"Русский журнал" печатает фрагмент недавно вышедшей книги Жана-Робера Питта "Современная молодежь: какое образование ей нужно?". Хотя в исследовании идет речь о проблемах французского высшего образования, русскоязычному читателю будет небезынтересно сравнить этот материал с ситуацией в отечественных вузах.
<...> Гуманитарные факультеты принимают полмиллиона студентов. Здесь нет профессиональной ориентации при поступлении, и нет отбора. На них идут учиться те, кто получил аттестат о среднем образовании с литературным уклоном и кто не прошел по конкурсу в подготовительный класс для подготовки в более престижные институты, а также некоторые, получившие аттестат зрелости с техническим, или даже профессиональным уклоном, но невыбравшие профессионально-технические учебные заведения.
А что сказать о 45 000 студентов отделений "Наука и техника в области спорта и физической деятельности", из который 14 000 ежегодно получают дипломы... в то время, как на конкурсные экзамены для занятия должности преподавателей физкультуры и спорта каждый год выделяется 415 мест? Клод Аллегр (бывший министр просвещения) рекомендует ограничить число мест по этой специальности, но, увы, вопреки собственной логике, отказывается ограничить число мест для других специальностей, предпочитая убеждение отбору.(1) Это политкорректно и приемлемо при современном состоянии общественного мнения, но это - чистое лицемерие, и, несмотря на внешнюю оболочку, совершенно антидемократично, поскольку на общеобразовательных направлениях больше других отсеиваются именно дети из слоев со скромным достатком и слабее подготовленные. И это - еще одна причина, по которой французское высшее образование совершенно неспособно пересмотреть сложившуюся иерархию должностей и доходов. За исключением случаев, когда, в целом, ответственность лежит не на нем(2), высшее образование во Франции является машиной для воспроизведения того, что принято называть "социальным неравенством".
Есть много консультантов по профориентации в лицеях и университетах, но ни один студент не обязан следовать их советам. Даниель Пуртье, председатель Ассоциации советников по психологической ориентации, говорит об этом с сожалением: "Мы тщетно предупреждаем молодого человека, что в этом секторе нет перспектив; если он действительно хочет туда идти, он часто не прислушивается к советам, возможно, под влиянием смутного ощущения, что, в любом случае, его будущее не имеет перспектив(3)." Именно студенты первых двух курсов общеобразовательных направлений, в большинстве своем, продемонстрировали неприятие закона о первом трудовом контракте. У них нет ясного представления о том, что образование, которое они получают, и диплом, который им будет выдан, (при том, что требования во время учебы не заставляют их чрезмерно напрягаться) не позволят занять им руководящих постов, о которых они мечтают. Многие девушки, записываясь на первый курс юрфака лелеют мечту стать судьями по делам несовершеннолетних. Можно себе представить разочарование тех, кто получает катастрофические оценки на экзаменах за первый семестр.
В области гуманитарных наук (литература, социальные и гуманитарные науки, как их принято расплывчато называть) этот печальный момент истины смягчается или наступает позже, поскольку университеты стремятся занизить уровень отсева. Министерство, к которому они относятся, призывает их снижать отсев, так как это - знак того, что они не заботятся должным образом о своих студентах. Дирекция оценки и перспективы только что составила рейтинг университетов, исходя из вероятности получить диплом Лисанс (диплом об окончании третьего курса) за один год(4). "Лучшим" университетом признан Страсбург III, где такая вероятность достигает 85,7%, а на последнем месте - Париж-Сорбонна с показателем 58,5%. Ай-ай-ай! Университеты вводят все большее количество тьюторов, что, несомненно, хорошо, но это не решает проблемы в критических случаях, когда студенты с самого начала были плохо ориентированы. Сказать студенту, получившему профессиональный аттестат булочника, что у него есть все шансы вылететь с первого курса философского факультета, не значит презирать его, напротив, запретить ему это безумие значит оказать ему огромную услугу. Если, конечно, он делает это не для того, чтобы получить студенческий билет и соответствующие льготы, в частности, - социальную защиту и доступ в студенческую столовую. Но в таком случае надо признать, что почти бесплатное университетское образование обнаруживает здесь всю свою извращенность.
