Отряд ингерманландских партизан

История регионалистского движения в Петербурге и области с трудом поддается корреляции с «загогулинами» российской политики 1990-х годов. Но при этом она вполне соотносится со становлением новейшего европейского регионализма – как концепции и стратегии внутри объединявшегося тогда Евросоюза. В 1994 году Совет Европы принял Хартию местного самоуправления, а в 1996-м Ассамблея регионов Европы – Декларацию о регионализме. И неудивительно, что до Петербурга – как «самого европейского города России» – эти веяния по традиции дошли раньше других…

Однако в России официальной, московской, где с 1993 года установилась «президентская монархия», на слово «регионализм» было наложено табу. Это и привело к сохраняющемуся поныне парадоксу – если европейский регионализм играет интегрирующую роль в ЕС, где самоуправляемые регионы налаживают прямые связи, то российский регионализм привычно ассоциируется с распадом и сепаратизмом.

Многие петербургские регионалисты с тех пор уже устали объяснять согражданам эту разницу. Трудно «быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране»… Если «новая» Россия по-прежнему свято блюдет кремлецентризм, предпочитая быть «федерацией» лишь на бумаге и принципиально не реформируясь в сторону современного регионального самоуправления, тогда регионализм действительно перерастает в сепаратизм. Но это – не его самоцельный выбор, а исторический удел всех империй…

Попытаемся все же восстановить некоторые знаковые точки петербургского регионализма в беседе с его давним теоретиком, историком Даниилом Коцюбинским, автором-составителем сборника «Петербург без России: Pro Et Contra» (СПб, 2004).

- С каких времен и событий следует вести историю петербургского регионализма? Это возникшее в 1990-х Движение за автономию Петербурга или еще более ранний Ленинградский Народный Фронт?

- Публикации на тему автономии или даже независимости Петербурга стали выходить где-то с 1994 года, когда зрела колониальная война на Кавказе и стала окончательно ясной неоимперская эволюция «новой России». Помню свою статью осени того года, наделавшую много шума – «Великий город должен быть великим». Она вышла в популярной петербургской газете «Час пик», и вообще – эта тема тогда достаточно свободно и широко обсуждалась.

Что же касается ЛНФ, то в «перестроечные» годы разве что обсуждалась идея «свободной экономической зоны». Хотя, по аналогии с прибалтийскими «народными фронтами» тех лет, за идеей «регионального хозрасчета», конечно, также был политический смысл. Но эта идея скорее противопоставляла прогрессивный город советской экономической модели, а не России как империи. И ее разработчики (Собчак, Чубайс и др.) затем легко о ней забыли, влившись в администрацию ельцинской России. А вот в 1994 году городское регионалистское сообщество уже бросило вызов этой империи как таковой.

- Сегодняшних первых лиц российской власти часто именуют «питерскими». Как по-Вашему, они действительно представляют интересы города или уже безмерно далеки от них?

- Осмыслению этой темы у нас был посвящен сборник интервью с этими многочисленными деятелями, под названием «Московские петербуржцы: в плену имперского синдрома», вышедший в 2008 году. А что считать «интересами города» – вопрос, не имеющий объективного ответа. Если исходить из того, что интересы Петербурга – сохранить свою культурную идентичность и интегрироваться в Европу, то деятельность команды Путина прямо этому противоречит.

- Каковы Ваши основные аргументы против того, чтобы петербургское регионалистское движение именовалось «ингерманландским»?

- Как политический проект идея петербургской политической автономии/независимости потерпела поражение, когда в 1999 году петербургский десант начал высаживаться в Москве. Тогда стало ясно, что соблазн ловли журавля посредством противостояния Москве – не выдерживает конкуренции с соблазном поимки синицы посредством использования вновь открывающихся лоббистских каналов. Так рассуждали тогда и многие начальники, и многие рядовые горожане.

