Ты перестала пить коньяк по утрам,
отвечай - да или нет?
Карлсон - фрекен Бок
Эта статья - не о литературе. Она о Букере. Который год от года имеет все меньше отношения к изящной словесности и все больше - к литературному процессу. Никаких парадоксов: литпроцесс наш ведь тоже с литературой как таковой соприкасается все реже и реже, существуя сам по себе и прекрасно себя при этом чувствуя.
Эта статья - не о литературе, потому что нет никаких оснований полагать, будто жюри формировало шорт-лист и выбирало победителя, руководствуясь эстетическими принципами. По крайней мере на октябрьской пресс-конференции, где оглашались имена финалистов, слова "язык", "стиль", "композиция" точно не звучали. Зато о социальной ответственности литератора поговорили вдоволь. Раз десять, кажется, повторили, чтоб до всех присутствующих дошло. Мол, в "короткий список" включены произведения, авторы которых показывают, как можно жить и сохранять человеческое достоинство в самое непростое время. И слово "стабильность" тоже было произнесено не единожды и не дважды. Сам председатель тогда констатировал, что романы, прочитанные членами жюри, отражают стабилизационные тенденции в общественной жизни - или что-то вроде этого.
Казалось бы: ну хотите вы вручать литературную премию по внелитературным соображениям - так хоть делайте это тихо, в кулуарах. Зачем же на всю страну кричать? А это просто время у нас такое: никакой тайной дипломатии, где потребна отмычка, там действуют кувалдой. Раньше любая политика, в том числе и литературная, мыслилась как схватка бульдогов под ковром - теперь благородные псы решили, что стесняться некого, и переместились на ковер.
Шорт в итоге, разумеется, собрали соответствующий. "Бодрящий", как выразился один коллега - словно о беге на месте с утра пораньше. Послали мессидж обществу: не волнуйтесь, все хорошо, солнце сияет, качество жизни улучшается, вольтерьянцы и вольтерьянки прогуливаются в садах других возможностей, Шилклопер играет на валторне, а Сергеев и прочие жители городка завороженно слушают его. Не литература, а сплошная пастораль. Идиллия и буколика. "По оптимизму ныне все тотально затосковали", - понимающе подытожил Вадим Нестеров (слово "оптимизм" вообще, кажется, встречалось чаще прочих в букеровских обзорах этого года).
Не случайно горячее всех "короткий список" тринадцатого Букера приветствовал Андрей Немзер, заявивший немедленно по его оглашении, что теперь-то уж при любом исходе "тринадцатым русским букеровским лауреатом станет незаурядный писатель", ибо "других в соискательской шестерке нет" (у Немзера новые Гоголи всегда как грибы рождались - правда, и век их бывал, как правило, не длиннее грибного). Не случайно - потому что судить о литературе в собственно литературных понятиях критик разучился давно и, похоже, навсегда. Чтобы не поднимать архивы, вот пример из свежих: не далее как полтора месяца назад Немзер скопом заклеймил всех, кому не понравились романы Олега Зайончковского и Анатолия Курчаткина: мол, "жить с достоинством и счастливо - трудно, а то, что не дается, должно быть охаяно - на сей предмет смотри басню про лису и виноград". На сей предмет могу только выступить с ответной рекомендацией: смотри статью Брюсова "Ключи тайн" - тот ее фрагмент, где автор объясняет, что большая королевская печать не для того существует, чтоб ей орехи колоть.
Был довольно давно такой случай: одна моя православная знакомая долго рассматривала принесенный мной альбом Врубеля, а потом робко поинтересовалась: "Михаил, а вы считаете, что это книга душеполезная?" Подозреваю, что примерно в тех же категориях протекало обсуждение в совещательной комнате. "Нет, что ни говорите, а роман Кабакова куда душеполезнее романа Петрушевской". - "Ну что вы, как можно, кто же сравнится по душеспасительности с Людмилой Стефановной?" - "Господа, а по мне самое душегрейное чтение - это "Валторна Шилклопера". - "А как вам вот этот роман?" - "Помилуйте, коллега, неужели вы сами не видите? Это же душевредно и душегубно!" Инженеры человеческих душ переквалифицировались в терапевтов, но представления о сути ремесла у них остались прежние.