Пик достигается с появлением лже-студентов, которые записываются на какую-нибудь специальность только с тем, чтобы получить подпись на конвенции в бюро стажировок. Многие предприятия не принимают стажеров, если те не являются студентами, чтобы не платить социальные отчисления. Именно по этой причине в некоторых университетах так много студентов, изучающих украинский и белорусский. Студенты не посещают занятий, и им проще записаться в университет за 150 евро, чем подготовить конвенцию о стажировке! Так обстоят дела во французких университетах, где любой отбор при поступлении запрещен!
Для того, чтобы несколько снизить уровень отсева, многие преподаватели, являясь при этом добросовестными и хорошими учеными, начинают завышать оценки, что позволяет средним студентам получать необходимое количество учетных баллов (кредитов) для продолжения учебы. Все это вписывается в сложную систему постоянного контроля, взаимозамены предметов, "баллов жюри", присуждаемых в момент подсчета в конце семестра, переэкзаминовок, которые значительно сокращают уровень отсева после первого курса, который, без этого, составил бы не 53, а 70%. Во время потоковой лекции на первом курсе больше необходимо умение поддерживать дисциплину, чем педагогическое мастерство, ориентированное на усвоение знаний и новых идей. Невозможно себе представить спокойную обстановку в течение более нескольких минут подряд. Экзамены требуют проявления неимоверной изобретательности с тем, чтобы избежать мошенничества. Но самое изнуряющее - проверка письменных экзаменационных работ, из которых лишь небольшой процент действительно заслуживает средней оценки. В других - полно орфографических и синтаксических погрешностей, ошибок, удручающей наивности, непоследовательности, противоречий. Все молодые университетские преподаватели, которые работают не покладая рук, чтобы получить пост доцента и которые испытали это на себе, спускаются с облаков на землю и спрашивают себя, куда они попали, а также, каким образом их студенты смогли получить аттестат зрелости. Их чувство вполне соответствует тому, что испытывают молодые преподаватели на своей первой работе в коледже или лицее, расположенном где-нибудь на окраине.
Социолог Мари Дюрю-Беллат, автор недавно вышедшего прекрасного эссе под названием Школьная инфляция(5), рисует удручающую картину этого обесценивания дипломов, говоря об оценке студентами ее занятий: "Я попросила студентов, как это я обычно делаю, написать мне, что они ожидают от этого курса. Один студент ответил так: "Этот вопрос - провокация. Мне до лампочки ваш курс. Мне нужен диплом, чтобы получить работу." Я не скажу, что ответ меня удивил, но он меня шокировал. К тому же, я отмечаю возрастание требований студентов, которые хотят добиться правил, все более и более способствующих получению этого диплома. Я имею в виду, конечно же, взаимокомпенсацию оценок. Мошенничество - также является еще одним явлением, наблюдаемом в аудитории. Получение диплома становится единственной мотивацией... Можно резонно задать вопрос, не укрепляет ли политика поголовного дипломирования неравенство, борьба с которым является ее целью, не делает ли она еще более сложным трудоустройство молодежи(6)."
Именно в силу этого принципа за последние три года многие молодые ученые, аспиранты или уже получившие степень, выходили на демонстрации в белых рубашках по призыву "объединения Спасем науку" с требованием мест для ученых в крупных государственных структурах. Мы пишем диссертацию или мы получили научную степень, значит, мы имеем право на государственное трудоустройство, а если мы этого не получаем, значит, государство не любит науку: таковы речи, которые назойливо повторялись в течение многих месяцев и которые подхватили профсоюзы ученых, многие ректоры университетов и определенные средства массовой информации, всегда готовые услышать голос вдовы и сироты. Почему бы не задаться вопросом, а пошли ли эти изыскания на пользу обществу, могут ли они вызвать интерес в том или ином секторе экономики и таким образом получить применение на практике, создающее блага и рабочие места?
