Михаил Угаров: "Театр происходит в голове"

От редакции.“Театру.doc” стукнуло 10 лет. По случаю круглой даты никаких капустников, торжественных церемоний и возвышенных речей не ожидается. Зато по счастливому стечению обстоятельств “Театр.doc” разменял второй десяток под смех зрителей на премьере спектакля “Берлуспутин" режиссера Варвары Фаэр по пьесе итальянского драматурга Дарио Фо.

Название говорит само за себя. В итальянской версии постановка называлась “Двойная аномалия”. Но это не помешало режиссеру адаптировать произведение под русского зрителя, сместив центр тяжести с Берлускони на Путина. Спектакль начинается вполне прозаично. На сцене обсуждают детали предстоящей работы актриса и режиссер (актеры Евдокия Германова и Сергей Епишев). Фильм, в котором будет сниматься Германова, явно смахивает на абсурд: Берлускони погиб, Путин ранен, врачи пересадили часть мозга итальянца его русскому другу, и вот тут-то начинается все самое интересное. Актриса-жена Путина (которую, к слову сказать, режиссер спектакля Варвара Фаэр довольно остроумно заточила в монастырь) по очереди встречается с врачом, духовником, которым она жалуется на свою нелегкую женскую долю, и, собственно, Путиным, который не выносит сразу двух мозгов в своей голове, периодически сходит с ума и начинает нести чушь.

В честь своего десятилетия “Театр.doc” припомнил Путину все неформатные слова, выражения и необычные метафоры, которые сначала резали слух, а потом начинали применяться по поводу и без. Путин фигурирует в воспоминании жены с голым торсом, на горных лыжах и с древнегреческими амфорами в руках. Одним словом, полный боекомплект известного всем пиара. Разве что не хватает зверушек, которых то и дело призревает премьер-министр. “Двумозглый” Путин живет какой-то странной двойной жизнью в двух параллельных реальностях. В одной, например, он вожделеет Алину Кабаеву, в другой ругается по-итальянски.

Спектакль «Берлуспутин» сделан в жанре политической сатиры. Режиссер использовала в постановке различные видео, ставшие популярными в интернете, в которых так или иначе фигурирует Путин. Спектакль оставляет после себя ощущение двойного абсурда: с одной стороны это все так смешно и гротескно, что категорически реальностью быть не может. С другой - похоже, это и есть наша задокументированная и сжатая во временном отрезке абсурдная реальность в чистом виде.

Художественный руководитель “Театра.doc” Михаил Угаров рассказал «Русскому журналу» о достижениях театра, юбилее, новом спектакле и объяснил, как одиночество поспособствовало возрождению документального театра.

“Берлуспутина” неравнодушная публика впервые увидела в день юбилея. Заняты были все стулья, все подоконники и все подушки, которые нашлись в театре.
* * *

Русский журнал: Почему вы решили отметить десятилетие Театра.док спектаклем “Берлуспутин”?

Михаил Угаров: Мы так не решили, просто получилось, что премьера попала на эти числа.

РЖ: Были трудности с постановкой “Берлуспутина”?

РЖ: Нам отказались печатать афиши по политическим мотивам. Я почему-то знал, что так будет. Эти трудности ерундовые. Понятно, что будет и критика, могут нашисты придти. Ради бога, пусть приходят. Были трудности эстетические. Это площадной театр, площадная сатира, не очень разработанная в России. Непонятно было, как это делать. У нас нет традиций политического театра. Как актеру играть в политической пьесе? Они не знают. Вот это настоящие трудности. А те - закономерны. Вот, например, мы играем спектакль 6 марта, а 4 марта выборы президента. И все может быть. Вот и посмотрим, как это будет, изменится ли звучание спектакля, потому что театр очень зависит от времени, от сегодняшнего дня.

РЖ: “Берлуспутин” и “Двухголовая аномалия” схожи по эстетике?

М.У.: Я видел куски “Двухголовой аномалии” в записи. Нет, они не схожи. Там играет автор со своей женой. Пьеса записана в результате их импровизации. Они сначала играли, а потом записывали то, что они говорили на спектакле. У нас актеры имеют текст и играют. Потом еще итальянцы плевать хотели на Путина. Их волнует Берлускони. Главные герои - Берлускони и его жена. При переводе и адаптации с разрешения и одобрения Дарио Фо у нас главные герои Путин и его жена Людмила. Дарио Фо понимает, что здесь возможны живые изменения.

