Культурный "капитал"

Интеллигентов по осени считают

Кустарев А. Нервные люди: очерки об интеллигенции. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006.

"Гражданин Интеллигентов // не любил интеллигентов", - писал один поэт, популярность которого, к сожалению, не распространилась за пределы литинститутского общежития, когда в этом общежитии действительно жили студенты. А сейчас об интеллигенции уже стало как-то немодно рассуждать. Говорят и пишут все больше об элитах. Тем важнее представляется значение этой не поспешавшей к читателю книги, в которой оперативность прозрений былых журнальных публикаций оборачивается теперь оперативностью общего итога.

Основную свою задачу автор видит в том, чтобы дать точное определение феномену интеллигенции, притом что основное интеллигентское занятие последней - неустанные поиски самоопределения, попытки отграничения подлинной интеллигенции от самозваной. Общая задача, которую ставит перед собой автор, после всего уже написанного по этому поводу приобретает поистине геркулесо-ахиллесовы масштабы. Притом, что земное поприще Геракла, вычистившего Авгиевы конюшни, пресеклось, когда он надел интеллигентский хитон, отравленный ядом этой гидры, Ахилл, согласно известному античному логическому парадоксу, никогда не догонит черепаху, а принцу не расколдовать Спящую красавицу, если она сама того не хочет. А интеллигент, как показывает автор, жить в расколдованном мире не хочет.

Методологически отделить себя от изучаемой среды, плоть от плоти которой являешься, для интеллигентоведа столь же непростая и важная задача, как писателю отделить от себя своего героя (что у современных писателей, по наблюдению Кустарева, получается все с большим и большим трудом, в результате чего литература превращается в личный перформанс авторов). Прежде всего, конечно, следует преодолеть оценочный смысл этих терминов - "интеллигент" и "интеллигенция", так как в России они всегда были переполнены именно таким смыслом, аналогично термину "джентльмен" в английском обществе. Это жгучая проблема т.н. "народной социологии" в обществах, отмеченных "статусными патологиями", которые достигают своего потолка в чисто статусном обществе, где легальные сословия упразднены, а классовые различия нечетки. Случается же это тогда, когда в обществе проводится настойчивая эгалитаристская политика с упором на гражданское равенство, касты - классы - сословия еще не кристаллизовались и существуют пока в своих протоформах, а также тогда, когда общество переходит с одной ресурсной базы на другую и стратифицируется заново. Последнее и происходило в России при Петре I, а также при Советской власти.

"Народная социология" оборачивается интеллигентским фольклором, в свою очередь порождающим интеллигентскую фольклорно-ординарную по языку и фактуре литературу, полностью погруженную в "свое" и патологически безразличную к "чужому". Кустарев видит аналогию такой среды со средой постромантической эпохи, когда общество возвращается к общей культуре традиционного типа, но сохраняет порожденный романтизмом культ автора. Подобную коллизию предлагается охарактеризовать с помощью понятия "провинциализм", в той степени, в какой провинциализм основан на самодостаточности общинной (деревенской) культурной атмосферы. "Универсальный провинциализм постромантической "деревни" ведет к нарциссизму, поскольку изолированный субъект ничего не знает о других и сосредоточен на себе. Дойдя до стадии нарциссизма, индивид консервирует себя в своей личной провинции и доводит свой провинциализм, так сказать, до полного идеала".

Совершенным чемпионом этой литературы, в представлении Кустарева, оказывается Владимир Войнович, все повествовательные упражнения которого - расчеты с бывшими коллегами по Союзу писателей, не давших ему квартиру, премию и иные статусные привилегии. "Войнович думает, что он разоблачает их, хотя совершенно очевидно, что он просто демонстрирует собственную мелочность, суетность и тщеславие. Самодовольное морализаторство и нарциссизм Войновича - клинический пример. Войнович - социопат. Его проза - пособие для невропатологов и психотерапевтов".

Артистические сообщества из подобной публики - литературно-политические, художественно-литературные салоны, кружки, тусовки - стали инкубаторами того, что с некоторых пор именуется культом личности. Здесь общественная ячейка социально расслаивается на "талантов" и "поклонников". Существуя повсюду, в России ее влияние оказалось исключительным, так как у российской политической жизни другой традиции просто нет.

Интеллигенция в России позиционировала себя как альтернативную элиту - либо моральную элиту типа "ордена", либо как "творческую" или "элитно-культурную". Возможно, до революции установка именно на элитарность была еще не очень сильно выражена. Но вот советская интеллигенция "попросту захлебнулась в переживании собственной элитарности". Одним из средств ее самооценки было противопоставление российской "интеллигенции" западным "интеллектуалам", что неверно. Западная интеллигенция тоже практикует "функционально-положительные мифы", которые Кустарев также оспаривает. Так, он называет иерархическую классификацию интеллигенции В.Шляпентоха снобизмом. Интеллигенция расслоена не столько вертикально, по "качеству", сколько "горизонтально - по профессиям, по функциям в служебном аппарате, по социальной (включая классовую) принадлежности, наконец, по идеологиям, которые в данном случае надо понимать не как надстройку, а как "интеллектуальный" или "культурный" капитал, короче, увы, как это ни покажется скучно, по материальной базе существования". Поэтому интеллигенция всегда заодно со своим классом. Так, корпорации интеллектуалов и бюрократов частично совпадают культурно-типологически, по своему составу. И это ставит их скорее в положение конкуренции, чем классовой борьбы. Впрочем, эти конкурентные отношения могут оказаться еще более ожесточенными, чем классовая борьба между разными участниками "производственных отношений" в классическом марксистском смысле. И именно этот конфликт, считает Кустарев, в действительности оказался ведущим социальным конфликтом в России уже с середины XIX в. вплоть до революции. Особый колорит был в том, что обе его стороны не могли определиться, кто есть кто.

Нам нужна экономика культуры, - несколько раз делает вывод Кустарев, и его книга - существенный шаг в создании такой экономики.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67