Необходимо также затронуть условия работы в университетах. Возьмем в качестве примера Париж-Сорбонну(7), университет, где изучаются гуманитарные науки, имеющий в своей области прочную репутацию во Франции и в мире: 26 000 студентов, из них 2 400 аспирантов, 260 диссертаций, защищаемых ежегодно, 950 ученых-преподавателей, 500 работников администрации. Все это помещается в 14 различных корпусах, общей площадью 60 000 кв.м, (при этом большая часть помещений нуждается к капитальном ремонте(8)), т.е. из расчета 2,6 кв. метра на студента(9). Для сравнения, в среднем в целом по французским университетам эта цифра составляет 9,7 кв.м, для провинции Иль-де-Франс - 7,9 кв.м, в филологических университетах - 4,7 кв.м. Многодисциплинарный университет в Пуатье имеет 300 000 кв.м на 25 000 студентов, т.е. в пять раз больше площади. В Париж-Сорбонне, редко у кого из преподавателей есть свой кабинет или место в общем кабинете, где они могут заниматься наукой, готовиться к лекциям, принимать студентов, участвовать в коллективной деятельности, короче говоря, выполнять свою работу. Другие работают на дому, приходят в университет читать лекции, затем возвращаются домой, встречаясь со студентами в корридоре, в библиотеке или в кафе. Надо сказать, что такой университет обходится недорого. Его бюджет на 2006 год составляет 32 миллиона евро, из которого 8 миллионов - собственные ресурсы (плата за учебу, повышение квалификации, и т.п.), к которым добавляются 54 миллиона на зарплату, выплачиваемую государством, то есть в целом - 86 миллионов. Таким образом, обучение студента одного из старейших и престижнейших в мире университетов обходится ежегодно в 3 300 евро, то есть, дешевле, чем половина того, что тратится на одного французского студента в среднем, меньше, чем тратится на ребенка в детском саду, в три раза меньше того, сколько стоит обучение лицеиста, меньше, чем обучение мексиканского студента. Требуется большая смелость, чтобы провести сравнение со стоимостью ежегодного обучения студента крупного американского университета.
Возьмем Принстонский университет, который, это правда, является одним из лучших в стране и в мире, седьмым в Шанхайском рейтинге. В 2004-2005 году в нем учились 6 677 студентов (4 678 студентов, 1 999 аспирантов). Он располагает капиталом в 10,8 млрд долларов, то есть 9,6 млрд евро. Французские университеты не способны достичь этой цифры, поскольку они обычно не являются собственниками своих корпусов и территории, которые принадлежат государству или территориальным общинам. Бюджет на 2005-2006 год составил 730 млн евро, то есть в восемь раз превосходил бюжет Париж-Сорбонны. Стоимость обучения одного студента составляет 110 000 евро в год, (то есть в 33 раза больше, чем расходуется на одного студента Сорбонны). Эта сумма на треть состоит из взносов самого студента: 25 000 евро за запись в университет, 3 700 евро за жилье, 3 300 евро на питание, к этому добавляются другие мелкие расходы. На одного преподавателя приходится десять студентов, то есть соотношение преподаватель/студент в три раза лучше, чем в Париж-Сорбонне. Территория университета простирается на 200 га (площадь Парижа внутри бульварного кольца составляет 5 000 га), на которой располагаются 160 корпусов, общей площадью 736 000 кв.м, то есть 110 кв.м на студента. В библиотеках хранится 6,2 млн книг(10), столько же микрофильмов и 11 000 метров рукописей и древних и редких документов. Другие американские университеты международного уровня обладают сопоставимыми средствами.
