Города и деревни всемирной литературы

От редакции:Владимир Лорченков родился в 1979 году в Кишинёве. Русский молдавский писатель и журналист. Вырос в Забайкалье, Заполярье, Венгрии и Белоруссии. Когда ему было 12 лет, семья вернулась в Кишинёв. Окончил факультет журналистики Молдавского государственного университета, работал журналистом в периодических изданиях Молдавии, в настоящее время работает PR-менеджером в туристической компании в Кишиневе. Впервые опубликовался как прозаик в 2002 году. Лауреат премии «Дебют» (2003) в номинации «Крупная проза», шорт-лист в номинации «Малая проза» (2001), шорт-лист Русской премии (2006). Лауреат «Русской премии» 2008 года в номинации «Большая проза» за повесть «Там город золотой» (издана под названием «Все там будем»). Автор девяти книг: сборник «Усадьба сумасшедших» (2004), «Самосвал» (2007), «Все там будем» (2008), «Букварь» (2008), «Время ацтеков» (2009), «Прощание в Стамбуле» (2009), «Большой куш» (2009), «Клуб бессмертных» (2009), "Галатея, или последний роман для девственников" (2010), "Табор уходит" (2010), "Молоко и мёд" (2010).

* * *

Русский журнал: Владимир, насколько я знаю, Вы называете свое творчество «молдавской литературой на русском языке». В связи с этим хотелось бы расспросить Вас о жизни современной Молдавии, что изменилось там за последние 10 лет? Я имею в виду обычную бытовую жизнь – что привнесли в нее «нулевые»?

Владимир Лорченков: Уверяю вас, за последние 10 лет в Молдавии не произошло ничего, что бы отличало ее от любой другой части СНГ, да и, в общем, мира. Конечно, появилась мобильная связь, айфоны, чипсы, оранжад, существует ипотека, по дорогам ездят машины... Пожалуй, есть только одно — самое главное изменение. 20 лет назад русскоязычная часть общества Молдавии в интеллектуальном плане значительно превосходила румыноязычную. Причина была в том, что румыноязычные в массе своей были сельскими, а русскоязычные — городскими. Но за 20 лет независимости различие нивелировалось, и сейчас и русскоязычные бессарабцы в интеллектуальном плане — такой же примитив, что и коренные жители.

РЖ: Как сказывается массовая трудовая миграция из Молдавии в Россию и другие страны?

В.Л.: Главное, в чем сказывается трудовая миграция в Молдавии — дети растут без родителей. Поэтому молдавское общество, - изначально страшно инфантильное, - за 20 лет стало инфантильным вдвойне. Грубо говоря, общество с детским сознанием стало обществом детей с детским сознанием. Поэтому в Молдавии нет понятия «ответственность». Перед самим собой в первую очередь.

РЖ: Как Вы думаете, будет ли Молдавия в Евросоюзе? Хотят ли этого ее жители?

В.Л.: Жители Молдавии хотят, чтобы их проблемы решил за них кто-то другой. В этом они ничем не отличаются от других людей во всем мире, в том числе и в России, не так ли? Иногда для молдаван в роли того, кто приедет и все починит, выступает Брюссель, иногда Москва. Брюссель в последнее время — чаще. Конечно, в Евросоюзе Молдавия не будет, и не будет никогда. Очевидно, что стране уготована участь около-европейского «сектора Газа», где никто не работает, живут за счет диаспоры, с утра до вечера сидят за столиками кафе, пьют кофе, ненавидят соседей, фотографируются на фоне колючей проволоки, которой эти соседи стараются прикрыться (причем со всех сторон) и рассказывают приезжим журналистам о том, Какая Страна Могла Бы Быть. Молдавия, напоминаю, страна детей. Но от веры детей во что-то это что-то реальностью не становится. Как вы думаете, Дед Мороз реально существует?

РЖ: Как живут в современной Молдавии русские? Есть ли какая-то русскоязычная культурная среда?

В.Л.: Так же, как и молдаване. В Молдавии нет четкого разделения на диаспоры, как, к примеру, в Прибалтике. Поэтому и русскоязычные (так правильнее говорить, потому что русских в Молдавии практически нет) и румыноязычные живут одинаково. В целом — бедно, но не так плохо, как они сами любят об этом рассказывать. По крайней мере, голода как в Сомали нет. Но жаловаться — бессарабская национальная черта. Я, кстати, не носитель местного менталитета, так что у меня все замечательно.

Культурной среды в Молдавии нет, как таковой. Румыноязычной части общества это тоже касается, потому что мало-мальски талантливых соотечественников бессарабцы выдавливают - в ту же Румынию. Молдавия очень провинциальна, и в культурном смысле тоже вряд ли отличается от какой-нибудь русской провинции. А чем отличается — так как Молдавия все-таки обладает статусом государства, это придает местной провинциальности некий налет пафоса. То есть, это такой Нижний Новгород, который не просто понимает что он Нижний Новгород, а — Особый Ироничный Нижний Новгород, в котором русскоязычные, выдающие себя за евреев и молдаване, выдающие себя за русских, скептически оценивают новинки московской культурной жизни. Что само по себе смешно, так как и московская культурная жизнь — в общем, на периферии мировой. Уж в том, что касается литературы — наверняка.

РЖ: Кого Вы выделяете среди современных русских писателей и за что?

