По ту сторону Апокалипсиса

От редакции.Владимира Мартынова представлять читателям «Русского журнала» не надо. Правда, к сожалению, в последний раз Владимир Мартынов на страницах РЖ был в 2000-м году. Дмитрий Лисин побеседовал с В.Мартыновым по просьбе Русского журнала.

* * *

Русский журнал: Владимир Иванович, известно, что вы не принимаете всерьёз никакие манифесты — ни художественные, ни политические. В чем причина? Считаете, что от отдельных авторов ничего не зависит? Вон на наших глазах Охлобыстин уже залез на пирамиду. Дальше, видимо, расскажет, как нам обустроить Россию… Может, стоит к нему прислушаться?

Владимир Мартынов: Ваню давайте оставим в стороне, он всё-таки художник, чего бы ему не залезть? Первоисточник всех «как нам обустроить» был для меня заранее скомпрометирован. Мы в свое время считали откровением «Архипелаг», но читать манифест «Как нам обустроить Россию» было невыносимо, потому что явно ведь человек живёт в каких-то эмпиреях. На мой взгляд, сейчас любой манифест — это пиар-акция по самопрославлению, нормальный человек не будет манифестировать, он будет заниматься своим делом. Если всё развалилось, какие могут быть манифесты? С хорошим манифестом выступил в телевизоре Жириновский, у него там программа, под которой все подпишутся, почему нет-то? Это же красота: отменить ЕГЭ, освободить Дальний восток от налогов, сделать бензин бесплатным, - да и вообще всё, что угодно. Такие вот дела с манифестами.

РЖ: То есть, скомпрометирован сам разговор «вообще». Любое теоретизирование, обращение к целому. Можно ли сегодня говорить о социальности как таковой, не говоря о конкретных людях?

В.М.: Если сейчас что-то и может быть, то сугубо на личных началах. То есть связи не социальные, а асоциальные, если выразиться парадоксально. Совершенно необщественным человеком может быть не только Лёня Фёдоров, собирающий хороших людей на своих концертах, притом, что его не увидеть в телевизоре, не услышать по радио, - но и любой Иван Иваныч сейчас асоциальный тип. Если говорить о социуме, то ничего приятного не посоветуешь и ничего не обустроишь, поэтому единственным пожеланием может быть только такое: а скорей бы уже это всё дообвалилось и рухнуло, на ровном месте можно построить что-то для тех, кто уцелеет. В том виде, в котором продолжается социум, он нереформируем, он чистый остаток советского безумия. Неизвестно, какой диагноз ставить — то ли вялотекущую шизофрению, то ли что. Как можно говорить о каком-то инновационном пути, когда в самом центре страны стоит зиккурат с мумией? Если для Владимира Сорокина это хорошая тема, то для граждан это неописуемо отвратно, даже если они этого не сознают.

РЖ: Президент и премьер-министр периодически встречаются с деятелями культуры. Если б вас позвали на такую встречу, пошли бы или категорически нет?

В.М.: История не знает сослагательных наклонений. Я там никогда не окажусь, меня никогда не пригласят. Вообще, я считаю, сейчас надо быть сугубо частным лицом, ни в коем случае ни в какие отношения с властью не входить, но это не значит, что надо входить в какие-то конфронтации и оппозиции с властью. Что говорить о государственной власти, ведь в своё время я был, по склонности души, внутри Церкви, входил в её структуры. Но даже там не был допускаем к верхам. Наверное, по природе своей я должен быть в андерграунде, который после советских времён никуда не делся — был, есть и будет. Андерграунду с истеблишментом не по пути. Так что даже если бы пригласили, сказать мне там было бы совершенно нечего.

РЖ: Перенял кто-нибудь в Церкви ваш взгляд на древнейший знаменный распев?

В.М.: Начиная с 90-х годов, Церковь очень изменилась. В 1980-е был большой интерес к этим вопросам, а сейчас ничего. Обратите внимание, что Церковь построила и отреставрировала в первую очередь. Не Спас-на-Бору в Кремле, а храм Христа Спасителя. А что такое этот храм? Это имперский официоз 19 века. То есть они ассоциировали себя не с традициями православной Московской Руси, а с синодальным периодом, периодом полного забвения основ иконописи, пения, зодчества. Когда был восстановлен храм Христа Спасителя, я понял, что надеяться на восстановление древнейших традиций нельзя. Обратите внимание, вся Россия покрыта копиями храма Христа, как будто не было великого зодчества. Когда Аристотель Фьораванти, иноземец, строил в 1475 году Успенский собор в Кремле, его возили сначала во Владимир.

То, что мы создаём, тем мы и являемся. Образец Руси золотого века святости несопоставим с секуляризированным, синодальным 19 веком имперского официоза, который мы и тиражируем в Церкви. Всё живое, если и есть, то как можно дальше от Москвы, в каких-то далёких северных монастырях. Знаю там молодых людей, которые заняты восстановлением аскетических святоотеческих норм жизни, древних устоев пения, иконописи и зодчества.

РЖ: Для меня центральная ваша книга из всех семи — «Время Алисы». Это точка, из которой можно оглянуться назад, на «Конец времени композиторов», и заглянуть вперёд, за последнюю «Автоархеологию». Линия вырисовывается такая: Ветхий завет - Новый завет - Книга перемен.