Сравнение с Францией удручает, но не нужно из-за этого о нем умалчивать. Несложно понять, почему в мировом рейтинге университетов, составленном Шанхайским университетом Цзяо Тун, Принстон помещен на 8 место, а ведущий французский университет Пьер и Мари Кюри (Париж VI) занимает лишь 46 позицию. Среди первых пятисот университетов французских - двадцать один, а из пятидесяти первых тридцать семь - американские. Критерии отбора, действительно, среди прочего, включают число лауреатов Нобелевской премии, ученых, удостоенных медали Филдса, публикации в журналах Nature и Science, которые касаются лишь естественно-научных и медицинских университов. Рейтинг по дисциплинам позволил бы ряду французских университетов получить хорошую позицию, если принимать во внимание число диссертаций, защищенных, в частности, иностранцами, публикации в журналах, имеющих редакционную коллегию, преподавательскую деятельность профессоров за границей и их участие в международных конференциях.
Конечно же, это вполне правдоподобное предположение касается лишь некоторых университетов, расположенных в больших городах. Нельзя того же сказать обо всех восьмидесяти пяти университетах, которыми усеяна французская территория, имеющих филиалы в ста пятидесяти городах, а в 1962 году их было около трех десятков. Это разбросанность, к которой стремились государство и территориальные общины, уничтожила мобильность студентов, или, вернее, создала университеты по соседству с домом для молодежи из небогатых слоев населения, в то время как другие всегда находили средства поехать учиться в крупный город или в Париж(11). Именно таким образом еще в большей степени истребили меритократию, конечно же, действуя из наилучших побуждений. Многие из маленьких университетов не привлекают лучших студентов, так же, как и лучших ученых-преподавателей. В них защищается очень мало диссертаций, которые редко соответствуют международному уровню. Говорить об этом значит нарушать великое табу, но по секрету все это признают. Почему же тогда не извлечь из этого выводы и не приспособить политику в отношении университетов к реальности?
Некоторые ректоры и руководители Министерства Национального образования думают, что дела во Франции обстояли бы намного лучше, если бы университеты были сгруппированы. На первый взгляд, да, это так, в том, что касается критериев для установления рейтинга. Жильбер Березья, бывший ректор университета Пьер-е-Мари-Кюри (Париж VI), горячий сторонник слияний в городах, где много университетов, сам из Альянса Paris Universitas. Эта ассоциация включает его университет, Париж 3, Париж-Дофин, Высшую нормальную школу, Высшую школу социальных наук, и, как он надеется, Париж 2, что привело бы к созданию объединения, охватывающего все дисциплины. Жильбер Березья утверждает, что, по одному из критериев Шанхайского рейтинга, - по числу опубликованных статей, - это объединение находится на первом месте в Европе и на двенадцатом - в мире.
Проблема в том, что слияние произойдет не завтра, а экономия масштаба реализовалась бы только в том случае, если бы самостоятельность университетов во Франции была реальной и если бы финансовые средства были на уровне международных стандартов. Представляете, что представляет собой управление бедными учебными заведениями с числом студентов 50 000 или 100 000 человек, распределенных по десяткам обветшалых корпусов? Это можно сравнить с тем, как если бы кто-то подумал, что регион Сахель будет развиваться быстрее, если Чад объединить с Нигером, Мали и Мавританией. Гарвард занимает первое место в Шанхайском рейтинге с 20 000 студентов, которых тщательно отбирают по всему миру, так же, как и их преподавателей. У них - кампус, о котором можно только мечтать, и колоссальное финансирование. Во Франции этому нет эквивалента; в Англии есть, Кембридж (20 000 студентов) и Оксфорд (18 000 студентов), соответственно 2 и 10 позиция в мировом рейтинге. Отставание огромно.
Тем не менее, французские университеты, несмотря на их ужасающую бедность, таят в себе настоящие богатства, которые только необходимо лучше использовать. Именно на них и нужно опираться в преддверии радикальной реформы, которая настоятельно необходима. Основное направление - область научных исследований. Преподавательский состав набирается прежде всего, исходя из способностей к научной деятельности. В крупных университетах несколько десятков кандидатов, а иногда их число доходит до сотни, участвуют в конкурсе на занятие должности доцента. Успешно прошедшие по конкурсу, обычно в возрасте до тридцати лет, обладают впечатляющими резюме: учеба в Высшей нормальной школе, звание агреже с хорошим рейтингом по некоторым предметам, диссертация высокого качества, единогласно принятая ученым советом, состав которого выше всякой критики, опыт работы в высшем образовании в должности ассистента или в качестве аспирантской нагрузки, владение иностранными языками, и т.п.
