Прошедшее в Катыни совместное российско-польское мероприятие рождает, на мой взгляд, гораздо больше вопросов, чем ответов. И касаются они как политической целесообразности того, что происходило, так и моральной стороны дела.
В первую очередь приходится отметить, что мероприятие это ничего не решило. Поляки ожидали от российской стороны две конкретные вещи: принесение официальных извинений (как минимум – устных, но хотели видеть и официальную ноту), а также раскрытие оставшейся засекреченной части катынского архива и передачу польской стороне «белорусского досье» - списка поляков, расстрелянных на территории Белоруссии. Первое не было сделано из принципиальных политических соображений, второе же объяснено проблемами со снятием грифа «Секретно» и физическим отсутствием в российских архивах так и не найденного белорусского списка. Понятно, что оба объяснения не вызвали ни понимания, ни уважения польской стороны. Да и сама позиция премьер-министра России Владимира Путина, который высказался против того, чтобы «возлагать вину за эти преступления на российский народ», вызывает у поляков недоумение. В Польше непонятен такой принцип отсутствия ответственности – государственной и национальной.
Показательно, что все основные польские политические силы высказались о мероприятии со скепсисом. Представитель партии Туска и наиболее вероятный будущий президент Польши Бронислав Коморовский сразу заявил: «определённо, что это не перелом», имея в виду общий фон польско-российских отношений. Даже Влодзимеж Чимошевич, один из основных лидеров левых сил, традиционно более благожелательно настроенных к России, высказался довольно жёстко: «Почему он не сказал слова “извиняюсь”? Путин мог и, по моему убеждению, должен был это сказать». Кроме того, как заявили представители польского Института национальной памяти, «Польша разочарована сотрудничеством с российской властью» в деле расследования расстрела польских офицеров в Катыни. А именно этот Институт имеет очень большое влияние на польское общественное мнение, особенно в политической среде.
В целом можно видеть, что Путин делает по отношению к Польше масштабные жесты, но при этом не совершает собственно того, чего от него ждут поляки: не извиняется, не передаёт документы и так далее. В Польше это очень отмечают, тем более что ожидания, благодаря нынешней российской политике, только растут. И я не удивлюсь, если после нынешнего мероприятия градус русофобии в Польше подскочит на новые высоты, подобно тому, как это было в сентябре 2009 года после визита Путина в Гданьск.
Впрочем, есть основания полагать, что в правительстве России искренне надеялись с помощью такого мероприятия вообще «избавиться» от самой проблемы. Явно, что тема Катыни воспринимается как то, что мешает развитию нормальных деловых отношений, и было решено провести пышные «торжества» для удовлетворения партнёров. Это со всей очевидностью выразил Путин во время пресс-конференции: «Я очень рассчитываю на то, что сегодняшнее событие, действительно, выведет за скобки политической жизни эти трагические события прошлого». Однако надежда эта безосновательная, и неудивительно, что польский премьер Туск сразу же парировал это заявление: «Сегодня дело не в том, чтобы снять что-либо с повестки дня. Ведь мы хорошо знали, когда начинали нашу совместную работу, что наша задача состоит не только в том, чтобы закрывать, а в том, чтобы открывать»; и потом добавил: «Для одних это перелом, а для других это очередной шаг на долгом пути…». Впрочем, если для общей перспективы наших отношений надежды российского правительства вряд ли можно признать обоснованными, то в отношении конкретики дня сегодняшнего они, возможно, сыграли свою роль: подписанные Россией и Польшей долгосрочные газовые контракты, очевидно, и были основным фоном проведённого мероприятия.
Вызывает большие вопросы и внутрироссийский аспект произошедшего события. Налицо несогласованность действий правительства с российским общественным мнением. Здесь дело не в том, что они ему противоречат, а в том, что они с ним просто никак не связаны. Многие польские комментаторы, заметив разрыв между выступлением Путина и российским общественным мнением, сделали вывод, что слова премьера были направлены только на то, чтобы представить Россию Западу «как демократическое государство». Думаю, указания на такой адресат выступления не лишены оснований.