РЖ: Почему вы решили не отмечать десятилетие каким-то торжеством или капустником?

М.У.: Мы не делаем какой-то торжественный вечер с капустником, как делают в обычных театрах. Поскольку наш театр необычный, мы решили не действовать традиционно. Мы рассуждаем так: ну юбилей, подумаешь, что случилось? Всем становится очень тошно при мысли, что нужен торжественный вечер с вручением грамот, песнями, плясками и поздравлениями. Но цифра в10 лет в голове все равно существует.

РЖ: Ну хорошо, а если бы составлялась ретроспектива, то какие спектакли “держат” историю вашего театра, какие могли бы в нее войти?

М.У.: Одним из первых был спектакль “Война молдаван за картонную коробку”, который эстетически определил реальный театр - когда зритель не понимает, актер перед ним или действительно молдаванин, приехавший в Москву. Мы очень долго делали этот спектакль. Затем был “Кислород” Ивана Вырыпаева, за который мы получили первую “Золотую Маску”. Если в первом случае был социальный театр, здесь был театр личностный, взгляд вовнутрь. Очень важно вспомнить наш бесценный опыт, когда мы делали “Сентябрь.док”. Мы впервые сделали спектакль про события в Беслане на основе интернет-форумов - ни одного “написанного” слова, только чеченские, ингушские и осетинские форумы за те дни, когда все происходило - то есть непосредственная реакция.

Сейчас - совершенно обратный по эстетике спектакль “Зажги мой огонь” Саши Денисовой и Юрия Муравицкого, который номинируется в этом году на “Золотую маску”. Я посмотрел его и сказал, что это не Театр.док, но как здорово, что у нас есть этот спектакль - фантазийная постановка о поколении тридцатилетних и о том, напрасно ли прошла их жизнь. И вот сейчас “Берлуспутин” - вещь откровенно политическая. Дарио Фо написал пьесу в жанре жесткой жанровой сатиры. Это тоже не ”док”, а скорее игровой театр.

РЖ: У “Дока” были театры, с которых он себя делал десять лет назад?

М.У.: В общем, нет. Импульс нам дал Royal Court - лондонский театр, который занимается только современной драмой, они также развивали “вербатим” (то есть технику дословного и точного воспроизведения документальных текстов – РЖ). Но мы переосмыслили их опыт, потому что русская публика не врубится в то, что делает Royal Court. Еще один очень важный для меня театр - немецко-швейцарский “Римини Протокол”. Это нашей публике вообще нельзя показывать. Они будут кричать “А где театр? Что это такое?” С точки зрения нашего человека, привыкшего к бархатному занавесу, европейский театр - очень странное зрелище. Русский зритель будет разочарован. У европейцев театр старше, он прошел больше стадий развития, тот период, в котором мы сейчас, они уже прошли. Правда, тоже не во всех странах.

РЖ: Чего вам удалось за этот срок добиться?

М.У.: Достижения у нас глобальные. Я говорю это с иронией, хотя в этом есть правда. Создан театр... я не скажу нового типа - другого типа. В России все время создавались новые площадки: либо какой-то курс студентов-актеров объединяется в труппу, либо региональные власти, которые понимают, что в этом регионе нужен театр. У нашего театра другого типа есть своя эстетика, что очень большая редкость для российского театра, есть своя идеология, а это вообще неслыханная и невиданная вещь в российском театре. Тем самым показали пример другим, что все возможно. Эта ниша очень широкая, ее нужно использовать.

Театр.док возник очень вовремя, возник в пустыне, в тропиках оазис не возникает. Обилие художественности достало уже до такой степени, что захотелось чего-то другого. Вокруг нас индустриально культивируется история как сказка, кино, сериалы, театральные сюжеты построены по принципу “отвлекитесь от этой жизни на 2 часа”. У нас обратная идеология: реальность важнее всего, “вернитесь к этой жизни на 2 часа, потому что в жизни вы все время отвлечены”.