В этом смысле ингерманландская идея, перехватившая знамя из рук умирающего петербургского автономизма, сыграла важную роль. По крайней мере, она помогла провести четкую границу между московскими петербуржцами и петербургским идейным имперством, с одной стороны, – и европейским вариантом петербургской идеи с другой. Ингерманландцы, насколько смогли, спасли честь города на Неве, создав альтернативный – европейский и регионалистский – образ петербуржца, разотождествив его с теми «питерцами», что ринулись «покорять Москву».

Однако в Петербурге сегодня практически нет ингерманландской региональной идентичности, а петербургская региональная – есть. Следовательно, если думать о политическом успехе, надо работать с той идентичностью граждан, которая есть в реальности, а не в воображении группы городских мечтателей. Ингерманландская тема хороша как историко-культурная – память о шведско-финских корнях города, но как политический проект – она вряд ли имеет будущее.

Тем не менее, в «нулевые» годы именно «ингерманландцы» сформировали облик петербургского регионализма. И насчет доминирующей идентичности с Даниилом можно было бы поспорить – ингерманландский флаг на городских митингах и маршах стал уже хорошо узнаваем и даже более популярен, чем официальный флаг Петербурга.

Топоним «Ингерманландия» не является таким уж чуждым для России – весь регион, в котором был построен Санкт-Петербург, поначалу официально именовался «Ингерманландской губернией». Но регионалисты ведут историю дальше – к «дороссийским» временам этой земли, стремясь «прорастить» их в современности. У них очень популярен проект организации археологического парка и музея на территории крепости Ниеншанц, которую им (вместе с другими городскими гражданскими движениями) удалось отстоять от возведения там нелепого «газоскреба». Такие проекты вполне гармонируют с «археофутуристическими» изысканиями современных европейских регионалистов, которые также активно интересуются «забытой» историей своих земель и стремятся ее максимально популяризировать. И как знать – может быть, «новым брендом» Петербурга парадоксальным образом и станет открытие его «допетербургской» истории?

Спор между «петербуржцами» и «ингерманландцами» в целом также воспроизводит известную европейскую коллизию – столкновения интересов мегаполиса и окружающего его региона. В нынешней Бельгии происходит нечто подобное – Брюссель, хоть и находится на территории Фландрии, но всячески подчеркивает свой особый статус. В конечном итоге, это придает ему совершенно космополитическую природу, и есть некоторая ирония в том, что «столица Европы» расположена посреди одного из ее самых «сепаратистских» регионов …

Однако бурные «петербуржско-ингерманландские» дискуссии, несмотря на то, что для доминирующего политического дискурса в РФ выглядят совершенно маргинально, демонстрируют, тем не менее, живую природу этого регионалистского движения. А мертвая политика – это там, где до всяких выборов все уже заранее ясно и предопределено…

«Петербуржцев» и «ингерманландцев» объединяет общее неприятие нынешнего статус-кво. Но если первые стремятся к идеалу «вольного города», то вторые подчеркивают абсурдность нынешнего статуса и названия региона. Один из лидеров ингерманландского движения, публицист Виктор Николаев недавно написал едко-ироничную статью «Кто такие «леноблы», или Гримасы российской самоидентификации», сопроводив ее фотографией одного «праздничного» билборда, который явно достоин конкурса глобальных абсурдов:

Мы побеседовали с Виктором о полемиках в регионалистском сообществе:

- Историк Даниил Коцюбинский не приемлет ингерманландский «бренд» петербургского регионалистского движения, мотивируя это тем, что такое название не укоренено в городской идентичности. Какие контраргументы ты бы мог привести?

- Скорее, это коллега Коцюбинский приводит контраргументы. Сдаётся мне, что он просто путает понятия нации и городской идентичности. Разумеется, у петербуржцев – особая городская идентичность, с этим никто не спорит. Но точно также своя городская идентичность – у гатчинцев, лодейнопольцев, тихвинцев, киришан, тосненцев... Да, эти города меньше Петербурга. Это и неудивительно, Петербург – вообще самый крупный мегаполис Балтийского региона. Но это не отменяет их самобытности, особости.

