Русские идут...

Предисловие

"Русские идут!" - вот к чему сводятся нынешние страхи православных Западной Европы. Точнее, не православных вообще, а именно "русских", то есть не обязательно таковых по крови, но связанных с православием русской традиции. Масла в огонь подлили драматические события в так называемой Сурожской епархии (включающей приходы Русской православной церкви на территории Великобритании) в 2006 году и такое довольно неоднозначное событие, как присоединение Русской православной церкви за границей к Московскому патриархату в мае 2007 года. Все это привело к резкой поляризации русского православного мира в Западной Европе. С одной стороны - приходы, подчиненные в той или иной степени Московскому патриархату, с другой - экзархат (архиепископия) православных приходов русской традиции в Западной Европе в юрисдикции Константинопольского патриархата.

Противостояние это далеко не равное, а потому в оставшейся независимой от Московской патриархии части русского православия вызывает соответствующие настроения, при этом опять же полярные. Кого-то перспективы полной интеграции вдохновляют, - разумеется, в первую очередь одержимых русской национальной идеей, - а кого-то, напротив, настораживают и даже пугают. К ним относятся те, кто дорожит специфическим европейским опытом православия, и в первую очередь это принявшие православную веру коренные европейцы.

Накануне 90-х годов казалось, что постепенно русское православие все больше будет европеизироваться. Этому способствовали естественная ассимиляция русских прихожан, рост Церкви в основном за счет притока европейцев, переход на местный язык богослужения, накопление и укрепление европейских традиций в церковной жизни.

Однако положение стало резко меняться вместе с нахлынувшей волной "третьей русской эмиграции" в Европу. Русские, более того - бывшие советские русские, стали заполнять православные приходы, все решительнее заявляя свои требования и продвигая свое понимание церковной жизни. А это понимание у большинства их них, далеких от реальной церковности у себя на родине, сводится к русским национальным идентифицирующим элементам. Многие из них воспринимают церковь попросту как некий "русский клуб". По словам местных православных пастырей, они вдруг поняли, что отброшены на десятки лет назад и церковное просвещение нужно начинать снова с нуля. При этом новая паства ведет себя отнюдь не с готовностью кротко внимать наставлениям. Массовая псевдоцерковность, отличающаяся обрядопоклонничеством и национальным самодовольством, что получила распространение в постсоветской России, воспринимается ими как эталон. И тут срабатывает незамысловатая логика: русский значит православный, а если "более русский", то и "более православный". Словом, не учи ученого.

Ну что ж, можно ответить на это, ситуация осложнилась. Но в Церкви и нет легких путей. Не праведников, но грешников призвана она спасать. И естественно, ради собственного спокойствия не должна избегать трудностей. Тем более противиться единству - разве не к единству призывал нас Господь? И не к нему ли стремилась всегда любой ценой Церковь?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно постараться понять, какие тенденции прослеживаются в этом интеграционном процессе и к чему они могут привести.

Есть все основания полагать, что рассматриваемый нами процесс непосредственно связан с другим процессом, а именно восстановлением России в качестве мировой державы. Со своими интересами, претензиями и амбициями на мировой арене. Этот общеизвестный и уже банальный факт имеет свое особенное продолжение по отношению к Русской православной церкви.

Предыстория

В Российском государстве Церковь всегда подлежала мобилизации на государственные дела, и труды ради процветания родной державы почитала святым долгом, порой превыше всякого иного. Традиция эта оказалась столь живучей, что продолжилась даже в государстве совершенно безбожном, породив доселе невиданную и удивительную "симфонию" антицерковного режима с Церковью на государственном послушании. Даже наименование сему специфическому явлению было изобретено особое: "сергианство" - в честь присталинского митрополита, а затем патриарха Сергия (Старогородского).

Термин этот получил распространение в Российской православной церкви за границей, той самой, объединение с которой с большой помпой прошло в мае этого года. Объединение, как нам объяснили, стало возможным потому, что будто бы исчезли препятствия, которые видела ранее для такого шага РПЦЗ. Среди таких препятствий было и "сергианство", а попросту полная капитуляция перед богоборческой властью и служение ее целям якобы ради "сохранения Церкви". Но поскольку одной из главных целей режима было как раз уничтожение Церкви, то получалось, что Церковь ради каких-то временных послаблений и подачек, по большому счету, убивала сама себя, шла по пути предательства и даже клеветы по отношению к памяти жертв и мучеников за веру.