При этом “документальный театр” не означает в данном случае, что мы приговорили себя к документальности. Но даже если наши спектакли не документальные, они социальные. То есть получается театр не только как художественная и эстетическая, но и как социальная институция. Это современная драматургия.

РЖ: Вы эту идеологию вырабатывали осознанно и уже с ней открывали театр?

М.У.: Она формировалась коллективно и постепенно по ходу нашей деятельности. Сначала это была эстетическая оппозиционность традиционной школе у молодых актеров. Они закончили вузы, проработали 2-3 года в обычном театре, у них начался кризис, и они начали пытаться выработать что-то другое. Оппозиционность эстетическая сейчас перешла в оппозиционность политическую. Дело не в том, что мы решили быть интереснее, просто ситуация в стране такая - и мы адекватно ей соответствуем. А все театры вокруг живут вне времени в безвоздушном пространстве, где нет ни Путина, ни демонстраций, ни интернета, ничего. Как так жить? В такой изоляции разве что психбольные живут.
Театр происходит не только на сцене, театр происходит в голове. Игра этих двух театров созидает. Когда игра происходит только на сцене, зритель превращается в смотрильную машину. Это не наш зритель.

РЖ: То есть вы занялись созданием в России политической сцены?

М.У.: В России нет политического театра. Есть пара-тройка спектаклей, но это не означает, что можно успокоиться и сказать, что он есть. У нас нет политической традиции в театре, и потому нас пока не воспринимает публика. Тут нужно пройти определенный путь, как в Европе - но и там не все страны прошли этот путь. Если провести опрос о количестве людей, которые не любят театр, (а это, как правило, молодые люди до 25 лет), окажется, что их очень много, и с этим надо что-то делать. А сюда как раз приходят те, кого от традиционнного театра воротит, от “театра красоты”, “театра-праздника” с антрактом и вином в буфете. Пускай такой театр остается, но пускай будет и другой. Сегодня театр Ермоловой не отличить от театра Гоголя. Мы выработали и по крайней мере пытаемся сохранить свое лицо.

РЖ: Цель политических спектаклей - переосмысление событий? Или наполнение реальных событий какой-то эмоциональной составляющей?

М.У.: Это включение зрителей в это событие, потому что из-за обилия информации у человека есть все время обманчивое ощущение, что он все знает. А здесь идет включение на эмоциональном уровне. Также очень важно противопоставление: пока существует такая официальная идеология как в России, важно ей противостоять и важно, чтобы люди знали, что они не одиноки. У людей очень часто возникает чувство одиночества: я такой урод, это мне все не нравится, это я не согласен, но это мои проблемы. Посмотрите, что происходит на Болотной площади и на проспекте Сахарова. Я определяю это событие как режиссер: происходило избавление от одиночества каждого конкретного человека. Рядом со мной стоит человек, я не знаю его имени, я вообще не знаю, кто он такой, но я понимаю, что мы с ним вместе. Очень важно для человека психологически, эмоционально ощущать вот такую даже анонимную поддержку. Человек по природе своей одинок и все время нуждается в подтверждении своего чувства.

РЖ: Часто приходится слышать, что, мол, “док” - это не театр, а СМИ, телевизор, что угодно другое. Что вы ответите на такие заявления?

М.У.: Это театр и не театр. Когда мы вырабатывали идеологию, мы договорились, что чтобы быть хорошим театром, надо перестать быть театром. Чтобы быть хорошим актером, надо перестать быть актером.

РЖ: Есть мнение, что Театр.док после выборов может как-то переродиться или исчезнуть, потому что он адекватен ситуации в стране, а если она изменится, то может измениться и Театр.Док. Что с ним произойдет?

М.У.: Я не знаю. Что произойдет в стране, то и произойдет с театром. Например, пьесы Шекспира переписывались каждый раз со сменой правителя. Сам Шекспир менял сюжеты. Это нормально. Мы занимаемся временнЫм искусством. Тут каждый день происходит сегодняшний день. Поэтому то, что произойдет в стране, произойдет и у нас. Если нормальных цивилизованных людей будет все устраивать, займемся эстетикой наконец-то. Будет все гораздо хуже - усилим борьбу. Тут не угадаешь. Мы сможем приспособиться. Поскольку театр одно из самых живучих существ на свете институций, это очень быстро происходит само по себе.

