, острослова и глянцевого эксперта Александра Секацкого. Среди прочего он пишет, что авторы романа опередили свое время радикальной пунктирностью, монтажностью повествования. Это заблуждение. Монтаж и скорость повествования (добавим от себя еще и цитатность, которой хвалится постмодернизм) составляют фундамент идеологии двадцатых годов. Это скорее современность отстает от темпа, заданного тем сумасшедшим десятилетием. Потому и обращается к нему как энергетическому донору. Возможно, авантюрный бурлеск Иванова и Шкловского, цинично балагуривших на темы газовой атаки и гибели Москвы, будет даже более интересен "широкому читателю", нежели советский трэш, концептуально реанимированный силами Ad Marginem. Тем более что с литературной точки зрения он того заслуживает. Нет ничего зазорного в том, что "Иприт" под модной маркой Red Fish - это примерно то же, что Че Гевара на фосфоресцирующей футболке для клубной вечеринки. Лучше так, чем пыльно и незаметно.
Кит Рид. Я стройнее тебя!: Роман / Пер. с англ. Д.Бабейкиной. - СПб.: Ред Фиш, ТИД Амфора, 2005. - 495 с. - (Серия Glamour).
Для открытия новой серии Glamour издательство снова совершило непредсказуемый жест. Кит Рид - конечно, не совсем архивная, но весьма почтенная писательница. Ее первый роман "Мама не умерла, она просто спит" вышел еще в 1961 году. Ее короткие рассказы уже сорок лет публикуются повсюду от строгого Yale Review до известно какого Cosmopolitan. Ее лаконичная проза, с ядовитой лаской препарирующая повседневный (преимущественно женский) мир современной Америки, признана по обе стороны Атлантики - как легкая, увлекательная, свободная от догм. При этом ее часто аттестуют как фантастическую. Это, разумеется, не та фантастика, где палят бластеры, взрываются планеты и отовсюду лезут прожорливые "чужие". Это фантасмагория, где действуют люди, то есть существа едва ли не более опасные. Людей не вытеснишь в подсознание, не локализуешь в виде зубастого страшилища, над которым можно и нужно посмеяться.
"Я стройнее тебя" - последний из законченных к настоящему моменту романов активной американской пенсионерки. Название Thinner than Thou обыгрывает распространенный в постпуританской Америке фразеологизм holier than thou, обозначающий ханжескую добродетель, напыщенное благочестие. "Отойди, ибо я свят для тебя" (Исайя 65:6) - это отсюда. Только у Рид на место святости подставлена стройность - главная травма коллективного тела современности. О дисциплинарном характере телесной моды начал говорить в семидесятые годы прошлого столетия Мишель Фуко. Теперь это стало общим местом массовой литературы, тщетно высмеивающей самое себя.
Недалекое будущее. Может, через год, может, через пять лет. Близнецы Дэнни и Бетц ищут свою сестру Энни, которую родители сдали в специальный приют для тучных. Миром правит некий Преподобный Эрл, который зомбирует людей, вдалбливая им мысль о том, что пара лишних килограммов делают их омерзительными изгоями. Общество живет одной только мыслью - похудеть! Но за роскошными билбордами с рекламой мюсли, бесконечными кортами и беговыми дорожками есть "другая" жизнь - закрытые клубы, где танцуют стриптиз вымазанные шоколадом толстухи. Полнота под запретом, и она вызывает наибольшее вожделение. Вот такой страшный мир - узнаваемый результат истерии вокруг здорового образа жизни, идеального тела и сбалансированной психики (спокойно ешь - спокойно спишь). Излюбленная мишень Кит Рид - жупел американской массовой культуры, телевизионные проповедники (так называемые televangelists), сводящие спасение к материальному успеху и хорошему цвету лица. Проповедники - квинтэссенция американского лицемерия, его яркая иллюстрация. Немудрено, что американские критики, привыкшие сравнивать Рид с более именитой Маргарет Этвуд, определили этот роман как "сострадательную сатиру".
У нас контекст радикально иной. На обложке американского издания романа столовый прибор - тарелка, вилка и нож, на тарелке, как на мишени, изображен условный человечек, персонаж сигнальной системы для обозначения выхода, туалета и пешеходной дорожки. Его собираются есть. Это очень продуманная обложка. Русская же обложка, напротив, сбивает с толку и портит впечатление. Роман-антиутопия преподносится как писк гламурной эстетики. Видимо, его так думают быстрее продать. Но убежденным потребителям гламура такой "загруз" ни к чему, они будут чувствовать себя обманутыми. В свою очередь, интеллектуал с презрением пройдет мимо, тогда как эта небрежная, но определенно неглупая проза, идеологически близкая Олдосу Хаксли, а стилистически - не кому-нибудь, а Курту Воннегуту, написана именно для него. Пусть и не обещает ошеломляющих открытий.
Майкл Флокер. Сладкая жизнь. Настольная книга гедониста / Пер. с англ. А.Гаврилова. - СПб.: Ред Фиш, ТИД Амфора, 2005. - 255 с. - (Серия "Метросексуал").
