Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений. Под ред. В. Куренного. - М.: Наследие Евразии, 2006.
В России много говорят о России. О том, откуда она вышла и куда идет. Где она сейчас. Во что вступила. Кто за это ответит. Что думают о ней все остальные. Кто из них враги. С кем совсем нельзя, а с кем немножко можно. Кому достанется. За что боролись. До каких пор. Вопросов много, и паразитировать на их комментировании можно долго. Это - крест и призвание русской интеллигенции. Вне круга вопросов, связанных с судьбой Отечества, интеллигенция попросту упраздняется, а ее представители распределяются по другим классификациям - профессиональным, идеологическим, имущественным. Сейчас именно это и происходит. Власть прагматична, заинтересована в инструментальном знании, по возможности очищенном от балласта (наука, философия, этика). Общество представляет собой некоторое число людей, по разным причинам оказавшихся на территории России и занятых на местах поддержанием собственной жизнедеятельности. Народ, как водится, безмолвствует. Заимствованное из европейской романтической традиции понятие "народ" так и не получило внятного осмысления, со временем превратившись в лакмусовую бумажку идеологической невменяемости. До революции интеллигенция питалась платонической связью с народом, затем настало время вполне телесных отношений с властью, на данный момент практически исчерпанных. Интеллигенция - возможно, и вопреки желанию носителей соответствующего сознания - трансформируется в слой интеллектуалов. Во всяком случае, так хотелось думать в стихийно-либеральные, бестолково-романтические 1990-е. Когда по русской привычке казалось, что вот-вот станет далеко видно во все стороны света.
Видно не стало. Сама по себе только энтропия увеличивается. Ведь даже экспертные оценки интеллектуального ресурса России нередко основываются на представлениях и предубеждениях самого эксперта и значительно больше свидетельствуют о нем самом, нежели об избранном предмете. Умозрительные рассуждения, голословные обобщения - обычный арсенал все еще глубоко политизированного, вернее, озабоченного хроническим идеологическим дефицитом российского интеллектуала, будь он хоть Егор Гайдар, хоть Александр Дугин (второго, правда, можно рассматривать как арт-проект). В отсутствие доступа к материалу не может идти речи о доверии к его оценке. Сборник "Мыслящая Россия" (издан сравнительно новым некоммерческим фондом "Наследие Евразии") представляет собой едва ли не образцовый случай применения такой ординарной для западной науки стратегии описания, как mapping. Этому понятию в подзаголовке дается удачный русский аналог - "картография". Что это значит? Не просто анонимная, пусть и качественная рекогносцировка, которую может предложить статистический отчет. Не привычная подборка статей, в которых влиятельные лица, обладатели "имен", занимались бы рефлексией "своей" области знания. Скорее, нечто среднее: справочник, состоящий из авторских текстов, в которых основные направления интеллектуального бытования России рассматриваются с максимально возможной дистанции и с опорой на поэтику словарной статьи. Коротко говоря, это энциклопедия русской жизни. Только не роман в стихах, а опыт анализа в бесстрашно-позитивистском смысле слова. Дьявольская разница.
Тематическая стратификация сборника отражает номенклатуру социальных наук. Обзоры отражают современную ситуацию в политологии (включая характеристики основных политических движений), социологии, экономики, демографии и географии - в той части, что связана с этими дисциплинами. Ядро обрамляется разделами "Интеллектуальный процесс" и "Взгляд со стороны". Первый представляет собой расширенное введение, состоящее, за исключением редакторского предисловия, из интервью с известными интеллектуалами, от Симона Кордонского до Александра Иванова. Последняя часть - это ставший традиционным в разговоре о русской мысли сегмент "зарубежья", где в качестве репрезентативных случаев рассматриваются Франция, Германия и США. Сквозной мотив большинства выступлений - отсутствие. Умами авторитетных аналитиков Россия мыслит самое себя как пустоту, возникшую то ли в результате разорения (почвенническая ветвь), то ли как следствие неспособности к самоорганизации и обучению (западническая ветвь). Нет гражданского общества, нет индивидуальной ответственности, нет взаимного доверия и механизмов его делегирования. Вообще, налицо технологические сложности на фоне полноты и даже густоты убеждений, принципов, императивов. Если раньше информации было мало, потому что ее "не пускали", то теперь выяснилось, что она никому не нужна, поскольку без нее живется не в пример легче, привычнее. Догмат - спасение русского человека, но только не в церковном, а в сугубо бытовом, профанном смысле.