Среди общего спектра "должностных обязанностей" церковной структуры перед государством особенно выделялось служение на мировой арене. Высшим иерархам было дозволено и даже велено выезжать за границу, участвовать в международных форумах и организациях, подыгрывая задачам общей политики государства, а также всяческим образом, в том числе и откровенной ложью, формируя "человеческий" имидж безбожного тоталитарного режима.

Но сейчас мы не будем подробно останавливаться на феномене "сергианства". В рамках данной статьи оно лишь иллюстрация устойчивости определенного стиля церковно-государственных отношений. Разумеется, стиль этот в основе своей сохранился и по настоящее время. В отрыве же от усвоения этого факта мы рискуем впасть в довольно распространенную ошибку.

В чем ошибка?

В современном Российском государстве, толерантном в отношении к религии, Церковь выступает наравне с другими общественными силами. В том числе лоббируя свои проекты и вступая в партнерские отношения с государственными структурами. Такие новые отношения не всегда принимаются с энтузиазмом, в части общества не скрывается по этому поводу нервозность, переходящая иногда в панику. Мол, Церковь рвется к власти, происходит клерикализация государства и завтра чуть ли не силой "всех поставят на колени". Разумеется, такие страхи небезосновательны и тоже имеют свои корни в российской традиции патерналистского понимания государственной власти. Однако все же светская часть общества, в том числе и государство, гораздо более открыты для диффузии с прочим миром, чем такой нарочито консервативный институт, как Церковь. Многовековая церковная традиция, без сомнения, превалирует над государственной. Увы, церковный консерватизм служит сохранности и не совсем добрых традиций. В соответствии с такого рода традицией Церкви намного привычнее быть под пятой у государства, чем стремиться во власть. Поэтому никакое "слияние" с государством клерикализацией власти не грозит.

Церковь на госслужбе

Чем же сейчас может и чему рада послужить Церковь государству? Как мы уже сказали, Церковь всегда была готова к государственной службе. Вот только в сложный и неустойчивый переходный период 90-х с этим было сложновато. Государство на некоторое время даже предоставило Церковь самой себе. Хотя именно в этот период в народе нарастал интерес к Церкви, государство жило другими проблемами, другие были в моде и идеалы. Угождать Западу было удобнее при некотором дистанцировании от Церкви. Но даже и в этот довольно холодный период церковно-государственых отношений Церковь при любом удобном случае спешила показать свою нужность в государственных делах. Получалось же это зачастую неуклюже. Например, Церковь пробовала выступать посредником в политических конфликтах, но соответствующего эффекта при этом не достигалось, что только роняло ее авторитет.

Но вот кончились времена российского прозападного либерализма, на смену Ельцину пришел Путин, принявшийся восстанавливать былое величие державы. В разговоре с Западом Россия более твердо стала отстаивать свою позицию, и опереться теперь можно, и нужно было, на альтернативные Западу силы. Вот тут-то и настал час православной церкви. При этом настал он именно для государственной ее службы. В это же время интерес собственно к религиозной вере начал угасать. Возникла ситуация, когда Церковь не только оказалась востребованной государством, но и в ее внутреннем ресурсе акценты стали все больше сдвигаться в том же направлении. Более того, такая ситуация и выросшие российские амбиции на мировой арене позволили ожидать эффективного служения Церкви в сфере политики не столько внутренней, сколько внешней.

В чем именно может оказаться полезной Церковь на международной арене? Разумеется, в области поддержания определенного имиджа, общественной дипломатии и т.п. Это как бы само собой разумеется. Но есть еще одна сфера, в которой услуги Церкви могут оказаться бесценными и незаменимыми.

Мировая держава, в состояние которой стремится вернуться Россия, не может ограничиться влиянием на другие страны только извне. Необходимы какие-то каналы в этих странах для внутреннего лоббирования, присутствия и влияния. Попросту говоря, без резидентуры в таком деле не обойтись. Разумеется, речь идет не о резидентуре в смысле тайной разведки, то есть шпионажа, а в большей степени о стратегической задаче. Само наличие в других странах определенного круга людей, как-то и в чем-то преданных, заинтересованных в связях с "метрополией", открывает большие возможности влиять на эти страны и противодействовать им.