Что касается ингерманландского «бренда», то он относится, скорее, к единой ингерманландской нации, проживающей на территории, которая сегодня по странному стечению обстоятельств носит название «Ленинградская область» – в то время, как города такого нет. И хотя Санкт-Петербург считается сегодня отдельным субъектом федерации, он всё же неразрывно связан с нашим общим краем, является его неотъемлемой частью. Кстати, мы выступаем за объединение города и области.

А когда мы говорим об ингерманландской нации, мы имеем в виду граждан всей нашей страны, вне зависимости от того, в каком городе, поселке, деревне или хуторе они проживают. Готов согласиться, что ингерманландская нация ещё не сформирована, но она стремительно кристаллизуется. Не замечать этого процесса – недальновидно, противодействовать ему – бессмысленно, видеть в нём какую-то опасность для себя, для граждан какой-то определённой национальности, для соседних регионов – просто глупо.

- Вопрос, на который ты, наверное, уже устал отвечать: вы сепаратисты?

- Как правило, те, кто задают такой вопрос, ответа от нас не ждут. Они как само собой разумеющееся считают нас сепаратистами и, что бы мы ни говорили, какие бы аргументы ни приводили – заканчивают разговор чем-то вроде: «Значит, вы хотите развалить Россию», а то и просто обвинениями в «русофобии» (как будто Россия – это национальное государство русских). Не скрою, есть участники ингерманландского движения, которые, в конце концов, махнули рукой на попытки метания бисера сами-знаете-перед-кем. И на такой вопрос они отвечают: «ДА, ДА, МЫ СЕПАРАТИСТЫ, ДОВОЛЬНЫ?!» Как ни странно, такой ответ вопрошающих обычно удовлетворяет, поскольку примиряет их с тем черно-белым миром, который царит у них в голове. На самом же деле, мир – цветной и живой, а наша позиция выглядит примерно следующим образом (в первом приближении, потому что у каждого, конечно, есть свои особые взгляды на ряд вопросов).

Итак, нам, ингерманландцам, в принципе всё равно: входит наша родина Ингрия (Ингерманландия) в состав России, в состав Евросоюза, в состав какого-то другого союза, федерации, конфедерации, или полностью независима. Главное, как говорится: «Жила бы страна родная – и нету других забот». Необходимо, чтобы гражданам был обеспечен достойный уровень жизни, уверенность в завтрашнем дне, хорошо оплачиваемая работа, обеспеченная старость, чтобы для квалифицированных специалистов работали социальные лифты, молодые люди могли получить хорошее образование и т.д. Разумеется, необходима демократия, выборность всех ветвей власти, включая судебную и плюс – выборные шерифы, а также верховенство региональных интересов над интересами «центра».

Всё это можно обеспечить в составе любого вышеперечисленного государственного образования. Однако если эти права народу не предоставлены, то он имеет право на самоопределение: в любой момент выйти из состава любого государственного образования, вступить в другое, либо остаться полностью независимым. Эта функция (между прочим – право нации на самоопределение, закрепленное в документах ООН) имеет два момента. Первый – государство, дабы не терять регион, вынуждено будет обеспечивать все эти права. А второй – если эти права не обеспечиваются, регион и правда сможет запустить механизм выхода из состава. Если это сепаратизм... В общем, вам решать, мы ничего никому не навязываем.

Как и у всякого основательного политического движения, за ингерманландским регионализмом есть свой оригинальный культурный бэкграунд. Близким к его идеям (или вдруг открывающим их) литераторам, художникам, музыкантам, режиссерам ежегодно вручается символическая премия «Ингерманландский можжевельник». Но своего рода «классикой жанра» стала песня «Ингерманландия», написанная лидером рок-группы «Электрические партизаны» Вадимом Курылёвым (одним из создателей ДДТ).