Проблема в том, что этих молодых ученых-преподавателей нанимают пожизненно. Если они впишутся в динамичную команду преподавателей и исследователей, ведомую талантливыми лидерами, умело управляющими сотрудниками под их началом, то проблемы нет. К сожалению, так обстоят дела не всегда, особенно в гуманитарных науках, в праве и в экономике, где научные исследования и эксперименты не требуют постоянного присутствия. К тому же, такое присутствие было бы трудно осуществить на практике, ввиду отсутствия достаточно просторных помещений. Больно констатировать, что молодые коллеги замыкаются в индивидуализме, который, за рядом иногда блистательных исключений, препятствует появлению новых идей и высоким свершениям(12). Не всякий способен стать ученым или писателем-отшельником. В этих дисциплинах заведующие кафедр или лабораторий зачастую соглашаются занять эту должность, лишь уступая дружескому давлению со стороны коллег, настолько тяжела связанная с этой работой бюрократическая нагрузка, а признание ничтожно мало, если вообще оно есть. Но кто-то должен этим заниматься...
Тем не менее, многие университетские преподаватели занимаются наукой, и даже хорошо, даже очень хорошо, они готовят молодых ученых, у них есть аспиранты, иногда много аспирантов, а у некоторых самых авторитетных - даже слишком много. Этот последний вид деятельности редко встречается среди заведующих научными исследованиями в "больших" институтах, занимающихся только научными изысканиями: Национальный центр научных исследований, Национальный центр медицинских исследований, Национальный институт агрономических исследований, Научно-исследовательский институт развития и т.д.
К сожалению, здесь приходится констатировать еще один французский изъян: эти учреждения притягивают к себе заметную долю государственных кредитов на научные исследования, а результаты их деятельности были бы незначительны без объединения с живыми силами университетов, ученых-преподавателей и аспирантов. Говорить об этом - еще одно табу в нашей стране, но мы не решим проблему модернизации нашего высшего образования без устранения этого дефекта в сфере научно-исследовательской деятельности. Уж сколько раз твердили миру, что крупные исследования связаны или с требовательным заказчиком, государственным или частным, как это происходит в области ядерных исследований, вооружений, авиационной и космической промышленности, информатики, промышленном применении научных достижений и т.п., или с образованием и подготовкой исследователей, что, в ряде дисциплин, является самой лучшей мотивировкой. Уже неприемлимо брать на работу ученых в области гуманитарных наук в возрасте около тридцати лет, надеясь, что они сохранят свою продуктивность и энергичность в течение тридцати пяти лет, никуда при этом не выезжая и не подвергаясь никакой аттестации! Такое случается, и можно только приветствовать некоторых замечательных заведующих научно-исследовательской деятельностью, которые, обычно, любят преподавать и посвящают этому на общественных началах значительную часть своего времени. Но другие... И здесь у университетов так же наблюдается нехватка средств. Они стремятся худо-бедно работать со студентами первого цикла, пытаясь выявить среди них талантливых и вывести их на диплом мастера или защиту диссертации, - то, к чему готовились их преподаватели. Отметим, что большая часть французских ученых-лауреатов Нобелевской премии прежде всего - университетские профессора, часто затем прошедшие через Коллеж де Франс: Жан Доссе (медицина, 1980 год), Жан-Мари Лен (химия, 1987 год), Морис Алле (экономика, 1988 год), Пьер-Жиль де Жен (физика, 1991 год), Клод Коэн-Тануджи (физика, 1997 год)...
