Бывает, человек включает газ, чтобы поставить чайник. И почему-то забывает его выключить. Чайник кипит, огонь гаснет. А газ идет. Вскоре наступает момент, когда достаточно щелкнуть выключателем, или, скажем, чиркнуть спичкой, чтобы газ взорвался. Через секунду все, чем человек жил долгие годы, становится совсем другим. Можно сказать, предстает в совершенно ином свете.
Как уже догадался проницательный читатель, человек, решивший выпить чаю, - это Луи Альтюссер. Газ - марксизм-ленинизм. Огонь - студенческая революция 1968 года. Чайник - бюрократическая машина полицейского государства. Вода - либеральная идеология французского интеллектуального истэблишмента. Когда становится действительно жарко, идеалы свободы, равенства и братства благополучно испаряются. При этом чайник начинает жутко гудеть.
(Что могло бы послужить Альтюссеру заваркой, заварочной посудиной, чашкой, ситечком, ложечкой и сахаром, и, главное, зачем ему все это, предоставим додумывать читателю, благо нелепость метафоры располагает к необязательному и потому плодотворному фантазированию. Тем более что до чаепития дело-то все равно не дошло. Но суть не в этом.)
Итак, пережив счастливо потушенную революцию, марксизм-ленинизм потихоньку просочился в эпоху, хронологически близкую к временам, в которых мы все с вами пребываем. Потом сразу в нескольких головах (точное количество неизвестно, но за одну я ручаюсь головой, а именно за мою) сверкнула мысль, подобная вспышке молнии. Грянул гром, пролился очистительный дождь, а когда тучи разошлись, взору открылся новый, невиданный мир, озаренный нестерпимым светом понимания.
Дивный новый мир, основанный на новом понимании самой сокровенной сути философии, самой ее потаенной утробы...
Но обо всем по порядку...
Дело было в далеком 1908 году. Горький пригласил Ленина на Капри, "желая вовлечь его в философские дискуссии" (с. 8). Ленин выдвинул условие: "дорогой Алексей Максимович, я рад буду навестить вас, но категорически отказываюсь вести какую бы то ни было философскую дискуссию" (с. 12). Эпохальный смысл этого великого отказа таков. Философские споры, дискуссии, проблемы, - это симптомы идеалистической болезни. Насыщенная философская жизнь с ее богатой обрядовой стороной возможна - как особая практика - только в ситуации забвения связи этой практики с реальной жизнью, с объективными материальными условиями и обстоятельствами. Тот, кто постоянно помнит о материальном фундаменте собственной философской деятельности, с неизбежностью должен будет направить эту деятельность в русло революционного преобразования мира, причем такого преобразования, субъектом которого выступают угнетенные классы.
Получается, что философия - синоним идеализма. Ведь чтобы "заниматься философией", надо забыть о настоящем деле, каковым является борьба с классом господ на стороне класса рабов. По этой же причине всякая философия - это философия господ, а в особенности так называемая "материалистическая" философия (например, философия "французских материалистов" вроде Ламетри или Гольбаха), ибо она затушевывает для себя самой собственный идеалистический и господский характер. Главная черта философии, сиречь идеализма, - разрыв теории и практики. Отсюда легко заключить, что главная черта подлинного материализма, - неразрывность оных. Материалист - это прежде всего цельный человек, чьи мысли и дела находятся в гармонии.
Сделаем еще один шаг. Философ, он же идеалист, только и занимается тем, что систематически отрицает на уровне теории собственное происхождение. Речь, конечно же, идет о классовом происхождении, но какая, к черту, разница? По большому счету, философ - это самозванец, построивший на самозванстве целую теорию, призванную скрыть факт самозванства. Тогда материалист - это тот, кто открыто заявляет о своем происхождении, тот, кто действует согласно своему происхождению, тот, чья теория мира абсолютно адекватна его происхождению.
Альтюссер, конечно же, не занимается классификацией человеческих типов. Материализм - это в первую очередь позиция, даже скорее политическая позиция. И когда Альтюссер обращается к фигуре "ученого", он говорит не о складе ума и не о социологии научно-исследовательской деятельности. Он вновь говорит о политике, о политике науки или даже о политике замещения философии наукой, и в этой связи через голову Ленина обращается к Марксу: "Надо выкинуть из головы разную философскую блажь, говорит Маркс, и взяться за изучение позитивной реальности... наука - это сама реальность, и, чтобы познать ее, есть лишь один путь: развеять пелену тумана, созданную вокруг нее различными идеологиями, и в первую очередь философией" (с. 30 - 31). Где была философия, должна стать наука.
Ученый, если он, конечно, развеял "пелену тумана", не может не быть материалистом. "В данном контексте материализм - лишь строгая позиция ученого по отношению к реальности изучаемого объекта" (с. 34). Но что это значит? В первую очередь то, что научная практика - это взаимодействие с объектом, в отличие от философской практики как пустой болтовни философствующих субъектов.
Это очень важное различие, которое позволит нам продолжить аргументацию Альтюссера вплоть до ее полного самоуничтожения. Так, в плане философской диверсии заметим, что "ученым" и "материалистом" является, к примеру, монах-отшельник, святой, аскет, причем независимо от конфессии, поскольку его практика в любом случае формально организована как взаимодействие с объектом, хотя характер этого взаимодействия может сильно отличаться - "познание", "приобщение", "уподобление", "отвержение", "уничтожение" и т.п.