Однако несомненно, что выступление премьера России носило характер весьма важный и для российской аудитории. Во-первых, сама тема Катыни постепенно становится, как можно увидеть по публикациям, важной и для внутреннего российского диалога: оценки этого события очень различны. Во-вторых, Путин связал катынские события с общей темой сталинских репрессий, которые для российского общественного мнения – очень больное место. Всё основное выступление в Мемориале было направлено против тоталитарных режимов и конкретно против сталинского террора. И неудивительно, что даже в России это было воспринято со скепсисом: насколько польских офицеров, тогда расстрелянных, можно причислять к гражданам СССР, ставших жертвами политических репрессий – вопрос очень спорный. Известно, что в ходе сталинских репрессий было уничтожено довольно большое число граждан польской национальности (и в Польше не раз поднимался вопрос о признании этой стороны сталинских чисток геноцидом поляков в СССР), однако это совсем другая тема, чем расстрел польских военнопленных офицеров. Также крайне важной представляется тема масштабных репрессий относительно местного населения на присоединённых тогда территориях. Однако как раз это ни в российском обществе, ни в официальных российских кругах почти никак не обсуждается. Но это и другая тема: ведь речь идёт о репрессиях в отношении людей, ставших гражданами СССР, а не в отношении офицеров иностранной армии.
* * *
Помимо этих скорее политических аспектов проведённого мероприятия, вызывает сомнение и моральная сторона той трактовки событий 70-летней давности, с которой символически солидаризировалось российское правительство. И речь здесь идёт не столько о конкретных расстрелах польских офицеров, сколько об общем событийном контексте. При проведении мероприятия был нарушен важнейший дипломатический принцип – принцип взаимности. И в данном случае, это вопрос далеко не только дипломатии, но и морального позиционирования российской стороны. По сути, Россия согласилась с польской трактовкой тех событий, полностью отказавшись от какой-либо своей точки зрения. Позиция России: мы полностью признаём вину СССР за отношение к Польше и полякам в 1939-40 гг., но принципиально отказываемся от извинений, так как у нас теперь другая страна. Такой подход, помимо того что он оскорбителен для самой России, но ещё и сомнителен именно с исторической точки зрения.
Польская версия событий тех лет – та, какая действительно господствует в польском общественном мнении – прекрасно показана в фильме «Катынь» Анджея Вайды. Поляки в нём, как и сама Польша, представлены невинными жертвами двух агрессоров, при этом сами являются чем-то вроде разбежавшихся овечек, у которых нет ни своей воли, ни своих действий – только страдательная позиция безвинных жертв. Более того, занятие территорий межвоенной Речи Посполитой советской и германской армиями ставятся на одну доску как агрессия против поляков с той лишь разницей, что они были с разных сторон. Это действительно вызывает чувство жалости, но всё это, мягко говоря, историческим реалиям неадекватно. Такая трактовка событий игнорирует их корни, собственно причины произошедшего, как и то, кто же был агрессором.
Надо помнить, что Советский Союз занял тогда не собственно Польшу, но те пространства, которые сами поляки именуют «Кресами» - по сути колониальные территории на западнорусских землях, где поляков было довольно немного, а местное автохтонное восточнославянское население было полностью лишено каких-либо национальных прав. Это те территории, которые были захвачены Польшей в 1920 г. То есть исходный пункт трагедии – польская агрессия, польская оккупация огромных непольских земель на востоке и дальнейшее крайне жёсткое притеснение местного населения, чьи национальные права попирались оккупантами. Соответственно, как-либо отождествлять захват Германией собственно Польши и советскую операцию по возвращению оккупированных Польшей территорий – это и абсурдно, и аморально. Вообще, аморально любое оправдание агрессии, когда один народ захватывает территории других народов. И если в польской версии аморальным представляется любая агрессия, кроме польской, то почему российская сторона с этим согласна?
Надо всё-таки помнить, что казнённые польские офицеры были не «безвинными овечками», а руководящим составом оккупационной армии. Убийство всегда отвратительно, но война есть война. Задача возвращения оккупированных Польшей восточнославянских земель объективно стояла перед СССР, и то, что её удалось решить не через долгую фронтовую войну, в которой погибло бы много солдат и мирных жителей, а через быструю и почти бескровную операцию – большой успех СССР. Предшествовавший этому польский захват этих территорий был отнюдь не бескровным, но почему-то никто не требует от Польши извинений за это. Более того, победа в той войне и огромные территориальные захваты до сих пор составляют предмет гордости поляков.
