От редакции: В чем причины жесточайшего кадрового кризиса в России? Что делать в ситуации, когда старый ресурс почти исчерпан, а новый не появляется? Если одна из причин нехватки кадров - деградация высшего образования, то реально ли исправить ситуацию? Об этом и многом другом обозреватель «Русского журнала» беседует с директором направления «Молодые профессионалы» Агентства стратегических инициатив Дмитрием Песковым. Разговор состоялся в ходе форсайт-сессий, проходивших на теплоходе «Ленин», плывшем по Волге.
* * *
В основе образования - пирамида плагиата
Русский журнал: Во время одной из встреч на Форсайт-пароходе вы говорили о том, что к 2020-му году в стране возникнет катастрофическая нехватка квалифицированных кадров. Это в ситуации, когда президент поставил несбыточную задачу обзавестись к этому времени 25 миллионами таких людей. Уже сегодня, из-за отсутствия кадров, из страны уходят иностранные инвесторы: завод «Фольксваген», например, выводит цеха из Калуги. Что делать, когда старый кадровый ресурс почти исчерпан, а новый не появляется?
Дмитрий Песков: В постсоветское время экономика сжалась, а трудоспособных людей в стране было гораздо больше, чем мест в экономике. Как следствие, все 90-е и большую часть 2000-х годов мы теряли человеческий капитал (кто-то спивался, кто-то уезжал за границу). В 2000-е у нас стали пытаться строить инновационную экономику, вливая деньги либо в проекты, либо в инфраструктуру развития: создали РОСНАНО, Сколково, и целый ряд других институтов. Процесс этот будет продолжаться: на ближайшие 20 лет мы ожидаем, что сотни миллиардов долларов будут постоянно инвестироваться в обновление инфраструктуры. Деньги будут вкладываться в создание новых предприятий, в гигантские инвестиционные проекты: Олимпиада в Сочи (сеть дорог), Чемпионат мира по футболу, Дальневосточный проект…
РЖ: Не все приветствуют направления этих проектов. Но, вне зависимости от отношения, для их осуществления кадров нет.
Д.П.: Их нет. В кадры все это время никто не инвестировал. Хотя правильнее, на наш взгляд, инвестировать не деньгами, а компетенциями.
РЖ: Что это такое?
Д.П.: Вот, смотрите: есть вуз. Бренд девальвировался: за последние 20 лет в нем развивалось то, что мы называем пирамидой плагиата. Наверху пирамиды - ученые, которые делают западные переводы и выдают их за свои (есть академики РАН, которые этим грешат); у этих академиков и профессоров списывают кандидаты наук, а у тех – студенты. Сложилась культура круговой поруки. Когда за плагиат ловят, то наказывают не виновника, а того, кто крикнул «держи вора».
Вузы деградировали. В середине 2000-х в них начали вливать деньги. Их дают под программы инвестиционного, стратегического развития, которые они пишут. Вузы покупают какое-то оборудование, красят фасады... Пишут УМК – учебно-методические комплексы. На деле это выражается в том, что люди, которые написали книжки, переводят их в электронный формат, и еще раз продают государству.
В 2000-е годы мы создали высокоразвитую культуру симуляции инновационной активности, она у нас лучшая в мире.
Чем больше будут давать денег в вуз, который работает по такой модели, тем хуже в нем будет образование. Чтобы изменить ситуацию, нужно инвестировать в компетенции.
Инвестировать не деньгами, а компетенциями
РЖ: А что это такое?
Д.П.: Это когда вы не даете вузу денег, а переобучаете людей в нем, которые способны выполнять новые задачи. Они сами генерируют деньги, занимаясь коммерциализацией технологий. Переход от инвестирования денег к инвестированию компетенциями и является стратегической задачей на ближайшее десятилетие.
Иногда достаточно найти один управленческий принцип, и он все меняет. Есть два примера. Ректор Владивостокского государственного университета экономики и сервиса еще в конце 90-х годов принял одно управленческое решение, которое вывело вуз из захолустного – в лидеры Дальневосточного образования. Он сказал, что на любые позиции – от уровня зав. кафедрой до проректоров, он берет только айтишников. Что делает проректор по хозяйственной деятельности, являющийся айтишником? Он строит информационную систему, которая учитывает всё – помещения, лампочки (выключают ли свет, если он просто так горит) и т.д. Проводит такую оптимизацию. А проректор по учебной работе точно так же выстраивает механизм нагрузки на кафедры. А дальше - смотрит на так называемые предметы балласта. Убрать их совсем нельзя. Но качество преподавания этих предметов предельно низкое. И происходит следующее: разрабатываются компьютерные тесты, и проводится контроль остаточных знаний. И оказывается, что при компьютерном тестировании остаточных знаний больше, чем полученных с помощью преподавательского балласта. Дальше: ректор убирает из вуза неэффективных преподавателей, и оставляет там только тех людей, у которых самые высокие студенческие рейтинги. И сразу высвобождается огромное количество денег, которые вуз платит оставшемуся преподавательскому составу. В итоге Владивостокский госуниверситет экономики и сервиса стал лидером в своем регионе, с бюджетом, сравнимым с московским. В 2006-м году я вел один учебный курс, и студенты этого вуза набрали больше баллов, чем студенты МГИМО.
