Пролегомены ко всякому новому "Общественному договору"

В одном из своих последних выступлений губернатор штата Калифорния Арнольд Шварценеггер заявил, что разразившийся экономический кризис - это не только появление новых проблем для экономик всех стран, но, прежде всего, определенного рода санация рынка от слабых игроков, и предоставление новых возможностей для игроков сильных. И в этом, казалось бы, простом умозаключении, сделанном "железным Арни", скрыт достаточно глубокий смысл, особенно, если использовать вывод "Терминатора" для анализа международных отношений и внутриполитической ситуации в развитых странах Запада.

Уже сейчас очевидно, что политическая система, сложившаяся во многих странах Запада, не выдерживает давления, которое оказывают на нее обнищавшие массы. Источником недовольства служат еще недавно наслаждавшиеся повышением уровня жизни представители "среднего класса". Для того чтобы не допустить социального взрыва, правительству Соединенных Штатов пришлось пойти на беспрецедентную кампанию национализации страховых и ипотечных компаний. И это себя оправдало. Меньше повезло странам Европы. Но если в государствах Западной Европы события протекают более или менее спокойно, за исключением Франции, где сильна забастовочная культура, то правительствам Центральной и Восточной Европы повезло значительно меньше. Рига, Вильнюс, Афины в полной мере испытали на себе гнев тех, кого еще недавно рассматривали, вторя заветам Аристотеля, основанием всякой политической стабильности.

Нестабильная Европа – стабильная Россия

Стабильность отсутствует и в международных отношениях. На одном из круглых столов известный отечественный экономист Владислав Иноземцев назвал нынешний мировой экономический кризис – первым кризисом глобализированной экономики. По содержанию он представляет собой обычный кризис перепроизводства, но по форме настолько отличается от того, с чем до этого приходилось иметь дело, что нынешние экономические гуру растерялись и превратились в пожарных, борющихся против лесных пожаров, которые лишь ликвидируют внешние очаги огня и не способны затушит тлеющий под землей торф. Но именно это подземное тление и оказывает наиболее разрушительное влияние.

Ясно, что экономический кризис оказал значительное влияние и на интеграционные процессы в Евросоюзе. Прошедший на днях саммит глав государств Евросоюза едва не привел к установлению в Европе нового "железного занавеса", которым пригрозила Венгрия в случае, если Западная Европа откажется от финансовой помощи своим восточноевропейским братьям. Однако западноевропейцы не пошли на попятную, не поддались на угрозы, о чем свидетельствует итоговое решение – каждая страна будет бороться с кризисом самостоятельно. Но едва ли следует ожидать, что после нормализации ситуации восточноевропейцы, известные своей злопамятностью, забудут о том, что произошло, и тогда уже не Голландия и Франция, а Польша и Венгрия станут препятствием на пути построения общего "Европейского дома".

Ну, а что же в России? Наша страна пострадала от мирового финансового кризиса не меньше, чем остальные государства. Безусловно, нам не грозит марш выселенных из своих домов ипотечников на Москву, угроза чего висела над Вашингтоном. Не грозит по причине слишком небольшого количества таковых. Но уже сегодня очевидно, что уровень безработицы растет, и никто не знает, что с этим делать (по разным оценкам к концу 2009 года число безработных может достичь шести миллионов человек). Правительство прогнозирует ужасающий дефицит бюджета, о возможности чего, казалось бы, все уже успели забыть. Запланированный годовой уровень инфляции по последним подсчетам экономического блока правительства оценивается в 13%, а независимые эксперты утверждают, что и 20% не предел. Цены в магазинах растут, а доходы населения, как в относительном, так и в абсолютном исчислении падают. А народ на встречах с главой правительства России Владимиром Путиным истерично задает вопросы, когда же ожидать конца кризиса, когда все закончиться? Путин же из раза в раз повторяет, что все закончиться в 2010 году.

Ну что же пока, как писал классик "народ безмолвствует", хотя молчание это и нарушается иногда выступлениями недовольных, наподобие митингов перегонщиков автомобилей на Дальнем Востоке, которых принятые правительством России протекционистские тарифы на ввозимые в страну поддержанные машины лишил стабильного дохода.

Но, глядя на происходящее в Европе отечественные мыслители, как когда-то "веховцы", начинают задумываться о том, что ждет страну в будущем при сохранении нынешних тенденций. И вывод их неутешителен. Когда-то Михаил Гершензон в своей веховской статье задался вопросом, как возможно в России сохранение стабильности, и пришел к выводу, что возможна она, только если интеллигенция поддержит правительство в его деятельности, поскольку лишь его штыки ограждают ее от гнева, который обрушит на нее народ в случае исчезновения этой защиты. Так и сегодня нынешние российские интеллектуалы задались вопросом, каким образом возможно избежать "бессмысленного и беспощадного" российского бунта. Избежать сценария, который написал для России Андреас Ослунд, по мнению которого нашу страну ждет судьба Индонезии 1998 года, где экономический кризис уничтожил режим создателя "экономического чуда" генерала Сухарто, а еще через некоторое время и двух его сменщиков.

Сохранение стабильности?

Размышления над вопросом, как же этого избежать, и привели отечественных мыслителей к идеологеме "общественного договора". Смысл этой идеологемы в следующем: граждане России в обмен на повышение уровня жизни добровольно отказались от своих политических прав, переданных ими в руки государства, воплощением которого стал всесильный Кремль. Экономической основой повышения жизненного уровня россиян стал рост мировых цен на энергоносители и продукцию российских заводов, вроде никеля, стали и так далее. Но поскольку мировая экономическая конъюнктура изменилась, в результате чего цены на продукты российского экспорта снизились в разы, "общественный договор" лишился своей финансовой основы. Как следствие население России может вспомнить о своих политических правах, связав их отсутствие с ущемлением собственных экономических интересов. Соответственно, итогом этого станет ни много, ни мало народное возмущение, которое выльется в акции массового неповиновения, результатом чего станет разрушение сложившейся политической системы и погружение общества в анархию.

Для того чтобы избежать этого, необходимо, как полагают представители отечественной интеллектуально элиты, заключить новый общественный договор, который бы основывался на неких новых принципах, принципах либерализации политической и экономической жизни страны. Первые шаги в этом направлении видятся ими в решениях исполнительной власти России по предоставлению помощи предприятиям малого бизнеса, через регламентацию мероприятий по проверке предприятий малого бизнеса и предоставление им кредитов на льготных условиях. Будут ли эти меры реализованы или не будут, пока неизвестно, но, как говориться, главное – это намерение. Главное, что эти действия являются первым шагом, сделанным правительством за долгие годы в сторону реальной поддержки малого бизнеса, служащего в развитых капиталистических государствах основой демократических режимов.

Однако, очевидно, что заключению нового общественного договора мешает ряд характерных для России феноменов, на которые, к сожалению, не обращают внимание нынешние радетели за дело предотвращения анархии. И главное препятствие этому – наличие пропасти недоверия между народом и властью. Справедливости ради следует отметить, что здесь присутствует определенного рода парадокс.

Этот парадокс доверия, обозначим его так, заключается в следующем. Людям, с которыми простой народ ассоциирует власть, то есть Президенту России Дмитрию Медведеву и премьер-министру Российской Федерации Владимиру Путину, люди стабильно доверяют. Кредит доверия, предоставленным им, выглядит практически неисчерпаемым. И по иному быть не может, ведь их рейтинг расположен где-то в районе 70%-80%, и тенденции к снижению не наблюдается. Однако едва ли кто-то из региональных и федеральных чиновников (может быть за исключением главы МЧС Сергей Шойгу) может похвастаться столь же высокой поддержкой населения. И это не случайно. Очевидно, что российская политическая система носит чрезвычайно персонифицированный характер. Лидеры России, как жена Цезаря, "вне подозрений", несмотря на то, что происходит в стране. А все негативное связывается российском народом с неким чиновничеством, которое своими действиями и/или бездействием вредит всем благим начинаниям глав российского государства. Как бы тривиально это ни звучало, напоминает данный феномен традиционную для российского общества веру в хорошего царя и плохих бояр. Однако в этой вере заложена опасность, которая при соответствующем развитии событий может привести к неожиданным и крайне неприятным последствиям.

Российское общество всегда питало крайнее недоверие к чиновничьему аппарату. Целью многих народных восстаний было освобождение царя из-под опеки злокозненного окружения, которое якобы негативно влияет на самодержца, не дает ему возможности ознакомиться с реальным положением дел в стране. Но едва ли когда-либо сам царь или лидер государства указывал на чиновничий аппарат как на врага, по сути дела призывая его уничтожить. Однако именно это и происходит сейчас в России. Но давайте разберемся, что представляет собой российский чиновник.

Бюрократическая химера

Прежде всего, необходимо обратить внимание на следующее. Знаменитый немецкий социолог Макс Вебер в своем знаменитом докладе "Политика как призвание и профессия"[1] выделил две традиции формирования чиновничьего аппарата, обозначив их как континентальную и американскую. Смысл американской традиции заключался в том, что чиновники всех рангов, начиная с президента страны и заканчивая почтальоном, обслуживающем какую-то далекую ферму, после выборов, на которых одерживает победу определенная политическая партия, заменяются на представителей этой партии[2].

Континентальная же традиция предполагала иной путь. Там бюрократы, и здесь идеальным типом для Вебера выступало прусское чиновничество, чтобы занять свой пост, сдавали экзамены, а затем постепенно продвигались по служебной лестнице (эдакой "Табели о рангах"), которая в каждой стране была своя. Такой чиновник в своей деятельности руководствовался рядом правил, которые и описал Вебер. Смысл этих правил состоял в том, что служащий, пока он занимал свою должность, пребывал вне какой-либо политической силы, руководствовался сводом четко определенных правил, которые должен был соблюдать, а его продвижение по службе целиком и полностью зависело от того, как он соблюдал эти правила и насколько хорошо выполнял возложенные на него задачи. Независимость от политических сил обеспечивала стабильность, а отсутствие контроля со стороны общества – различные злоупотребления. И природу этих злоупотреблений в наилучшей степени выразил Пушкин в простой фразе "коллежский регистратор почтовой станции диктатор". Пока чиновник, занимающий даже самую низкую должность, выполнял возложенные на него обязанности, он мог быть спокоен за свое будущее.

Эта же система была воспроизведена и после Октябрьской революции, впрочем, с небольшими изменениями. Слияние государственного и партийного аппарата позволило создать своеобразную систему "сдержек и противовесов", когда обращение в партийные органы, хотя и не всегда, но давало возможность повлиять на человека, использующего служебное положение в личных целях. С крушением СССР и падением системы, созданной КПСС, этот феномен "сдержек и противовесов" прекратил существование. Но на ее основе появилось нечто, что едва ли имело место быть в иных политических системах – эдакая химера, нижняя и верхняя часть которых практически потеряли общий язык. Они существовали как бы в параллельных реальностях.

Безусловно, чиновник в России всегда жил бедно. Стоит вспомнить хотя бы хрестоматийный образ Акакия Акакиевича из гоголевской "Шинели", пределом мечтания которого была новая шинель. Но едва ли рядовой чиновник жил когда-либо столь же бедно, как в демократической России. Казалось бы, те, кто должен был проводить в жизнь демократические преобразования, пострадал от этих преобразований столь же сильно, как и вся остальная страна. Это, однако, не касалось высшего чиновничества, выросшего из партийных и комсомольских "аппаратчиков", которое принялось за масштабную приватизацию всего того, что было создано еще в советские годы, присваивая огромные финансовые средства. В тот же период 1990-х годов и сложилась своеобразная система отношений между высшим и низшим чиновничеством. Едва ли можно в настоящий момент сказать, что послужило импульсом к формированию этой системы. Вполне вероятно, что этим импульсом стала волна журналистских расследований деятельности олигархизировавшегося высшего чиновничества, на подобие знаменитой истории о пропавших траншах МВФ и коробках из-под Ксерокса, в которых из Кремля выносились доллары непонятного происхождения.