Также можно сказать, что захват и уничтожение командного состава вражеской оккупационной армии, - всё то, что условно сейчас именуется «Катынью» – по старым понятиям военного времени является успешной военной операцией. Россия признаёт преступный характер этих расстрелов с точки зрения действовавшего уже тогда права, но нельзя не видеть в них и военную логику, которая сама по себе всегда расходится с правом и законностью, но важна как раз для моральной оценки произошедшего. Осуждение самого акта расстрелов военнопленных никак не должно распространяться на факт возвращения восточнославянских земель в состав единого государства, или, как это называлось, воссоединение Украины и Белоруссии. Более того, прозвучавшее у Путина приравнивание этих офицеров к жертвам сталинских репрессий звучит почти аморально: неужели в современной России уничтоженные собственной властью сограждане приравниваются к убитым во время войны захватчикам?
* * *
Проблеме оценки этих событий всегда мешало то, что можно было бы назвать «братско-славянским мифом» - своего рода культурный комплекс, активно использовавшийся в политике. Послевоенная Польша была объявлена дружественным государством, и потому факт польского кровавого захвата огромных территорий Украины и Белоруссии, как и последующая советская операция по их возвращению с сопутствовавшей ей «Катынью», были запретными темами. В основе советской лжи о Катыни был именно этот «братско-славянский миф», но он же положен и в основу нынешних мероприятий. И примечательно, что и теперь, когда в свободной независимой Польше полностью отказались от «братско-славянских» чувств к России, Россия продолжает исходить из того же комплекса идей.
Современная политика России в отношении трактовок тех событий представляется потаканием польскому одностороннему и крайне враждебному взгляду. Россия фактически решила признать уравнение «двух оккупаций Польши» - германской и советской, что представляется недопустимым. При этом в отношении собственно поляков советская оккупация представляется как чуть ли не худшая – всё же немцев в «геноциде поляков» не обвиняют.
Позиция России должна была бы сводиться к принципиальному качественному разведению этих событий: осуждение расстрела военнопленных офицеров, но одновременное требование от Польши осуждения и самой польской оккупации западных земель Украины и Белоруссии – в равной степени преступной, как и последующая немецкая оккупация Польши и значительной территории СССР. К этому же осуждению должна относиться и история польского обращения с военнопленными во время той войны, от которого погибло, по разным оценкам, от 30 до 60 тыс. человек. Кстати, хочу заметить, что Россия до сих пор не признаёт Западную Украину и Западную Белоруссию польскими территориями – то есть продолжает придерживаться той позиции, из которой исходил СССР в своей политике весной 1939 года. Стоит также напомнить, что оба агрессора на этих территориях – и Польша, и Германия – были, в отличие от СССР, национальными государствами, а потому их народы несут всю полноту ответственности за совершённые тогда действия. И в отношении Германии это так, а в отношении Польши – почему-то нет. То есть известно почему – из-за особого «братского статуса».
Само это потакание Россией современной польской «безвинной» мифологии представляется очень опасным. Ведь Москва потакает Польше не только в разговорах о «советской оккупации», проблема здесь гораздо большая. Очень точно выразился Дональд Туск на пресс-конференции в Смоленске: «Катынь стала в самом глубоком смысле этого слова мифом. … Правда о Катыни стала мифом, на котором основана независимая Польша. Благодаря ней все поляки теперь – одна большая катынская семья». Но что представляет собой этот «катынский миф»? Это а) убеждённость поляков в правильности старой агрессивной восточной политики, и одновременно б) параллельное ощущение поляками себя невинными жертвами на востоке. Миф о невиновности поляков на востоке стал абсолютно господствующим в Польше и очень проявляется в современной польской восточной политике. И несомненно, что он представляет для России большую проблему. Но что сделал Кремль, чтобы переубедить в этом поляков и раскрыть истинное лицо «польского ига» для населения Кресов? Ничего. Только потакает им, и то, в конечном счёте, лишь раздражая.
Хорошие отношения между Россией и Польшей – несомненно, важная задача на будущее. Но такие отношения могут родиться только из ситуации реального позиционного диалога. Однако пока что обе стороны к нему совершенно не расположены. Официальная Россия считает польские исторические претензии чем-то вроде дурачества и полагает, что поляков можно задобрить показными мероприятиями. А Польша готова только слушать от России покаянные речи, но никак не встречные претензии и принципиально иные оценки. Подлинной готовности к диалогу нет и с её стороны. Диалог же возможен только при обоюдной готовности к критическому взгляду на собственное прошлое и при обоюдном уважении сторон. Общего компромиссного взгляда здесь вряд ли можно достичь, но принятие прошлого возможно не через компромисс, а через взаимопонимание. А именно этого пока что нет даже в интенции.