За последние годы появилось уже множество групп, работающих с ингерманландской тематикой, причем в самых разных стилях. Весьма популярными и даже переросшими в ежегодный фестиваль «Карельская весна», стали фолк-проекты, синтезирующие современную музыку с языками коренных этнических меньшинств Ингрии (ижорским, водским, карельским). Однако ингерманландский регионализм все же нельзя сводить к сугубо этническому движению, как порой делают некоторые сторонние наблюдатели. Уникальная этника этого края безусловно присутствует в творческих проектах, и вдохновляет их авторов, но их отнюдь не прельщает перспектива некоей «культурной резервации», они стремятся быть понятными широкой публике. В некотором смысле, современное творчество ингерманландских регионалистов можно соотнести с шотландской культурой, многие представители которой и поныне владеют более глубоким и образным английским языком, чем жители столицы империи.

Кстати, с русскими националистами у ингерманландцев столь же неоднозначные отношения. В некоторых вопросах (например, по поводу перекачки российских финансов в «привилегированные» кавказские регионы) они сходятся, но имперский унитаризм и регионалистское многообразие остаются несовместимыми. Организаторы недавнего петербургского митинга «Хватит кормить Кавказ!» тому же Виктору Николаеву слово предоставили, однако запретили его сторонникам поднимать ингерманландские флаги. В итоге, на этом митинге реяли только черно-желто-белые «имперки», и именно поэтому организаторам не удалось создать впечатления широкой общегражданской акции, как они изначально анонсировали свое мероприятие. Самые массовые выступления петербургской оппозиции всегда отличались флаговым многоцветьем, поэтому попытка подогнать их под один «имперский» стандарт заведомо выглядела нелепой. Не говоря уж о том, что протесты против имперской политики по удержанию Кавказа с одновременным размахиванием имперскими флагами – это еще одна очевидная заявка на конкурс глобальных абсурдов...

А ингерманландское движение, напротив, выглядит весьма многообразным по идейным предпочтениям своих участников. Один и тот же флаг на удивление легко объединяет и правых консерваторов, и левых анархистов (как называет себя Вадим Курылёв), и последовательных либералов. На реакцию изумленной публики регионалисты любят отвечать, что «отложили свои идейные споры до выборов в парламент Свободной Ингрии»…

Впрочем, ингерманландцы иногда (хотя скорее как исключение) побеждают и на нынешних местных выборах. Так, два года назад депутатом одного из петербургских муниципальных округов был избран социолог Иван Федоренко – один из активистов ингерманландского регионалистского движения. Он также ответил нам на пару вопросов:

- Принимаются ли идеи регионального самоуправления сегодняшними избирателями, или они по-прежнему надеются на «центральную» власть?

- К сожалению, сегодняшний избиратель зачастую просто подавлен колоссальным информационным прессом партии власти, отучающим его мыслить самостоятельно. Хотя «стихийных» регионалистов на уровне местного самоуправления много, но далеко не все осмеливаются выражать свои взгляды, поскольку перспектива переизбрания все жестче зависит от лояльности «центру». К этому следует добавить, что авторитет местной власти сейчас радикально подорван именно этим самым «центром». Устраивая показательные разносы местным руководителям, кремлевские деятели совершенно не желают замечать, что эту «вертикаль» коррупции выстроили они сами, и первую ответственность должны нести именно они. Но избирателям это все очевиднее – нынешний ментально-психологический ступор вместо какой-то предвыборной активности все яснее демонстрирует, что никакой «веры в доброго царя» также уже не осталось.

- Сейчас слово «Ингрия» принадлежит скорее области теорий и концепций. Возможно ли его наполнение практическим политическим содержанием?

- Конечно, возможно. Как тут ни закручивай гайки, мировая история все-таки продолжается. А объединение города и области – вещь совершенно реальная даже в нынешней политической конструкции. Оно экономически оправданно и в какой-то момент может стать даже необходимым. Но в итоге этого слияния получится не очередная «провинция», а европейская страна среднего размера, и становление новой идентичности не заставит себя ждать…

Ингрия… Для нынешних «третьих римлян» название такой страны звучит непривычно. Но наверное, для подданных еще «первой» Римской империи столь же странными показались бы такие имена будущих стран, как Италия, Франция, Испания…

Примечания:

Для заголовка использовано название песни группы «Электрические партизаны», в клипе которой участвуют поисковики-краеведы.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67