Носферату Андрея Белого

Валерий Демин. Андрей Белый. - М.: Молодая гвардия, 2007. 413 с., илл. ("Жизнь замечательных людей").

"Русский журнал" касался последнего фундаментального труда, посвященного Андрею Белому. И вот поспел следующий - биографический.

Исследователю Белого (а я уверен, что у него не может быть читателей, только истаптывающие свои башмаки и пугающе путающие все следы исследователи) не позавидуешь. Белого как бы никогда нет в том, что он пишет. Отсюда полная неясность письма. Еще не досказав фразы, он перескакивает на другое, отвечает на еще не поставленный вопрос, бросает едва початую чтением книгу, потому что все ясно, и скучно, и много других, не менее увлекательных книг... Белый чужд любой своей объективации, ускользает от любого определения, какую бы теорию вы ни придумали на его счет, он давно так сам о себе подумал, пережевал, смачно сплюнул и умчался дальше.

Критиковать книгу Валерия Демина, умершего всего год назад, как-то неловко, но поскольку она не станет особым номером неприкасаемой покойной литературы о Белом, а войдет в общий фонд здравствующего академического беспокойства, приходится судить о ней без всяких скидок. Нельзя сказать, что это худший продукт серии "ЖЗЛ", жесточайший конвейер которой засасывает рукописи, похоже, без всякого отбора и поэтому знает издания много страннее и хуже. Но книга Демина - все, что угодно, только не жизнеописание. Нет, речь идет даже не о невнятной мозаике из скачущего во весь опор мировоззрения Белого, его брачующихся и скандально разводящихся текстов, философской шизофрении, довольно диких бытовых сцен и мистических увлечений, вечного бабья и недолговечной мужской дружбы... Не будем упрекать автора в полном неразличении жизни и творчества, потому как болезнь эта всеобщая и хроническая. Демин, как будто сам почувствовав болезненную негабаритность всего этого жизнетворческого добра, придумал доминанту и одно безразмерное багажное место: Андрей Белый - сын Ноосферы. "Почему Ноосферы? Какой Ноосферы?" - недоумевает читатель и должен догадаться, что жажда соединить несоединимое и найти хоть какое-то единство в такой неуемной и многостаночной личности, как Белый, была столь велика, а именование его просто сторонником космизма показалось столь незначительным и устаревшим (то ли дело ноосфера, Вернадский!), что Демин решил идти до конца. Да и что может быть глубже и величественнее понятия "ноосфера"? Демин прав: ничего. Одна беда: это понятие не имеет никакой объяснительной силы - по крайней мере для жизнеописания. У героя такого модернизированного мифа не может быть никакой биографии. Во вселенском столкновении Хаоса с Космосом нет истории, нет времени и, так сказать, интерьера души. С такой придуманной точки зрения пытаться описать индивидуальный путь известного символиста - все равно что бороться с колорадским жуком при помощи извержения вулкана. Это ошибка, так сказать, самого общего - методологического - свойства. Не силен автор, однако, и в частностях - всегдашних баловнях забвения.

Увы, работа сопряжена с инфантильным неведением об исторических, документальных и литературных реалиях эпохи. Такое ощущение, что биографии нынче пишут компьютерно-поточным методом. Берется два десятка монографий разного качества, столько же мемуаров сомнительной достоверности, стригутся цитаты, все микшируется - и мистериальный коктейль готов. О хорошем редакторе не может быть и речи, корректоры вообще не утруждаются - сейчас о книгах можно уже говорить только в сравнительных степенях цифровых показателей: 10, 100, 200 опечаток... В данном экземпляре - море. Но не будем перечислять все "ляпы", опечатки, оговорки и оговоры, нестыковки и казусы (пусть будет по Довлатову: "Почему у вас "лещ" написано с мягким знаком?" - "А какого завезли, такого и продаем"), предлагаем разгадать несколько загадок.

Вот шествует "пухлый блондин с брюшком, небольшого роста, с красным лоснящимся лицом, с пушистыми волосами, небольшой бородкой", он проявляет "какую-то нерусскую утонченность в обращении", хотя "знает себе цену" (буквалистски), получая у издателя "щедрые денежные авансы". Рядом с ним "импозантная жена-поэтесса" (sic!). Нипочем не догадаться - это Вячеслав Иванович Иванов и Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал.