Запад имеет такие ресурсы в постсоветских странах среди людей, тяготеющих к европейским ценностям. На кого же может, в свою очередь, опереться Россия на Западе?

Советский Союз, мировая держава в чистом виде, имел свою резидентуру в лице коммунистических партий. Влияние и вес этих партий был неодинаков в разных странах, но он был. Коммунистические партии получали серьезную поддержку из Советского Союза. Настолько серьезную, что без нее многие из крупнейших партий попросту не выбез неео серьезнуюсвязах ия более твердо стала отставивать свою позициюжили. Даже такие влиятельные в свое время партии, как итальянская и французская, ныне практически незаметны на политическом небосклоне.

Понятно, что на новом этапе мировой российской державности, когда строится она уже не на основах коммунистического интернационализма, единственной подходящей средой для формирования заграничной резидентуры является православие, связанное с русской традицией.

Первоочередная задача

Для такой резидентуры не хватало только одного существенного свойства - единства. При том в данном случае речь идет о единстве на базе не столько веры, сколько верности российской державности. Не случайно поэтому оказалось, что главным инициатором бурно развивающегося интеграционного процесса в русском зарубежном православии выступил не церковный деятель, а президент В.В.Путин. Конечно, желательно, чтобы таким лицом был человек представительный, но светский, олицетворяющий некую нейтральную третью сторону. Но раз за дело взялся сам президент, то делал он это не просто по доброте души, но имея в виду серьезные государственные интересы.

Сам же начавшийся процесс объединения активно стимулировался со стороны российских государственных структур. Это движение, которое вроде бы должно было протекать неторопливо и деликатно по отношению ко всем существующим суждениям в РПЦЗ, вдруг приняло какие-то необычайно форсированные темпы, просто сметая со своего пути всех несогласных и сомневающихся.

Параллельно, хотя и несколько на втором плане, предпринимались соответствующие шаги и в отношении Русского западноевропейского экзархата Константинопольского патриархата. В 2003 году патриарх Алексий выступил со специальным обращениям ко всем ветвям русского православия в Западной Европе, призывая их к объединению "посредством образования... единого Митрополичьего округа" с правами автономии, но в составе РПЦ. До первых выборов предстоятеля "попечение о новоучреждаемом Митрополичьем округе" возлагалось на митрополита Сурожского Антония.

Однако вскоре в самой Сурожской епархии вспыхнуло такое противостояние, что оно привело к разделению. РПЦ покинули не только многие клирики и миряне, но и епископ Василий (Осборн), возглавивший епархию после кончины митрополита Антония. Отделившиеся же перешли как раз под юрисдикцию Русского западноевропейского экзархата, при этом не дожидаясь разрешения от Московской патриархии. Все это породило кризис как вообще между Московской и Константинопольской патриархией, так и между их церковными структурами в Западной Европе.

Таким образом, идею объединения в Митрополичий округ пришлось отложить. Но ни для кого не секрет, что именно отложить, а не оставить.

Нынешние настроения

В соответствии с этими прогнозами и ожиданиями формируются теперь и настроения в рядах Русского экзархата. Как уже говорилось, господствующим фоном стала настороженность и нервозность.

Выброс характерных эмоций можно было наблюдать недавно в ходе визита патриарха Алексия во Францию. Среди прочего состоялось и совместное с представителями Русского экзарахата поминальное богослужение в Успенской церкви при кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. При этом глава экзархата архиепископ Гавриил обратился к патриарху Алексию с такими довольно резкими словами: "Я хочу, чтобы вы знали: тот факт, что мы принимаем вас здесь, в этом памятном кладбищенском храме, не значит, что наша архиепископия умирает или стоит на пути исчезновения. Напротив, наша архиепископия - это живой организм, организм в полном здравии".

Архиепископ Гавриил так же кратко обосновал решимость остаться вне Московского патриархата: "Оставаясь неизменно связанной с великой литургической и духовной традицией русского православия, бережно воспринятой от ее основателей, наш церковный удел стал фактически многоэтническим. Наряду со вторым, третьим и даже четвертым поколениями русской эмиграции, которые прочно интегрировались во французское общество, наш церковный удел включает новоприбывших русских, украинцев, молдаван, грузин, которые, в свою очередь, тоже стремятся к интеграции, а также многих уроженцев западных стран, которые обрели в православии отчий дом и чувствуют себя в нем, как в родном доме".