А нынешний министр образования Дмитрий Ливанов, еще недавно работавший ректором МИСИС, сделал тогда в своем вузе две важные вещи. Во-первых, реформировал магистратуру одним управленческим решением. Предложил, чтобы преподаватель сам платил студентам. Ведь магистратура в инженерных вузах тесно связана с подготовкой кадров для реальной экономики. И там преподают представители компаний, которым очень нужны кадры. В итоге, преподаватели, сидевшие в МИСИСе со стародавних времен, отпали, а остались те, кто готов платить за студентов, с которыми они потом будут работать.
Вторая вещь: он взял на должность одного из проректоров американца. Чтобы тот привнес в вуз лучшие практики.
А моя история такая: год назад у меня была проектная группа «Метавер», которая занималась, в том числе, процедурами отбора студентов и поиска талантливых ребят (пара десятков моих студентов всего за год уже имеют свое дело, другие работают в Силиконовой долине). Мы отбирали для Открытого университета «Сколково» студентов лучших московских вузов: Физтеха, МИФИ, Высшей школы экономики, Бауманки и МИСИСа. Они выполняли невозможные, на первый взгляд, задания: например, им показывали картинку, на которой был написан текст на неизвестном языке. Нужно было сделать перевод. Для этого необходимо иметь системный подход и неортодоксальное мышление; уметь находить нетипичные пути, и обладать высокими коммуникационными навыками. Или такое задание: свяжитесь с президентом галактики, и узнайте у него секретный код. И больше ничего.
Как правильно продать «Перельмана»
РЖ: А какими качествами нужно обладать для выполнения подобного задания?
Д.П.: Мы сделали ядро компетенций для будущего стартапа, условно назвав его «моделью Перельмана». Стартап состоит из набора компетенций: одну мы называем условно «Перельман» (научный гений), вторую – «продавец Перельмана» (тот, кто умеет рассказывать о его успехах, «продавать»), и третий – начальник, который организует деятельность «продавца Перельмана» и «Перельмана». Под такую модель компетенций мы и отбирали. И я был совершенно уверен, что у меня первое место займут физтехи. Но это оказались выпускники новых магистратур МИСИСа.
Студенты были из абсолютно разных областей. Мы вообще не смотрели на специальности. В современном образовании есть много лишних звеньев. Мы называем их «мозговыми слизнями». Например, слова «специалист» и «специальность». Они вообще ни о чем. По статистике сегодня люди за свою жизнь меняют 12 специальностей. В ведущих мировых вузах отказываются и от факультетов. Есть модели компетенций и направления. Промежуточные связки в виде факультетов, иногда кафедр и специальностей не нужны. Они достались нам из индустриальной эпохи. А вот с компетенциями у нас никто работать не умеет.
РЖ: А как определить, что такое «компетенции»?
Д.П.: Есть много определений. Мне нравится: знание в действии. Умение решать задачи. У нас, в СССР, была модель ЗУНов: знания, умения, навыки. Например: вы знаете, как устроен пистолет. Это – знания. Вы умеет стрелять из пистолета. Это - умения. И у вас есть навык попадать с расстояния десяти метров в десятку восемь раз из десяти. Это навык. А компетенция – это способность выстрелить в бегущего человека в темном переулке. Способность применить ваши знания, умения и навыки в практике. Почему компетенции никак не могут быть внедрены? Потому что мы научились симулировать все, что угодно, но компетенции симулировать невозможно. А квалификации – можно. Это дипломы. Но работодатель сегодня не смотрит на диплом. Либо ты можешь решить задачу, либо – не можешь.
РЖ: Как проверить наличие этих компетенций, и главное – как научить этому?
Д.П.: Надо погружать студентов в практику. Там, где это невозможно, стоит симулировать такую деятельность, создавая игровую модель, где можно это проверить. Это совершенно другая модель образования.