В.М.: Понимаете, это, конечно, не совсем церковная точка зрения, такая вот линия, но ничего не поделаешь: царит мультикультура, сейчас надо иметь несколько точек зрения одновременно. Это не какое-то ренегатство, просто стереоскопический взгляд. Упирание в какую-то единую точку зрения возможно ещё было в 80-е годы, а сейчас ведёт к фундаментализму, самоизоляции и тупику. Конечно, надо сохранить в себе твёрдые церковные устои, но надо иметь и хотя бы одну контрточку зрения. Тем более что если брать очень далёкую перспективу, обратную и прямую, в будущее, то фундаментальных противоречий в такой линии, мне кажется, нет. То, что после эры Нового завета должна наступить ещё более новая эпоха, это ведь не моя оригинальная точка зрения, только что родившаяся. Это Иоахим Флорский разделил уже историю мировую на период Отца, Сына и Духа Святого. Сама интенция этой концепции очень ценна, вот Бердяев всегда говорил что Откровение — это процесс. А такого рода процесс нельзя остановить. За Апокалипсисом может быть следующая ступень, которая нас ожидает. Мы можем строить предположения и прогнозы, а Книга перемен ценна тем, что в ней есть принцип неопределённости, который и в квантовой механике правит. Это не высказывание конечных истин, это утверждение, что любая ситуация, положение и высказывание есть процесс, который ведёт к иному высказыванию. Такая точка зрения наиболее плодотворна.

РЖ: В своих книгах вы показываете историю как неуклонное движение к состоянию тупика, называете нынешнюю культуру тупиковым веткой исторической «железной дороги». Тогда вопрос: могут ли отдельные люди, ну, например, йоги, православные монахи, суфии, даосы и подобные им товарищи лично и самостоятельно пересесть на правильный поезд?

В.М.: Конечно, такие прострелы, пробои бывали всегда, есть и будут, но они индивидуальны. Православный исихазм, то есть творение Иисусовой молитвы с четырьмя стадиями погружения, индуизм, суфизм, вообще все великие религиозные доктрины об этом говорят. Я называю тупиковой ветвью всё человечество, поэтому дело спасения — это не дело отдельно взятых личностей, а это проблема возникновения нового антропологического типа, проблема всего человечества. Об этом апостол Павел прямо говорит: не все умрём, но все изменимся. Когда настанет Страшный суд, изменятся и все те, кто ещё не умер, то есть историческое человечество. Это изменение и трансформация есть то новое состояние, которое видит Иоанн Богослов на Патмосе, видит небесный Иерусалим. Это та новая антропологическая данность, куда попадут не отдельные личности, но всё человечество. Философские, религиозные доктрины говорят об этом по-разному, но суть одна – человек должен вступить на новую ступень эволюции. Об этом так горячо говорится потому, что время подошло к моменту, когда интеллектуальные, душевные, сознательные ресурсы почти исчерпаны, далеко не мне одному так кажется. Поэтому продолжать в том же духе – значит продолжать какое-то свинство. Надо бояться не откровения, апокалипсиса, а того состояния, в которое человечество впало. Это состояние может продолжаться бесконечное время, уйти в бесконечность свинского потребления всех ресурсов Земли, материальных и душевных. Эта дурная бесконечность — самое страшное, страшнее любых апокалипсисов, любых фильмов-катастроф и даже хуже, жутче любых реальных катастроф.

РЖ: А если посмотреть на это с точки зрения современной науки, претендующей на изменение человека своими, чисто научными методами, силами и умениями. Новый социум уже готов, изготовлен, мутация уже произошла – связь людей через электромагнитное поле и машинный язык кремниевых микрочипов скоро отменит нации и паспорта. А там и киборги не за горами.

В.М.: Сейчас мы присутствуем при таком цивилизационном сдвиге, равных которому в истории не было. В истории была только одна аналогия – неолитическая революция, когда появились все те технологии, которые существуют до сих пор: металлургия, земледелие, скотоводство. Нынешние цифровые технологии и возможности техногенного информационного поля, они равны и даже превосходят масштабы неолитического переворота. Это всё только что, в 80-е годы произошло, но успело совершенно преобразить мир и сознание, причём дальше это будет в ещё большей степени. Но я говорю в книгах не об этом, а об изменении куда как более кардинальном. Всё ж таки человек до и после неолитической революции и человек после техногенного поворота - это всё ещё человек. Даже генная инженерия и киборгизация, несмотря на вмешательство в антропологический статус человечества, никакого отношения к новой эволюционной ступени не имеют. Я имею в виду то, о чём говорят религиозные откровения.

РЖ: А может, эта грандиозная НТР есть имитация тысячелетних упований на новую землю и новое небо?

В.М.: Такой аспект, безусловно, присутствует. С 80-х годов мы вошли в абсолютно виртуальную данность постмодерна. Грандиозное изменение произошло в отношении человека к знанию. Знание отчуждилось, отчудилось, очутилось, оказалось внеположной и внешней стороной сознания. Раньше, следуя любой религиозной традиции, для получения знания надо было очиститься телесно и очистить сознание. Все аскетические практики требовались для того, чтобы привести своё сознание к слиянию с неким новым знанием так, чтобы это стало истинным знанием. Православная формулировка – в злохудожную душу истина не войдёт, потому что истина невозможна без телесной чистоты и нравственного решения. Отчуждение знания превратило его в товар, в клик кнопки, в совершенно независимую от сознания и процесса совершенствования сознания вещь. Практически это знание никакого отношения к вам как человеку уже не имеет. Снимается главный вопрос любой религиозной традиции, буддизма, исихазма, даосизма — вопрос совершенства человека. Слова Пушкина про несовместимость гения и злодейства теперь подвешены, злой гений — это данность, следствие того, что нравственное совершенство не зависит теперь от степени научной гениальности. Когда из сетевой библиотеки получаешь всё что угодно одной кнопкой, речь идёт не о знании, а об умении быть пользователем виндоуз, управлять операционной системой.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67