Ученым и материалистом является солдат, убивающий вражеского солдата, уличный революционер, разбивающий булыжником витрину ювелирного магазина, человек, занятый физическим трудом, проститутка, за деньги взаимодействующая с объектами мужского пола. В их отношении к объекту есть строгость и серьезность. Их козырь в игре на выживание - точность, без которой любое взаимодействие с грубой физической реальностью может закончиться плачевно.
Этой точности солдата и шлюхи можно противопоставить систематическую неточность, результатом приложения которой к объективной реальности являются "культура", "искусство", "философия", то есть жвачка, как ее называет Альтюссер вслед за героями своей книги. Существует гигантская индустрия неточности, культивирующая ценности "мнения", "точки зрения", "относительной истины", "диалога с другим", "мультикультурализма", "толерантности" и т.п. Все то, что противоречит этим псевдоценностям, можно обобщить в слове нетерпимость.
Нетерпимость - это когда вы соизмеряете свои действия исключительно с объективной реальностью, то есть с материей, согласно ленинскому определению, не принимая в расчет ничего, что могло бы стать причиной неточности в ваших действиях. Теперь вполне понятно, почему революционная практика - это практика нетерпимости...
Все это весьма неприятно для философии. Получается, кто угодно является "реальным", кроме философа. Все остальные воплощают здравый смысл и жизненную мудрость, и только философ настолько глуп, чтобы брать на себя утверждение о том, что объективной реальности, то есть материи, не существует, или что следует поступать так, как будто бы ее не существует. Именно такой образ философии вырисовывается в книге Альтюссера.
Это неправильный образ. Я беру на себя смелость утверждать, что материалистом в самом подлинном и сокровенном смысле этого слова является не уличный хулиган и не портовая девка. Давайте еще раз посмотрим, кто такой материалист. Это человек, который не просто осознает социально-экономические условия своего бытия человеком, но который осознает связь этих условий и той особой практики, в рамках которой он создает теорию этих условий, этой связи и этой практики. Если материалистом считать человека, который знает, что у него в кармане осталось мало (или много) денег и ему завтра придется (или не придется) идти на завод, на панель или в редакцию философского журнала, тогда все мы материалисты. Это не так. Даже если человек понимает, что количество денег в его кармане объективно влияет на количество и на качество его работы, и тут он пока не материалист.
Только тот материалист, кто сознательно и намеренно создает теорию своей собственной социально-экономической практики. Его материализм - это политическая позиция открытого и явного провозглашения как своего происхождения, так и намерения действовать сообразно своему происхождению в соответствии со своей теорией и в отношении строго определенных объектов.
Представим себе человека с философским образованием из буржуазной среды. Да хоть даже из мелкобуржуазной. Он преподает, пишет статьи, а еще сдает вторую квартиру. Если он при этом в своих статьях, лекциях и публичных дискуссиях будет продвигать какую-то известную "позицию", в особенности марксистскую, это и будет самый махровый идеализм. Материалистом он станет тогда, когда все, что он делает, будет носить явный и сознательный отпечаток мелкобуржуазности, включая его политические пристрастия и т.д.
Другой случай. Возьмем какого-нибудь европрофессора философии. Аристократ, богач, крупный игрок на рынке недвижимости. Почему бы и ему не быть материалистом? Если он сознательно и активно исходит в своей практике из объективной реальности своего капитала и своего социального положения господина, если он в своих книгах обрушивается на низшие классы всей мощью своего интеллекта, если он открыто презирает бедняков, ратует за введение имущественного ценза, продажи должностей и за освобождение богачей от налогов, то идеалистом его назвать язык не повернется.
Но можно ли будет все еще называть его философом?
Осталось разобраться с марксизмом. Что остается на его долю в мире, где материалист - это философствующий циник, а также, возможно, расист и сторонник жесткой внешней политики?
Вывод неутешителен. Марксизм сегодня - это самая завуалированная и потому опасная разновидность идеалистической философии, теория и практика господствующих классов, объединившихся для классовой борьбы с ослабевшим противником. (А был ли он когда-либо другим?) Впрочем, надо признать, что господа философы (то есть философствующие господа) все больше отходят от навязанной им дурным воспитанием идеалистической философии марксизма и все чаще созревают для подлинно материалистической философии милитаризма и агрессивной олигархии.
На фоне этого грозного диагноза выводы Альтюссера выглядят просто смешно: "Профессора философии - это преподаватели, то есть интеллигенты, ...в массе своей выполняющие социальную функцию по вдалбливанию учащимся "ценностей господствующей идеологии". Философы - это представители... мелкой буржуазии, и в массе своей они подчинены буржуазной... идеологии. Вот почему господствующая философия, чьими представителями или проводниками в массе своей являются преподаватели философии..., подчинена господствующей идеологии... В этой идеологии господствует идеализм. Такое положение дел с мелкобуржуазными интеллигентами, преподающими философию, и с философией, которую они преподают или же воспроизводят в собственной трактовке, не исключает того, что отдельные интеллигенты смогут преодолеть табу, тяготеющие над интеллигентской массой, и, если они философы, открыть для себя материалистическую философию и революционную теорию" (с. 78 - 80).
Да, как это ни прискорбно, но ленинизм давно превратился в "господствующую идеологию", материалистические ценности которой усердно вдалбливаются в неокрепшие умы учащихся. А если отдельные учащиеся смогут подняться над общей массой, они откроют для себя идеалистические ценности "культуры", усердно вдалбливаемые в более окрепшие умы, но, правда, с меньшим успехом.