И вот ведь что интересно. Говорят, на заключительной церемонии звучали всяческие оппозиционности: лауреат в своей речи называл происходящее на майдане Незалежности великой духовной революцией, а прочие собравшиеся активно поминали Ходорковского. Но при всем том Букер отлично вписался в нынешний стратегический курс партии и правительства. Ко всему, что уже торчало у нас вертикально, добавилась еще и литературная вертикаль, отстроенная точно на тех же принципах, что и все прочие.
Вообще надо заметить, что наш институт литературных премий как-то уж очень чутко реагирует на изменения в социальной жизни. Ведь и "григорьевку" именно с начала 2000-х стали вручать за правильную гладкопись, до этого там все же был другой суд. А уж Букер всего несколько лет назад и вовсе еще мог достаться со всех сторон неправильному "Взятию Измаила" - к негодованию известной части литературной общественности, и тогда уже твердо знавшей, что в романе главное оптимизм и ответственность. За последние годы, конечно, в этом смысле многое изменилось - но такого, как сейчас, не было еще, кажется, ни разу. Ни в прошлом году, когда запланированный триумф "новых средних" в итоге все же не состоялся. Ни в позапрошлом, когда за лауреатство боролись чернушный Олег Павлов и трагический Сергей Гандлевский. Теперь совсем, совсем другое дело, и литературные обозреватели, как нечто само собой разумеющееся, роняют: "Как справедливо замечали в приватных разговорах литературные критики, роман Петрушевской слишком мрачен, чтобы претендовать на главный приз".
Тоску вся эта благодать наводила изрядную. Недаром наблюдатели завздыхали мечтательно в надежде на "маленький... литературный скандал... в хорошем вкусе". И скандал не замедлил случиться. Член жюри Никита Елисеев позволил себе публично прокомментировать шорт-лист, за что и получил беспрецедентно хамскую по тону и лексике отповедь от того же Андрея Немзера.
Нелепо думать, будто Немзера возмутил сам факт того, что один из судей публично высказывает свое мнение о претендентах: сразу же после оглашения шорт-листа сотоварищ Елисеева по жюри Андрей Дмитриев вовсю делился с корреспондентами тайнами совещательной комнаты - и ничего, промолчал борец за чистоту литературных нравов. Есть и другое, лестное для Немзера предположение: будучи по природе джентльменом, он не смог оставить безнаказанным оскорбление дамы и вступился за ее честь. Увы, к тому моменту, когда Немзер протянул Елисееву занавеску, "Марта Петрова" была уже дней десять как рассекречена, так что и это объяснение отпадает. Тогда в чем же дело?
Причина ссоры Андрея Семеновича с Никитой Львовичем проста как мычание. Елисеев посягнул на основы того литпроцесса, который с таким тщанием выстраивался Немзером десять долгих лет. Питерский критик совершил самое страшное преступление - назвал вещи своими именами. Четко сказал, что капиталистический реализм такая же гадость, как и социалистический. Что без трагедии искусство не живет, а идеология здесь - дело глубоко второстепенное. И что от социального оптимизма, поискам которого в номинированных текстах жюри отдало столько времени и сил, отдает социальным самодовольством. Вот за это Елисеев и получил ответ в виде отвратительной истерики со всеми непременными атрибутами жанра - от невнятных намеков на какие-то "кроличьи уши" до прямых оскорблений, немедленно подхваченных желтопрессными фармацевтами. Суть дела элементарна: один критик любит литературу, а другой - литпроцесс, вот и все.