Смешные по сравнению с ведущими странами масштабы интеллектуального обмена, в частности отмеченная Борисом Дубиным неразвитость журнального дела, напрямую соотносятся с очень бледной и унылой расцветкой политической карты, где горстка романтических левых из газеты "Что делать" и окончательно растерявшиеся либералы не составляют заметной альтернативы консервативным и патриотическим движениям. Фиксируемый на разных уровнях дефицит - прямое следствие того, что эксперты стремились нейтрально описать всех, кто, с их точки зрения, заслуживает упоминания. Если бы они не были настроены нейтрально, то есть демократически, то их по большей части устраивало бы положение вещей. Но это не так. Редактор сборника Виталий Куренной специально оговаривается в предисловии, что за основу была взята идея исчерпанности, которая никогда не будет достигнута. Она тесно связана с природой европейской рациональности, которая в своем магистральном развитии приводит к идее демократического консенсуса и, в конце концов, к либерализму. Конечно, журнал "Отечественные записки", где более или менее регулярно появлялись авторы сборника "Мыслящая Россия", отнюдь не позиционировал себя как либеральный. Но сама его просветительская и аналитическая установка была либеральной par excellence, если понимать либерализм не как политическую доктрину, провалившуюся в России, а как концепцию просвещенной свободы, позволяющей личности делать самостоятельный выбор. В этом смысле задача "Мыслящей России" - максимально осветить ситуацию с целью ее либерализации. Единственное, что не совсем согласуется с этой благородной миссией, - это отсутствие точных сведений об авторах, смахивающее на интеллигентскую кружковость. Кто всех знает - не заметит. Но ведь книга не только для этих всех.
Один из самых ценных в информационном отношении разделов книги - приложение, где перечислены все упомянутые персоналии, периодические издания и учреждения. Впервые в практике российских справочных изданий указываются все имеющие отношение к делу интернет-ресурсы. Надо сказать, в последнее время действительно произошел качественный скачок. Еще в 1998 году во введении к сборнику "Из работ московского семиотического круга" маститый лингвист Т.М.Николаева спокойно воспроизводила сведения из Сети и вместо ссылки на сайт помещала благодарность работникам западноевропейской библиотеки, любезно предоставившим специалисту из России выход в Интернет. Сейчас подобный сюжет почти непредставим. Более того, у того же сборника "Мыслящая Россия" сетевых перспектив значительно больше, чем бумажных. И дело не в том, что скоро на бумаге останутся одни только безопасные издания. Если даже исходить из благоприятного, по крайней мере, рационального сценария, то модель, предложенная в сборнике "Мыслящая Россия" - неплохой старт для периодического альманаха. В своего рода картографировании нуждаются отрасли образования, культуры, медиа и даже ВПК, каким бы невинным бредом это ни казалось. Только так, пожалуй, и можно понять, что с нами происходит, предварительно избавившись от химер, населяющих умы силящегося мыслить отечества. Тех самых, о которых предельно точно сказал в своем выступлении на страницах сборника Симон Кордонский. " Рядящееся в научные наряды обывательское знание основано, с моей точки зрения, на трех китах - на наивной уверенности в том, что реальность описана, классифицирована, проанализирована и в целом уже объяснена. На убежденности в том, что социальное устройство кем-то сделано, сконструировано. А также на обывательском представлении о том, что жизнь управляема, что можно и нужно принять единственно верное решение и вопрос только в том, что власть имущие этого решения не принимают и власти нужно объяснить, кто виноват и кого надо наказать".