Не будем забывать, что Национальный центр научных исследований был основан в 1939 году по инициативе Жана Перрена, бывшего заместителя государственного секретаря правительства Блума, а с 1944 по 1946 год его возглавлял физик-коммунист Фредерик Жолио-Кюри. К сожалению, образцом послужила Академия наук СССР, то есть исследования под неустанным контролем государства и с четкой идеологической ориентацией(13), с опорой на постоянных и избранных ученых, единственным стимулом которых является аттестация Национального комитета, где они сами себе дают оценку. <...>
Перевод Алексея Лобкова
Примечание:
1. A.J., "Allegre: L'universite pratique le liberalisme sauvage", Le Figaro, 3 avril 2006, supplement Economie, p. 9.
2. Автор этих строк знает, о чем говорит.
3. Anne-Sophie Cathala et Anne Jouan, "Attention, diplômes sans issues", Le Figaro, 3 avril 2006, supplement Economie, p. 6.
4. Justine Ducharne, "Les meilleures facs pour reussir sa licence," Le Figaro, 9 mars 2005, p. 15. Клодин Перетти, в то время бывшая директором ДОП, комментирует неоднозначность этого исследования : "Остается только пожелать, чтобы университеты использовали эту значимую информацию об эффективности педагогических мер, которые они включают в свою политику, направленную на улучшение успеваемости, и что государство сможет их поддержать в рамках целевых программ на контрактной основе. Да здравствует утечка в будущее!"
5. Marie Duru-Bellat, L'Inflation scolaire, op.cit.
6. Marie Duru-Bellat, "Diplomes: stop ou encore?", Le Monde de l'Education, avril 2006, pp. 22-24.
7. Comite national d'evaluation, L'Universite Paris-Sorbonne Paris IV. Rapport d'evaluation, Paris, CNE, mars 2006.
8. Юдит Лазар, профессор социологии в университете Париж-Декарт (Париж V) не скрывает возмущения: "Являтся ли почти бесплатное обучение оправданием ветхости помещений? Наши учебные корпуса, возможно, - самые грязные и самые обветшалые из всех развитых стран, сопоставимые со странами третьего мира." Цитируется по Justine Ducharne, "Les facs francaises ressemblent trop souvent a des taudis", le Figaro, 14 avril 2006.
9. Для сравнения: в соответствии с нормативами на одну курицу Бресс должно приходиться 10 кв.м. площади, чтобы она считалась соответствующей по качеству зарегистрированной марке.
10. Во всех университетах Лиона имеется меньше миллиона книг.
11. Jean-Robert Pitte, "La carte universitaire et les villes", dans Denise Pumain et Francis Godard, Donnees urbaines, Paris, Anthropos, 1996, pp. 257-263. "План Университет 2000", задуманный Лионелем Жоспеном и Клодом Аллегр и осуществленный в 1990 и 1995 гг., является немаловажной причиной такого положения дел; впрочем, значительно в этом виновны и депутаты, левые и правые, осмелевшие в ходе плохо направленной, или, вернее, мегаломаньячной децентрализации.
12. Грустно читать очень яркое повествование Thierry Foucart, Scenes ordinaires de la vie universitaire, ou Comment la France perd ses facultes, Paris, Fabert, 2004.
13. В 1986 году в рамках исследования по истории Национального центра научных исследований Габриель Минер, бывший генеральный секретарь, близкий к Жолио-Кюри, отвечает на вопросы Асланофф и Пикара.
"В: Создается впечатление, что в НЦНИ, во время Освобождения Франции, принадлежность к левым была преимуществом.
О: Да, и это продолжалось довольно долго.
В: Считаете ли вы, что это повлияло на деятельность НЦНИ?
О: Конечно. Я бы даже сказал, что это происходило автоматически. Ученым правых взглядов не поручали никаких ответственных постов. Все всякого сомнения такой остракизм преобладал в этот период."
Рискуя кому-то очень не понравиться, приходится признать, что ничего не изменилось в этом отношении. Это проявление необычайного французского консерватизма в сфере высшего образования и науки, где еще в массовом порядке принято считать, что интеллект и наука имеют политическую окраску.