Взрослые литераторы на околобукеровскую ситуацию реагировали спокойно. Павел Басинский привычно давал уроки прикладной конспирологии: "Букер" вообще тяготеет к писателям, живущим за рубежом. Или, скажем так, в основном за рубежом. И это понятно, учитывая, откуда он к нам пришел". Зато Наталья Иванова в процессе комментирования списка претендентов изобрела чудесный эвфемизм: "У романа... есть все достоинства, за исключением стилистических". В самом деле, не скажешь ведь - "за исключением литературных".
В этих условиях вся надежда была на новинку сезона - студенческий Букер, учрежденный Центром новейшей русской литературы РГГУ (координатор проекта Дмитрий Бак). Студебукер проходил в два этапа. На первом студенты и аспиранты РГГУ писали эссе об одном из романов, вошедших в букеровский лонг-лист, выступая таким образом в роли номинаторов. На втором - авторы лучших эссе (четыре студента и один аспирант), составившие жюри, сформировали "короткий список". По регламенту в него автоматически вошли шесть "взрослых" финалистов, а также добавленные студентами произведения Марины Вишневецкой, Андрея Геласимова, Евгения Гришковца и Людмилы Улицкой. За бортом остались романы Александра Кабакова и Дины Рубиной.
Победитель был объявлен 2 декабря, одновременно с награждением "большого" лауреата. "За несомненные художественные достоинства, созвучие высказанных в нем этических ценностей современному мироощущению, а также открытие новой литературной реальности, гармонично сочетающей традиционность и новизну", студенческого Букера удостоился роман Андрея Геласимова "Рахиль".
Решение, конечно, не бесспорное - "Рахиль", по-моему, вещь откровенно слабая. Но с другой стороны, у Геласимова в прошлом были явные удачи, за которые он никаких премий не получал. Так что будем считать вердикт студенческого жюри восстановлением справедливости. Тем более что это именно тот случай, когда важен не конкретный победитель, а сам по себе прецедент. А прецедент безусловно радует. Литературная жизнь усложняется, на литературном поле появляются новые игроки. Что всегда хорошо. Современная литература приходит в университеты. Что еще лучше.
Конечно, Студебукеру есть куда расти. Надо каким-то образом менять систему номинирования (речь идет о стадии составления лонг-листа) - очевидно, что при нынешней процедуре студенты ориентируются на относительно громкие имена, игнорируя более интересные с художественной точки зрения вещи не столь раскрученных авторов. Нужно более решительно уходить в самостоятельное плавание и формировать собственный шорт-лист, в котором присутствие "взрослых" финалистов не будет гарантировано. Наконец, необходимо расширять географию, привлекая к проекту учащихся и других вузов - петербургских и провинциальных (понятно, что этот вопрос упирается прежде всего в деньги).
Но по-настоящему огорчает другое. Некоторое время назад члены студенческого жюри выступили с манифестом: "Опираясь на литературную интуицию, художественный вкус и гуманитарную компетентность, мы стремимся отметить в романах не только художественные достоинства, но и этические ценности, созвучные нашему мироощущению". Господи, и ведь молодые совсем! Ну где, где они-то успели понабраться этой гадости?!
Конечно, та путаница, которая сопровождает наши разговоры о литературе, есть отражение более общей неразберихи с базовыми понятиями. Не далее как вчера включил я телевизор, а там Владимир Познер обращается к гостям студии с вопросом: "Считаете ли вы решение Верховного Суда Украины демократичным или нет?" Нажимайте, мол, кнопочки и голосуйте. Жаль, Познера не позвали в букеровское жюри. Думаю, он без труда нашел бы общий язык с коллегами.
Ибо решение суда не бывает демократичным или недемократичным, оно бывает юридически аргументированным либо юридически не аргументированным. Романы делятся не на ответственные и безответственные, а на хорошо и дурно написанные. Фрекен Бок не переставала пить коньяк, потому что не пила его никогда.