Экономике нужны компетенции. И инвестировать тоже нужно компетенциями. А сейчас мы имеем систему образования и систему госуправления, которые не умеют с ними работать. И вот как перейти из одного к другому…
РЖ: Да, как?
Д.П.: Один из инструментов - форсайт. Вы должны показать будущее, к которому идете, прописать «дорожную карту» (варианты перехода из настоящего в будущее). Это невозможно сделать через отраслевую систему, через систему министерств. Поэтому у нас на форсайт-сессиях вместе работают бизнесмены, которые готовы в это инвестировать, чиновники, общественные лидеры, студенты, преподаватели, ректоры. Мы сталкиваем все мнения внутри форсайта.
Не так страшен Болонский процесс, как его малюют
РЖ: Все это замечательно. Но в нынешнем образовании достаточно узкие рамки для какого-либо маневра, реформа образования только называется реформой. Как можно что-то менять в такой ситуации? Скажем, Болонский процесс российского разлива, задающий жесткие рамки…
Д.П.: Все не так страшно. Болонский процесс задает кучу возможностей для мягкого использования стандартов. Там есть и трехгодичный бакалавриат, и годичная магистратура. Кредитно-модульная система это позволяет: кредиты можно набрать быстрее. Там нет ничего запретительного, и этим нужно пользоваться. Например: сейчас образование синхронно: 4 года плюс два. Мы считаем, что в будущем оно должно стать асинхронным: делиться на обучение для быстрых и для тормозов. То есть, если вы способны пройти шестилетнюю программу вуза за три года, зачем вас мурыжить еще три? Пусть, такой человек уйдет в экономику, и развивает страну.
То же самое касается предпринимательского отпуска для студентов. Когда молодые люди, еще не закончившие вуз, хотят делать свой стартап (новый бизнес, новое дело). Сегодня, если студент свое дело начинает, его в вузе гнобят за то, что он лекции прогулял. А дальше следует - исключение из университета, и - получение повестки. И все! А при этом существует механизм академического отпуска, такого же, как на написание диссертации, только для предпринимателя. И давать его нужно на год.
РЖ:Для этого надо закон принимать?
Д.П.: Нет. Просто эту идею надо популяризировать. Может быть просто должностная инструкция, пожелание Минобра. Мы хотим сформировать такой стандарт проектного образования для вузов. Для быстрых студентов, которые готовы работать на экономику.
Гуманитарии должны стать кастой неприкасаемых
РЖ: Все, что вы говорите, касается экономикоориентированных специальностей. Но есть еще гуманитарии. Что с ними-то делать?
Д.П.: Я отвечаю в АСИ за связку образования и бизнеса. И если за экономистов и юристов может платить бизнес, то на специальности, которые нужны для поддержания культуры, развитие знаний должен быть бессрочный заказ государства. Это – золотой фонд. Это обязательная часть госинвестиций в систему образования, которая не должна опускаться ниже какого-то уровня. Такая каста неприкасаемых. Мне это понятно: я, по первому образованию – историк-медиевист. Должна быть и система грантов. Если человек показывает научные результаты, он должен знать, что в ближайшие 20 лет на это ему будут давать деньги. Тогда он погружается в это и по-настоящему развивается. И нечего это связывать с экономикой.
РЖ: То, о чем мы с вами сейчас говорим, не имеет ни малейшего отношения к тому, что сегодня обсуждают в связи с системой образования. А обсуждают политику Минобра, сокращение бюджетных мест, подушевое финансирование, ЕГЭ, платное и бесплатное образование, и многое другое...
Д.П.: То, что все обсуждают не то, о чем мы с вами разговариваем, меня тоже поражает! Нет, конечно, мы понимаем, что будет происходить с ЕГЭ. Он должен развиваться. Но я считаю: если человек сдал TOEFL и IELTS, ему сдавать ЕГЭ по-английскому не надо. Мы насоздавали себе мозговых слизней. У нас, например, есть система образовательных стандартов, и нет стандартов профессиональных.
РЖ: И все-таки: принята масса непопулярных законов, которые будут перекрывать развитие всего того, о чем вы говорите. Вот-вот примут весьма спорный интегрированный закон «Об образовании». Как вы видите сочетание того, что предлагаете вы, с тем, что есть в реальности?
Д.П.: А очень просто. Строгость законов компенсируется у нас необязательностью их исполнения. Образование все равно будет прорастать сквозь препоны, вне зависимости того, что есть в законах. Настоящее образование у нас – вне регламентов. Оно у нас протечет сквозь пальцы и будет дальше развиваться.
РЖ: Ну, поживем – увидим!
Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова