Тема:
По сообщению эстонских средств массовой информации, исполнительный секретарь Центристской партии Март Вийзитамм, два года назад закончивший юридический факультет, отмечал недавно в кругу друзей свой день рождения. Ему стукнуло 24. По этому поводу высокопоставленный партиец (тут нет иронии, Центристы - главная оппозиционная партия в Эстонии) надел форму немецкого солдата времен 2-й мировой и встречал гостей, вскидывая руку. Фотографии попали в газету (Эстония - страна маленькая), случился скандал. Политик объяснил дело так: "В один год я был Наполеоном, в другой изображал эстонского крестьянина, в прошлом году - обезьяну. В этом году была выбрана данная тема, потому что как раз стала актуальной нацистская символика, футболки с портретом Гитлера и планируемое открытие монумента в Лихула".
(Источник: http://rus.delfi.ee/daily/estonia/article.php?id=8462939)
Вариации:
Поскольку в дальнейшем я собираюсь сосредоточиться, в основном, на новостях русских, начать стоит с новости эстонской.
Мы, родившиеся не позже начала 60-х, помним инвалидов на обшарпанных тележках, людей с обожженными лицами, молодых ветеранов, помним, как звенели медали, ударяясь друг о друга, помним еще не совсем выцветшие довоенные фотографии, где улыбаются наши родные, которых мы никогда не увидим. Книгу "Нюрнбергский процесс" в черном переплете, фильм "Щит и меч", песню про 22 июня, вылезавшие из земли за городом осколки и гильзы.
Да, нас уже пугали войной те, кто ее не видал; из войны уже сделали миф для пионеров и школьников; подернутая нефтяной пленкой вода начинала загнивать; духовые оркестры удалялись, и в наступившей тишине мы услышали шаги.
Это Штирлиц шел по коридору.
Фильм Лиозновой предложил и новый образ героя во вражеском окружении, и новый образ этого окружения. Вместо простой и ясной оппозиции нацистов и антифашистов (советских разведчиков, честных немцев) мы увидели разъедаемый цинизмом и дефицитом деидеологизированный мир гибнущего Рейха. Здесь генералы в разговорах со случайными попутчиками осуждают партийное руководство, солдаты Вермахта спасают вражеских разведчиц, спецагенты играют в героев Достоевского, тотальная слежка компенсируется тотальным же смятением умов, а идеологический фанатизм становится уделом идиотов, наследующим комическим фашистам из агитационного кино военного времени ("Холтофф, хотите еще коньяку?"). Мир, который трудно было не спроецировать на окружающую действительность (что, конечно, входило в задачу авторского коллектива).
Штирлиц отличается от героя упомянутого выше фильма Йогана Вайса примерно так же, как Путин начала первого президентского срока - от Путина сегодняшнего. Вместо ловко притворяющегося фанатиком нацистской идеи Александра Белова, проделавшего нечеловечески блистательную карьеру в стане врага и заслужившего личную похвалу фюрера - Максим Максимович Исаев, мастер наклеенных усов и закулисных игр. Он ловко прячет русский советский патриотизм под маской такого же умудренного жизнью и норовящего предать фюрера оборотня в черном мундире, как и все окружающие.
Особо очевидно различие в трактовках темы, если взглянуть на финалы кинолент: Белов, сбросив ненавистную маску, оправляется от контузии и обнимается с матерью под щемящие звуки гармоники. Его еще ждет дорога на Берлин! Исаев засыпает в автомобиле по пути в Берлин, при этом закадровый голос Копеляна и в финале продолжает именовать героя его немецким именем. Здесь нет победы - есть вечная борьба и тяжелый сон в промежутках между эпизодами этой борьбы.
Характерен и контраст песен, сопровождающих в обоих фильмах титры:
С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре,
С хороших и верных товарищей,
Живущих в соседнем дворе,
А может она начинается
С той песни, что пела нам мать,
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять.
С чего начинается Родина...
С заветной скамьи у ворот,
С той самой березки что во поле
Под ветром склоняясь, растет.
А может она начинается
С весенней запевки скворца
И с этой дороги проселочной,
Которой не видно конца.
С чего начинается Родина...
С окошек горящих вдали,
Со старой отцовской буденновки,
Что где - то в шкафу мы нашли,
("Щит и меч", ст. М. Матусовского)
Берег мой, покажись вдали
Краешком, тонкой линией.
Берег мой, берег ласковый,
Ах, до тебя, родной, доплыть бы,
Доплыть бы хотя б когда-нибудь.
Где-то далеко, где-то далеко
Идут грибные дожди.
Прямо у реки, в маленьком саду
Созрели вишни, наклонясь до земли.
Где-то далеко в памяти моей
Сейчас, как в детстве, тепло,
Хоть память укрыта
Такими большими снегами.
("Семнадцать мгновений весны", ст. Р. Рождественского)
Старая отцовская буденовка и картинки в букваре утверждают незыблемость ценностей, вдохновляющих Белова на борьбу. Эти ценности всеобщи, они вписаны и в новые советские, и в более старые русские мифологии. Историю полковника Исаева сопровождает текст, в котором Родина является призрачным, далеким и деидеологизированным видением. Не березка, а едва ли не чеховские вишни. Родина тут - как жена Максима Максимовича, которой не разрешается даже увидеть супруга после долгих лет разлуки. Штирлицу дозволено лишь инкогнито поглядеть жену, да раз в году побаловаться картошкой, испеченной в камине и спеть про себя, в уме родную песню. Высокая награда, о которой сообщают ему в финале, так и останется для него эфемерной, его ждет черная машина и дорога в логово врага...
Сентиментальный и психологически сложный невозвращенец Штирлиц оказался привлекательнее прямолинейного Одиссея-Вайса. Глядя на Штирлица и опрокидывая киносюжет на реалии стагнации, мысленно примеряли на себя и его мундир. В талии не жмет? Под мышками не давит? Идет ли фуражка?
Да и Мюллер с Шелленбергом и Борманом были поинтереснее, чем отрицательный долдон Вилли Шварцкопф.
Интересно, что по воспоминаниям многих очевидцев, эпопея о Штирлице дала толчок маскарадному творчеству масс, дети по подвалам дружно заиграли в Гестапо, появились первые ряженые в черное, эстетика нацизма оказалась не страшной, допускающей адаптацию в привычную жизнь. Да и девушкам нравился Тихонов, очень ему шел этот мундир. Кроме того, игра в нацистов была маскарадной формой протеста против загустения нефти в воде, когда колокольно звенели уже в воздухе не медали ветеранов, а побрякушки членов Политбюро.
Но, как учили нас старшие товарищи, бессодержательной формы не бывает.
Казалось бы, в Эстонии Штирлиц такой важной персоной не был. Но пьяные крики "Зиг хайль!", периодически раздававшиеся в коридоре общежития на ул. Пяльсони в Тарту, в котором я прописался через месяц примерно после рождения Марта Вийзитамма, были такой же карнавальной формой протеста против реальности развитого социализма, с поправкой, конечно, на перипетии этонской истории. Тем не менее, криков "Да здравствует независимая Эстония!" я что-то не упомню, а вот бесноватого фюрера славить можно было, начальство на это как-то глаза закрывало: где он теперь, этот фюрер? Не пришьешь к делу.
В беседах с крикунами это обстоятельство выяснялось довольно скоро, и они объясняли, что, дескать, это они не то чтобы Гитлера любят, а просто против советской власти. И даже извинялись.
Эти люди, кстати, составляют сейчас костяк политической элиты Эстонии.
Что же касается младших партийных товарищей, то они, как и в России, готовы хоть обезьяной, хоть Наполеоном вырядиться - лишь бы вечеринка удалась.
Ведь и те фашысты, которые по-русски теперь себя через "ы" пишут - это наследники детских игр 80-х, заигравшиеся в подвале.К ним потом еще в подвал разные другие дяденьки приходили, кто серп с молотком принесет, кто шапку Мономаха, кто маску с рогами, кто кадило... Видел я такое заведение в Сан-Франциско: там все чашки разные были, и блюдца при них некомплектные, а в оформлении интерьера участвовали наравне чучело лапландского оленя, африканские идолы, компакт-диски и искусственные пенисы.
Наверное, это и есть конец послевоенного мира.
Опрос:
Кто вам нравится больше?
Как вы думаете, кто победит в этом опросе?
Комментарии:
Алексей Лосан, Лиза Былинина
К ним потом еще в подвал разные другие дяденьки приходили, кто серп с молотком принесет, кто шапку Мономаха, кто маску с рогами, кто кадило...
А.Л: Все-таки есть принципиальная разница в восприятии СССР и Рейха до сих пор, даже на уровне брендов это не те же игры.
Л.Б.: Понятно,но никто и не говорит, что это одно и то же, скорее одно может быть эвфемизмом другого в некоторых условиях.
А.Л: Нет, не совсем эвфемизм, например торговля коммунистическими брендами - это всего лишь элемент рынка, и в этом смысле ничего не значит: футболка с Лениным или серпом-молотом - это уже нормально даже для чехов и венгров, а вот футболка со свастикой или Гитлером - совсем другое дело.
Л.Б.: Никто вроде и не говорит, что это одно и то же. Если бы говорил, я бы удивилась. Речь о том, что фашистская символика стремится встать в один ряд с советской, и понятно, откуда растут у этого ноги - именно из ситуаций, когда одно по каким-то причинам систематически подменяется другим; но от такой псевдоэквивалентности они не становятся исторически, идеологически и пр. одним и тем же, хотя в результате притяжения так получается.
А.Л: А ты думаешь, стремится, не считая примера с этим молодым эстонцем?
Л.Б.: У меня ощущение, будто да. Очень часто при мне люди говорили, что для них это вообще одно и то же,
неглупые вроде люди.
А.Л: Это следствие мифологизации знака.
Л.Б.: Я плохо себе представляю такой загадочный процесс, так что согласна: мифологизация знака, да.
Дмитрий Полонский
Первая фраза в предпоследнем абзаце представляется мне поверхностной и голословной. Утверждение о наследничестве требует доказательств. Более того, - это, прошу прощения, подтасовка: постоянные читатели того и сего прекрасно знают, что самоназвание "фашысты" вкупе с ерническим "ы" возникло сравнительно недавно, в кругу взрослых уже книжных людей, в гестапо не игравших, и вовсе не от детского пристрастия к нацистской эстетике, почерпнутой из "Семнадцати мгновений". Кроме того, не вполне понимаю, как можно "наследовать игре".
Мне кажется, ошибочно полагать (как, похоже, это делаешь ты), что наследование нацистской эстетике состоит в
демонстративном отказе от ощущения, описанного в начале заметки. Насколько я могу видеть, у многих людей поколения Вийзитамма (тем более, не в России выросших) нет этого ощущения вообще, посему нет и демонстративного отказа. То, что ты описал - это демонстрация как таковая. Культ Штирлица-Тихонова миновал их, как нас миновал выпавший родителям культ голливудского Тарзана-Вейсмюллера. Эти молодые люди перформансы устраивают не оттого, что посмотрели в детстве фильм Лиозновой. Так что я не вижу причин проецировать наш с тобой детский культурый опыт на двадцатилетних. Послевоенный мир действительно кончился, тут ты прав, но кончился он по биологическим причинам, а не по эстетическим - просто Максим Максимыч очень состарился.
Такое впечатление, что интересный текст заметки написан ради публицистического кульбита предпоследнего абзаца. Но выстрел, увы, оказывается холостым. Кажется, что к финалу заметки авторский караул устал и потому не затруднил себя доказательствами. Мне кажется, нужно или доказывать отмеченное высказывание (что, по-моему, трудно сделать убедительно, поскольку и Штрилица там не стояло, и аргументы требуют объема), либо опустить весь предпоследний абзац, вместе с иллюстрацией про маргинальное заведение в Сан-Франциско. Последнюю фразу я бы, разумеется, сохранил.
Обсудить тему, вариации или комментарии
(Не откажите в любезности процитировать комментируемое место из колонки. Вы также можете ознакомиться с чужими комментариями.)