Для начала обозначу одно важное различие, о котором не все подозревают, - различие между «историческим нарративом» (рассказом о прошлом своей Родины, который преподается в школе и лежит в основе восприятия истории большинством населения) и историей как наукой. Наука ставит вопросы и находит на них ответы, но редко однозначно определяет, что именно было более, а что менее важным в прошлом. Но мы сегодня не о науке, а как раз о нарративе.
Второе важное предварительное замечание касается роли истории в становлении групповых идентичностей. Историческая наука в современном виде возникала в процессе становления национальных государств и являлась одним из самых мощных путей формирования национальной идентичности.
В силу этих причин к середине прошлого столетия в общественном сознании доминировало представление о том, что история страны должна быть единой. История сплачивает нацию, история лежит в основе национальной идентичности, а появление альтернативного исторического нарратива – шаг к расколу.
По традиции, исторический нарратив в России контролировался государством, которое пресекало попытки создания конкурирующих региональных версий истории как сепаратистские.
И именно поэтому сразу же после образования новых государств на пространстве бывшего СССР в них начали формироваться собственные версии исторических нарративов, - связных рассказов о национальной истории, включаемых в школьные учебники и официальную систему символов. В этих рассказах формировался собственный пантеон героев и список предателей, конструировалась память о славных победах и о всенародных бедствиях.
Однако XXI век отличается от XIX, и представления об истории тоже изменились.
В последние десятилетия российская историческая наука вступила в период диверсификации объекта исследования (он же – субъект истории). Если ранее основным объектом истории было государство, а также – в марксистской традиции – угнетенные классы и революционное движение, то в новейшую эпоху на их место пришли множественные и разнообразные группы, выстраивавшие собственную идентичность, для обоснования которой требовалась собственная история.
Аналогичные процессы происходили в западной исторической науке, где, начиная с 1970-х гг. появились, например, «черная» и женская истории, позволившие афро-американцам и феминисткам говорить об отдельной идентичности этих групп. На те же годы пришелся расцвет региональных историй, быстро сменившийся еще большим дроблением объекта вплоть до современных микро-исторических подходов, в которых объектом выступает отдельная деревня, семья, предприятие.
В каждом из случаев подъем социальной группы сопровождался и ускорялся появлением истории, написанной о ней и с ее позиции. Единый нарратив просто не справлялся с «цветущей сложностью» многокультурного общества, - часть населения просто не находила себя в этой узкой схеме.
Российская историческая наука переживает схожие процессы, отмеченные, однако, рядом особенностей. Так, в «москвоцентричном» учебнике истории России не находится места для многих регионов страны, школьники которых ощущают себя «выключенными» из исторического процесса, изучаемого на уроках. Еще сложнее ситуация в тех регионах, которые когда-то – обычно столетия назад, - выступали соперниками Москвы. Известны проблемы изучения «взятия Казани Иваном Грозным» в Татарстане или Кавказской войны XIX века в республиках Северного Кавказа, однако ведь и рязанскому школьнику приходится читать об «измене» рязанского князя Олега во время Куликовской битвы. И такие примеры найдутся в каждом регионе России.
В отличие от США, в нашей стране не развилась историография отдельных социальных групп (кроме классов) - не существует истории женщин (хотя есть отдельные, безусловно, интересные книги), практически нет истории национальных меньшинств, не имеющих территориальной автономии.
Вместе с тем, активно развивается история регионов страны в рамках границ субъектов федерации и административных образований. Практически в каждом областном центре – и точно в каждой республике – на свет появились разнообразные тома историй родного края. К публикации этих книг, как правило, причастны местные власти, спонсирующие авторов и издательства, продвигающие эти труды в школы и вузы региона. Это связано как с политической повесткой дня местных элит, так и с задачами патриотического воспитания, школьного преподавания и, наконец, развития туризма. Множество историков-краеведов – как преподавателей вузов, так и увлеченных любителей – принимают активное участие в этих проектах. Зачастую в этих проектах научная история уступает политическому запросу (вспомним недавний случай с «обоснованным новыми открытиями», изменением даты основания Казани и празднованием ее 1000-летнего юбилея).
В этих усилиях легко различимы процессы формирования региональной идентичности, последствия которого еще только предстоит оценить. Однако некоторые проблемы и возможности видны уже сегодня.
Прежде всего, эти региональные версии истории страны невозможно запретить (и репрессировать краеведов, как это сделала советская власть в 1930-е). Если продолжать воспринимать это «умножение истории» как угрозу, то у государства практически нет ресурсов, чтобы ему противостоять [1] .
Более того, «давление» единого нарратива может привести только к противопоставлению местных историй «центральной»: так, уже можно прочесть о противопоставлении «новгородской демократии» «московскому деспотизму», о расказачивании «вольнолюбивого донского братства» пришедшими из центра большевиками, о «колонизации независимых окраин» петербургской империей... Кстати, князю Олегу в Рязани не так давно поставлен памятник.
Однако мне представляется, что эта ситуация на самом деле создает новые возможности. В самом деле, почему не подумать о реконструкции российского исторического нарратива через интеграцию региональных историй? Почему бы не поставить задачу создания единого полотна российской истории из историй отдельных областей и республик страны? Тогда основным содержанием «истории, которую рассказывают детям», будет не развитие и расширение имперского центра, а история местных сообществ, налаживавших отношения друг с другом и с Москвой, принимавших решения (в политике, культуре, индивидуальных жизненных стратегиях), которые создавали из них единую нацию.
Создание такого полотна позволит увидеть противоречия и конфликты, решавшиеся во взаимоотношениях между разными сообществами, - и поможет научиться на ошибках прошлого, а также понять, что в современном мире сосуществуют разные взгляды на одну и ту же проблему, усвоить, что эти взгляды иногда невозможно примирить, но необходимо понять лежащую в их основе идентичность.
Такой рассказ не только поможет обществу перейти к новому уровню понимания сущности исторической науки, но и снимет целый ряд проблем, которые, по версии государственноцентричной истории, угрожают целостности страны. Не в последнюю очередь, такой взгляд на историю России поможет и в диалоге по историческим вопросам с соседними странами, в некоторых из которых собственная история конструируется как антитеза «московскому варианту».
Такая история будет историей общества, а не бюрократии, историей регионов, а не Москвы и Петербурга, историей федерации, а не унитарного государства.
Примечания:
[1] Вполне вероятно, например, что в существовании разных исторических нарративов видит угрозу В.В.Путин, который не раз говорил о врагах России, которым нужно «дезорганизованное и дезориентированное общество, разделенное общество», и, по некоторым данным, лично в Ростове-на-Дону требовал от лидеров донского казачества отозвать их инициативу о реабилитации атамана Краснова.