Эти публикации способствовали формированию определенного отношения к самому феномену российского чиновника: эдакого клопа, раздувшегося от крови трудового народа, которую тот постоянно сосет. Механизм формирования подобного образа крайне напоминает, как бы ужасно это ни звучало, механизм формирования негативного отношения к евреям в нацистской Германии. В уме добропорядочного немца, подвергнувшегося идеологической обработке, формировался определенный образ того, что представляли собою евреи, причем этот образ никоим образом не соотносился с евреем, проживавшим по соседству. Этот соседский еврей был добропорядочным бюргером, ничем от немца не отличающимся. Поэтому гонения на евреев воспринимались в нацистской Германии как нечто далекое, а если Гестапо забирало соседского еврея, то это значило, что он хорошо маскировал свою антинемецкую сущность.

Точно также формировался и образ чиновника. Безусловно, россияне понимают, что чиновники, с которыми они сталкиваются ежедневно не являются подпольными миллионерами и зачастую живут достаточно плохо, но образ уже сформирован. Этот негативный образ, к сожалению, подчас поддерживается и руководителями нашего государства, которые постоянно произносят филиппики против чиновничества, как если бы это было нечто живущее собственной жизнью и только мешающее всем благим начинаниям. Однако, чиновничество – это те же граждане России, рядом с которыми проживают другие граждане, и слова президента Медведева, во многом справедливые, направленные против недееспособности российских чиновников по сути дела, во-первых, вбивают клин между россиянами, в то время как в условиях кризиса необходимо объединение народа в движении к общей цели. А во-вторых, как бы глупо это ни звучало, обижает чиновников, которые не за страх, а за совесть выполняют возложенные на них государством задачи.

Позитивный подход

С другой стороны, некоторые инициативы президента Медведева, несомненно, должны способствовать повышению статуса чиновников. И, прежде всего, это касается программы "Президентской тысячи". Позитивная сторона этой программы заключается в персонификации образа российского чиновника. Первая сотня из тысячи лучших управленцев, имена которых на настоящий момент опубликованы, представляют собой по большей части достаточно молодых людей, уже добившихся значительных успехов на выбранном ими поприще, это совокупное лицо новой успешной России.

Однако, у этой программы есть небольшой изъян, ведь только часть из списка управленцев имеет отношение к государственному аппарату, а те, что имеют – занимают достаточно высокие должности. Тем самым низший уровень российского чиновничества, на плечи которого ложатся главные трудности при проведении любой государственной политики, как бы исключен из этой программы по улучшению имиджа чиновника Российской Федерации. Но, как известно, о впервые увиденном человеке судят по его одежде, а о политике государства судят по тем, кто ее проводит в жизнь. И если мнение россиян о российском чиновнике радикально не улучшить, не поднять уровень доверия, как прямому воплощению государства, с которым рядовой гражданин сталкивается ежедневно, едва ли можно надеяться на то, что новый "общественный договор" не только удастся заключить, но и просто разработать взаимоприемлемые для государства и общества принципы его существования.

Таким образом, очевидно, что прежде, чем приступать к разработке какой-либо идеологемы, призванной решить обуревающие страну проблемы, необходимо обратить взгляд на грешную Землю. Необходимо понять и проанализировать те препятствия, которые делают невозможным воплощение идеологемы в жизнь. В современной России этой проблемой является проблема недоверия к чиновникам, то есть к тем, кто несет на себе весь груз государственных преобразований. Без изменения отношения к ним со стороны общества, едва ли стоит надеяться на скорые благие перемены.

[1] Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

[2] Сейчас это, конечно, не так, меняются только высокопоставленные чиновники, главы министерств и ведомств.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67