Майкл Флокер прославился книжкой, по которой издательство Red Fish назвало целую серию. В прошлом году метросексуальные настроения всколыхнули ту небольшую, но заметную часть мужского населения РФ, которая не просто раз в день моется, дважды в месяц стрижется и аритмично подстригает ногти на ногах, но посещает салоны красоты, разбирается в солях для ванн и проводит львиную долю уик-энда в прогулках по бутикам. Не успев, впрочем, распространиться на провинцию, мода на метросексуалов в обеих столицах пошла на убыль. Отсутствие каких-либо идей все-таки дало о себе знать. Сложно назвать неожиданной мысль о том, что современному мужчине уже недостаточно чистить зубы пастой "Лесная" и наружно употреблять одеколон "Саша". То, что прошли времена, когда мужик был непременно пьян, буен и вонюч, ясно и без стараний писателя Флокера, чьи предписания порой напоминают телевизионных проповедников, которым посвятила столько вдохновенных страниц бодрая пенсионерка Кит Рид. Ввиду того, что подобные теории - продукт скоропортящийся, их создатель стремится выжать из них максимум дивидендов. Некоторое время назад, т.е. в период краткого триумфа евро, Флокер взялся утверждать, что Евросоюз - это такая метросексуальная сверхдержава, которая одна способна противопоставить накачанной анаболиками кукле под названием США "политическое единство мужской силы и женской интуиции, мышц и чувственности". Меж тем мода на метросексуалов пошла на убыль, что неплохо характеризует потребителей глобальной культуры. Оказывается, здоровый скепсис все еще в состоянии сопротивляться бесконтрольному умножению сущностей. Но главное, что серия испеклась, инерция возникла, книжек еще прибудет - можно не сомневаться. Чего стоят хотя бы чудесные мемуары тетеньки с неженским именем Терри Проун, не зря вызывающим в памяти экспериментальные объекты авангардиста Лисицкого. В ее книге "Свет мой, зеркальце, скажи" говорится обо всех мыслимых пластических операциях и их последствиях. Автор буквально вынес все это на собственной шкуре и делится леденящими душу подробностями. Разумеется, держа лицо.
После несколько ревизионистской книги Питера Хаймана "Метросексуал поневоле" издательство решило вернуться к флагману направления и лидеру серии. "Сладкая жизнь" Майкла Флокера - это как бы вторая часть его незамысловатой теории, которую он честно и не без кокетства возводит к Аристиппу и Эпикуру. Бездарный публицист, но зоркий стратег, Флокер подсунул американскому читателю концепцию "нового гедонизма" в ответ на "новые вызовы глобализации". Есть такое устойчивое словосочетание. В самом общем виде это кризис свободы, идентичности и политкорректности, окончательное размывание семьи как ячейки общества и переизбыток индивидуальной ответственности, ведущий к трудоголизму. На эту тему нескончаемо медитируют почти все фильмы, спектакли, книги и сетевые форумы. Но нет того, кто бы выступил с "революционным" предложением, не нарушая правил игры. Вот им и становится Флокер. He's got it!
Тут есть все - списки необходимых действий, небольшие тесты, имеющие три варианта результатов (хорошо - плохо - средне), вдохновенные перечисления человеческих слабостей и призывы ими гордиться, как могут делать только настоящие американцы. Наслаждение есть благо. Досугу надо уделять не менее 60% времени. Если кандидат в президенты не курит, изредка пьет пиво и ни разу не изменял жене, то это - Адольф Гитлер. В добрые старые времена, где-нибудь, к примеру, в античности, сама одежда склоняла к распутству, потому что ее было легко приподнять. Семь смертных грехов могут обернуться наслаждением, поскольку это зависит от контекста. Поменяй точку зрения! Прекрати постоянно работать! Ты выбираешь ботинки, похожие по форме на твой мобильный телефон! Продай телефон и купи дюжину пар вьетнамских шлепанцев, ведь только они тебе пригодятся в те ближайшие несколько недель, что ты проведешь на Карибах! Оторвись и отдохни! Самое главное - забей на чувство вины, ты не раб, ты рожден для счастья. Выпей запрещенного польского абсента и трахни козу!
Некоторое время назад в серии "Метросексуал" вышла книга более или менее средних эссе о современной музыке Ника Хорнби "31 песня", где вяло и поверхностно излагались подробности звездных припадков у знаменитостей типа "Битлз" или "Лед зеппелин". Казалось бы, никакой связи с метросексуалами. Однако Флокер помогает понять, что к чему. В книге о гедонизме есть целый фрагмент, где высмеиваются капризы звезд. Они не правы в том, утверждает Флокер, что зарвались. Вот в чем дело. Живи и дай жить другим - таков венец и неосознанный конец теории гедонизма. Звезды - это такие метросексуалы в превосходной степени, их гедонизм зашел слишком далеко, поэтому нам о них рассказывают в качестве предупреждения. Мы вновь должны хорошо выучить те слова, которые нехорошо повторять. И самое главное - стремиться к золотой середине. Вопрос о том, кому нужна эта галиматья, конечно, не стоит. Смех вызывает сам факт появления этой книжки в стране бесконечного и органичного гедонизма. Американца, может, и надо отговаривать работать. Русский же сам кого хочешь отговорит.