РЖ: Вы не хотите выйти с этим спектаклем на митинг?

М.У.: У нас нет такой цели, он идет в зрительном зале. Кто-то может его рассматривать как митинг. Вот он митинг, только камерный. Но выходить куда-то - нет. Мы выйдем так. Все актеры у нас были на всех митингах. Часть побывали в автозаке, были избиты. Выходили без спектакля.

РЖ: Театр.doc иногда называют кузницей кадров.

М.У.: Конечно. Это была наша цель. Посмотрите, сколько режиссеров вышло отсюда: тот же Иван Вырыпаев, например. Хлебников, Хомерики, Лера Германика "варились" у нас. Человек начинает здесь, а потом уходит. Это нормально. У меня, как у художественного руководителя, никогда даже обиды не возникало. Это естественно. Человек вырос и пошел дальше. Почему я должен его никуда не пускать и говорить “ты - наш”? На его место просто придет другой.


РЖ: Сколько живут спектакли в вашем театре?

М.У.: По-разному, они не живут долго. Я противник того, чтобы спектакль как в репертуарном театре игрался 20 лет. Спектакль довольно быстро умирает.

РЖ: Устаревает или выигрывается?

М.У.: Выигрывается во-первых, устаревает во-вторых. Актеры перестают привносить новое, они начинают просто воспроизводить имеющееся. Поэтому я сторонник ротации, тем более, что спектаклей много.

РЖ: Спектакли в Театр.док объективны или субъективны?

М.У.: По материалу - крайний субъективизм, по тексту собраны субъективные точки зрения. Но когда собираются полярные точки зрения, возникает объективность. Театр тяготеет к объективности. У нас выработано понятие “позиции ноль”, когда надо стараться не манипулировать зрителем, потому что он сам должен понять, про что спектакль, почему его показывают и оценить. В обычном театре в задачу режиссера входит еще и разъяснение морали. Это 19 век, с этим надо прощаться. Но многие зрители ощущают дискомфорт, когда режиссер не объясняет, про что спектакль, каково отношение театра к этому. А мне нравится.

РЖ: Спектакли театра.док конкретные или абстрактные? Они выводят на какие-то обобщения, или же они про конкретных людей, и там не нужно искать подтекст и тайный смысл?

М.У.: Это все отдано на волю зрителю. Я очень не люблю обобщения, потому что это старый способ искусства. Мы боремся с обобщениями, метафорами, это 20 век, то, что в голове у человека воспринимающего. Если человек заражен культурой, он все это переводит на старые культурные коды, на обобщения, человек современный не сильно на это ведется.

РЖ: Работа в театре.док приносит деньги?

М.У.: Театр негосударственный, значит у нас нет финансовых субсидий. Мы продаем билеты, при этом они не дорогие. Декораций у нас нет, и бюджет спектакля очень небольшой. Трудно существуем, но все, кто сюда приходит, понимают, что здесь они вряд ли заработают на что-то. Они приходят не за гонораром, они приходят за искусством. Здесь очень много молодых актеров, которые снимаются в сериалах день и ночь. А когда им хочется искусства, они приходят сюда и здесь отрываются. Они готовы хоть бесплатно работать, потому что там деньги. Я очень за это люблю сериалы. Только за это.

РЖ: Если представить, что завтра вас закроют, вы продолжите работать подпольно?

М.У.: Это сложный вопрос. Директор театра говорит: “Закроют - слава тебе Господи, наконец-то.” У нас у всех уходит много личных вложений. Я получаю зарплату в ЦДР, несу сюда, плачу за аренду. Если закроют, у меня будет больше денег. Но он не может просто закрыться. Это будет подпольная форма, которая рано или поздно разовьется в легальную.

РЖ: Вы работаете для себя или для людей?

М.У.: Я работаю для себя. Но поскольку я человек, работа для себя это и есть работа для людей. Работа для людей в чистом виде это шоу-индустрия, телевидение. А все нормальные работают для себя.


Следующий «Берлуспутин» состоится в ближайший вторник. Ну, если не запретят.

Беседовала Дарья Загвоздина

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67