Или другой многокрасочный "персонаж", в 1903 году прибывший из Парижа, - "низкорослый коротконогий толстяк с львиной шевелюрой курчавых волос" в "босяцком одеянии"... Так описан Максимилиан Волошин, которого автор амикошонски величает исключительно "Максом".

По признанию В.Демина, он вслед за своим героем "умудрялся писать не покладая рук". Временами руки шли на автообгон глаз, патологически не желая верно просто переписать необходимый поэтический текст. Например, на сорок стихотворных строк Мандельштама приходится шесть слов откровенной отсебятины - "черны" вместо "жирны", "плавный" вместо "плавкий", "представились полвека в полчаса" вместо "представились в полвека, в полчаса", "чего-то шустрился" вместо "который шустрился" и т.д. А если б довелось проверить цитатный слой прозы? А ведь книга на 70% выкроена из цитат...

Легче было проверить самый достоверный источник жизнеописания - "Основные даты жизни и творчества Андрея Белого", так как к нему прилагается честная констатация: "Использовано: Андрей Белый: Хронологическая канва жизни и творчества / Составитель А.В.Лавров // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988". Лучше бы Демин просто честно скопировал превосходную работу А.Лаврова. Но он решил ее опростить и сократить. Каковы были критерии отбора дат и событий, никому уже не дознаться, но результаты пересказа плачевны, так как точный информативный текст превращен в кашицеобразное варево.

Андрей Белый и М.К.Морозова состоят в "исповедальной анонимной переписке". Попробуйте представить эдакое безадресатное общение. 3 октября 1905 года поэт хоронит Н.Э.Баумана (убитого 18 октября). Сообщается, что около 20 сентября 1922 года умерла мать Бориса Николаевича (в действительности - около 20 октября). В августе 1913-го поэт "участвует в строительстве Гетеанума в Дорнахе", которое фактически начнется весной 1914-го. Дебют Андрея Белого растянулся на три месяца ("февраль - апрель 1903", нужно - "март"), 1926 год вовсе потерян, у театра исчезло в названии "имени Мейерхольда" и т.д.

И это при переписке текста, не требующего ни анализа, ни интерпретации.

И наконец, последнее. На всех этих мистических батутах возвышенных толкований бока уже нечувствительны к тому, что Набоков называл выпадением "с": космическое в итоге превращается в комическое. О комической интерпретации имени "Андрей Белый" уже было писано, но Демин, как и остальная филологическая братия, читает ведь только те книжки, которые про Белого (как, занимаясь, к примеру, Фетом, читают только те статьи из сборников и журналов, которые про Фета и т. д.). Между тем смысл имени был понятен только самым сметливым современникам (и дело совсем не в белом свете как символе богочеловечества). Белый неоднократно излагал историю возникновения своего псевдонима, и, надо отдать должное, по нелепости своей она была прутковско-соловьевской. Но в своих воспоминаниях Белый никогда не комментировал предложение М.С.Соловьева: "Симфонию" сдали в набор, псевдонима же не было; мне, как студенту, нельзя было, ради отца, появиться в печати Бугаевым, и я придумываю псевдоним: "Буревой".

"Скажут - Бори вой!" - иронизировал М.С., и тут же придумал он: - "Белый"( Андрей Белый. Начало века. М., 1990, с. 145). В этой цепочке трансформаций не хватает одного звена, что делает непонятной номинативную пантомиму М.С.Соловьева: "Буревой - Бори вой - Боровой (гриб-боровик) - Белый (гриб)". Это прекрасно слышит Мандельштам: "Белый неожиданно оказался дамой, просияв нестерпимым блеском мирового шарлатанства - теософией. <...> Любителям русского символизма невдомек, что это огромный махровый гриб на болоте девяностых годов, нарядный и множеством риз облеченный".

Этот "невдомек" и продолжают есть мыши, стянувшие священный хлеб евхаристии.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67