Александр Кустарев. Нервные люди. Очерки об интеллигенции. - М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006. - 374 с.
Редактор "Мыслящей России" в своем содержательном очерке "Интеллектуалы" среди прочего сформулировал следующий каверзный вопрос: "Каким образом представитель интеллигенции, использующий критические средства самой интеллигенции, может разоблачить всю эту группу, включая себя самого как представителя интеллигенции?" Дело здесь не в самом факте саморазоблачения, а в уточнении способа. Ведь совпадение разоблачаемого и разоблачающего - ординарное явление в истории русской мысли, имеющее не столько политический, сколько онтологический оттенок. Кому как не интеллигенту знать, где его слабые места. Ведь способность к рефлексии всегда служила ему поводом для гордости. Разоблачение интеллигента - дело жизни самого интеллигента. Ему, по словам Н.А.Бердяева, не дают покоя его собственная "малокультурность, примитивная недифференцированность, слабое сознание безусловной ценности истины и ошибка морального суждения". В 1910 г. Д.Н.Овсянико-Куликовский с энтузиазмом и надеждой написал, что кризис народничеств, тянущийся с конца XIX века, обещает долгожданную дифференциацию усилий, отказ от репрессивной идеологичности прежней интеллигенции, интенсивность профессиональной деятельности и укрепление личной ответственности. В общем, кто-то говорит спасибо революции, кто-то считает, что просто сглазили, но эти упования не потеряли своей актуальности и сто лет спустя.
Книга "Нервные люди" - лучшая в своем роде критика интеллигенции, отличающаяся редкой точностью формулировок и логичностью изложения. Александр Донде, пишущий изрядную долю своих многочисленных текстов под ироничным псевдонимом "Кустарев" - в прошлом главный редактор литературных программ Би-би-си. Не многие из русских публицистов могут одновременно конкурировать с его эрудицией, скоростью реакции и неоспоримостью оценок. В его манере - переименовать западников и славянофилов в фарцовщиков и скобарей, определить "показное потребление культуры" в качестве основного занятия советской интеллигенции, выявить причины общественного значения Солженицына и эстетического - Бродского, с легкостью продемонстрировать, сколько зависти, житейской пошлости и обычной глупости стоит за советской "кухонной культурой", в экспортном варианте обернувшейся эмигрантским провинциализмом. Это то, что так или иначе нашло отражение на страницах книги, объединяющей статьи по социологии интеллигенции, написанные с 1986 по 2002 годы. За пределами этой истории - современные, очень свежие и острые публикации в "Новом времени", среди прочего - реакция на роман "Код да Винчи", характерным образом не получившая отклика. Донде единственный из русских обозревателей написал, что Дэн Браун украл весьма известный в 1980-е годы исторический блокбастер Бейджента, Ли и Линкольна "Святой Грааль и Святая кровь". Но дело не столько в самом утверждении, сколько в комментарии: " Браун, скорее всего, не ловкий литературный вор, знающий, что он делает и сознательно рискующий. В его плагиате есть элемент детской наивности. Он, наверное, думает, что никакого плагиата тут нет. Типичная постмодернистская ментальность. Автор умер. Правда - кривда. Бога нет, и все можно. Трах дерридох дерридох дерридох... Деррида умер, да здравствует Деррида". Эта журналистская бойкость никак не вяжется с обликом немолодого профессора, с 1982 года живущего в Англии и по всем показателям относящегося к интеллектуальному бомонду.