В таком направлении общеправославного многоэтнического объединения во Франции работает созданное еще в 1960 году "Православное братство" (Fraternite orthodoxe). Среди его создателей были такие выдающиеся богословы, как отец Лев Жилле, отец Борис Бобринской, Элизабет Бер-Сижель, Оливье Клеман, Павел Евдокимов. За годы своего существования Братство немало сделало для укрепления и развития французского православия. Однако, как и всю французскую церковь в целом, новые веяния ее застали врасплох.

На этой волне общей растерянности в 2004 году заявило о себе движение противоположного направления. Это так называемое Движение за поместное православие русской традиции в Западной Европе (OLTR) действует, как оно само провозглашает, "в духе исторического обращения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия от 1 апреля 2003 года". Маргинальность движения восполняется его вызывающей активностью и информационной поддержкой из Москвы. Оно вдохновляется новым всплеском национально-ностальгических чувств в связи с ростом мировых амбиций России. В последнее время оно активно выступает на стороне Московской патриархии в споре вокруг православного храма в Ницце, находящегося пока в ведении Русского экзархата, но столетняя аренда которого, выданная еще правительством Российской империи, заканчивается в 2008 году. Но, кстати говоря, непосредственным субъектом спора здесь снова выступает не собственно Московская патриархия, а известный нам "посредник" - государственные органы Российской Федерации.

Выводы

В начале статьи мы поставили вопрос: основательны ли, по большому счету, нынешние опасения Русского экзархата Западной Европы? Может быть, местные православные проявляют всего-навсего элементарный изоляционизм, несовместимый с духом церковной соборности и стремления к единству? И не на благо ли Церкви объективно работают все эти современные тенденции и даже такая политика? Ведь что ни говори, а дело все же идет вроде как к единству, ну а то, что процесс противоречив, то это естественно для столь непростого дела.

Но, заметим на это, не всякое единство имеет однозначную ценность для Церкви. Нужно еще посмотреть, на каком фундаменте оно созидается. Происходит ли это ради единства в истинной вере и в духе христианской любви или, напротив, на первом плане преходящие интересы и соображения, пусть даже очень важные в мирском понимании? К сожалению, как мы можем констатировать на основании всего вышеизложенного, интеграционный процесс стимулируется извне, и не во имя торжества целей Церкви, а в угоду стратегии государственной политики. При этом решение спорных вопросов и недоумений достигается не в духе любви и терпения, а путем интриг и даже насилия.

Такого рода путь является деструктивным не только для православных западноевропейцев, но для перспектив православия вообще, как русского, так и вселенского.

На протяжении почти всего ХХ века, в то самое время, когда Церковь в Советском Союзе находилась под гнетом агрессивно-безбожного режима, оказавшиеся на Западе русские христиане созидали совершенно новую, уникальную традицию, в которой соединился многовековой опыт русской духовности с опытом проповеди в европейском неправославном и поликонфессиональном обществе.

Эта традиция принесла драгоценные плоды. Уже тот факт, что русское православие в Европе стало обновляться в основном за счет коренных европейцев, то есть оказалось столь привлекательным для них, доказывает ее жизненность.

И вот эту традицию мы рискуем растворить в общем унифицирующем потоке. Ведь во многом такая традиция смогла развиваться потому, что православие оказалось в условиях религиозного меньшинства, и это позволило ему освободиться от многих химер имперского мышления, а также угождения вековым языческим и обрядопоклонным предрассудкам. Этот уникальный эксперимент должен продолжиться, и крайне важно не загубить его, сделав разменной монетой в чужой игре.

Европейский опыт невероятно ценен сегодня и для церковной жизни в России, во всех странах бывшего Советского Союза, потому что позволяет точнее сориентироваться в современном постсоветском обществе, в массе своей далеком от серьезной православной веры и тяготеющем к ценностям и стилю европейской жизни. Можно не сомневаться, что, например, проповедь митрополита Антония Сурожского столь понятна и близка современному русскому человеку, а его книги стали наиболее эффективным средством христианского просвещения не только в силу личных качеств выдающегося святителя. В немалой степени это результат того, что через него отразилась нам эта далекая от русских земель традиция. Далекая в пространстве, но близкая по духу. Во многом неизвестная, но богатая открытиями.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67