Соединив легкость слога с оптикой профессионального социолога, Донде-Кустарев процитировал в заглавии своей книги рассказ Михаила Зощенко. Там из-за ежика для чистки примуса "вспыхнули" соседки Дария Петровна и Марья Васильевна, старающиеся говорить друг другу "Пожалуйста" и "Уважаемая", но так и не избежавшие драки, в которой чуть не оторвали оставшуюся ногу инвалиду Гаврилову. Примерно в том же духе, то есть как на коммунальной кухне, живут члены выродившегося ордена, не столько воплотившие заветы столетней давности книжки "Интеллигенция в России", сколько растерявшие остатки своей пресловутой порядочности. Советская история - это в том числе история разложения интеллигенции, непомерно возвысившейся в своих играх с властью. В заглавном очерке, чьи положения варьируют на всем протяжении книги, Кустарев пишет, что изначально интеллигенция вступила с коммунистической властью в подобие социальной сделки: "Низкий уровень доходов интеллигенции компенсировался высоким общественным статусом образования". Однако со временем образование теряет свою самодостаточную привлекательность вследствие укрепления стабильности и роста жизненного уровня. Так слуги победившей революции, пройдя через террор и стагнацию, превратились в гробовщиков режима. В ходе его медленного "закапывания", начавшегося в 1960-е годы, интеллигенция создавала себе компенсаторную мифологию, искусственно набивала себе цену, придумывая оппозицию "настоящей" и "фальшивой" интеллигенции. Ее повышенная "моральная озабоченность" была следствием материального дефицита. По этому поводу автор замечает: "Превратить свое несчастье (порок) в добродетель - самая простая и эффективная стратегия, или терапевтическая техника выживания". В отсутствие материальных благ объектами культа становятся искусство и литература, а также тот, кто выступает агентом этих практик - некая "творческая индивидуальность". Причем именно литературе было суждено стать учительницей жизни. Причина - не радостно разделяемый той же интеллигенцией логоцентризм русской культуры, а демократизм литературы. Если искусство и музыка требуют владения специфическими техниками, то "приобщение к литературе не ограничено ничем. <...> Разговор о литературе возможен на ординарном языке. Имитация в литературе для непрофессионала и даже для большинства профессионалов неотличима от образцов. А потребитель по ряду вполне рациональных причин предпочитает имитацию. Даже считать себя писателем может каждый. Для этого вовсе не нужно написать книгу; достаточно просто верить в то, что я смогу это сделать, когда сочту нужным". Так возникает литературная эрудиция как основа для особой интеллигентской коммуникации. Ни вперед, ни назад. Вокруг да около без конца.
Наконец, Кустарев не видит ничего странного в том, к чему пришла интеллигенция от пожара перестройки к пустырям дикого капитализма. Она пришла к национализму. Это единственное прибежище люмпенов с высшим образованием. Часть интеллигенции обуржуазилась, большинство обнищало, не в силах перестать топтаться вокруг да около литературных и прочих духовных идолов. Те, что обуржуазились, заострили и конкретизировали для себя идеологию экономического либерализма, остальным осталось искать, кто виноват. То есть примкнуть к готовой секте национал-патриотов. Ведь, опять-таки, выбрать нужную идеологию и быстро вложиться в ее акции - типичная тактика интеллигента-вырожденца, привыкшего присваивать чужие мысли. Холодная ярость автора, конечно, выстрадана в размышлениях о близком. Отстраненный анализ, курс на строгую, едва ли не нарочитую логичность, терапия точностью - один из вариантов ответа на вопрос о самокритике интеллигенции, заданный Виталием Куренным.
Несколько странно, что книга, метящая прямо в "Библиотеку НЗ" или, на худой конец, в питерскую "Алетейю", вышла в некоем таинственном издательстве с нерасшифрованной аббревиатурой в серии с пугающим названием "Мир - Хаос - Порядок" (пламенный привет Илье Пригожину). Предваряет ее излишне пространное предисловие редактора "Русского исторического журнала" Андрея Фурсова, возглавляющего Институт русской истории при РГГУ. Он - ярко выраженный консерватор (см. его книгу "Колокола истории", манифест маргинального лидера), упомянутый в этом качестве в сборнике "Мыслящая Россия". Да и оформление чего стоит: золотое тиснение на шоколадном фоне как значимое отсутствие художника и разумного глаза как такового. Особенно на фоне дизайнерского оформления "Мыслящей России". Остается добавить, что обсуждение обеих книг - одна из тем предстоящего 3-го номера журнала "Неприкосновенный запас".