В.Л.: В первую очередь надо выделить меня. Я - единственный, кто представляет русскую литературу на достойном мировом уровне. Тот, за кого не стыдно. Не регионал. Остальные - ту мач локал рашенс (с). Вернее даже так - ту мач локал рашенфедерейшенс.

Еще из настоящих писателей - Дениса Осокина, он блестящий стилист. Александра Силаева - это самый умный и самый недооцененный русский писатель сегодня. Андрея Иванова из Таллина, за возврат русской литературы туда, откуда она и пришла (я говорю о Европе). Наконец, Олега Лукошина - за драйв и потенциал (Олег кажется мне из нас самым... не уставшим, что ли, а может, он просто бодрится).

Ух, как много. Осталось назваться мафией и дружбанами, начать писать плохо, и будет еще одно ОАО "Издательский дом Коммерсант в литературе". Но еще одна прелесть всех перечисленных - на мой взгляд - в том, что их невозможно представить ни в какой "банде".

РЖ: Вы как-то сказали, что «вся цивилизация — это старые материалы для осуществления новых идей». Оценивая сегодняшние «материалы» - какие новые идеи могли бы из них «прорасти»?

В.Л.: Я прав даже тем, что ничего нового не сказал. Никаких новых материалов нет. Это буквально. Об этом хорошо сказано в «Англии» Барнса, где историк издевается над представлениями дилетантов о «первозданном ландшафте», которого нет. Его просто нет — даже Амазонка не первозданный ландшафт, и Сахара тоже. Человек за 100 тысяч лет изменил на планете ВСЕ. Об этом же говорит и наука — количество материи неизменно, не так ли? Идеи в чем? В литературе? Не знаю. Это зависит от того, что произойдет с человечеством. Изменится жизнь, появятся идеи. А пока... Я из тех, кто меняет, а не следит за признаками изменений.

РЖ: Вы называете себя «постмодернистом в хорошем смысле слова». Что Вы вкладываете в это сочетание? Как в целом относитесь к постмодернизму?

В.Л.: Как к свершившемуся факту и состоянию, в котором мы все сейчас находимся. Это эпоха постмодерна, она хоть и заканчивается, но еще длится, и, возможно, я ее последний настоящий певец. Уж в русской-то литературе - точно. Почему добавляю «в хорошем смысле»? Дело в том, что в СНГ очень сильна культура советского. Это когда человек говорит «А сейчас, перед хоровым исполнением песни «Вставай, проклятьем заклейменный», мы прослушаем лекцию товарища Гонудрасова о положении бедняков в Гватемале», а собравшиеся подразумевают под этим «Ну, трындец инженеру Гвадалупскому, сейчас мы его пропесочим», а думает докладчик вообще - «Зинка даст или не даст? Вчера кривилась, сука». Очень смещены акценты, если вы понимаете, о чем я. Поэтому все время приходится делать оговорки, которые бы в других условиях не понадобились. Постмодернизм это во всем мире писатель Джулиан Барнс, а не «художник» «кулик», который гадит в углу выставки. А реалист это Джон Апдайк, а не автор публицистических очерков в журнале «Огонек» на тему «Как я взял 1000 у.е. командировочных и отправился в Танзанию охотиться на львов, чтобы написать очерк «Как я взял 1000 у.е. командировочных и отправился в Танзанию охотиться на львов». Вот я — постмодернист как писатель Джулиан Барнс, а не как «художник» «кулик». Думаю, с определенного момент мы все находимся в ситуации постмодерна, и постмодернистом можно считать любого человека, который сейчас пишет. В этом смысле, например, выдающийся поэт Всеволод Емелин — самый, что ни на есть, постмодернист (уверен, он сам прекрасно понимает).

РЖ: Трудно ли совмещать писательство и зарабатывание денег? Какой баланс здесь возможен, на Ваш взгляд?

В.Л.: Вы знаете, с каждым годом все труднее просто жить — похмелья тяжелее, спина побаливает, и от штанги локти хрустят. Годам к 90, говорят, вообще придется тяжко. Возможно, придется даже умереть. Как выкручиваюсь? Я человек аскетичный, суровый и немногословный. Я даже не разговариваю ни с кем. В Молдавии — не с кем; в мире - Ганди умер, а премьер Путин все время занят. Поэтому у меня остается время на то, чтобы писать книги. Да, я получаю какие-то деньги за них и изредка за переводы - когда больше, когда меньше, в целом немного. Но я не рассматриваю литературу как средство заработка. Я в любом случае буду писать книги, потому что это для меня просто-напросто средство вдохнуть и выдохнуть. Представьте, что вам иногда платят за то, что вы дышите. Вы же не перестанете дышать, если вдруг с финансированием приключатся проблемы, правда? Вообще, я понимаю смысл вашего вопроса. Но я в любом случае крайне отрицательно отношусь к популярной сейчас в России идее вернуться к советской системе, при которой литература — профессия, с домами отдыха, профсоюзами, съездами, совещаниями молодых писателей и т.п. Вся эта азиатчина просто-напросто не эффективна. СССР не дал миру великих писателей. Все, что было до 40-хх-50-хх годов — просто остатки русской культуры, и даже Шолохов (как ни крути, человек как личность сформировался в России, а не СССР). Так зачем устраивать это гуманитарное «сколково»? Ради имитации? Нет уж, пусть лучше работают и пишут в свободное время, если так хочется.

РЖ: Часто ли Вы бываете в России? Какие впечатления?

В.Л.: Периодически. Я буржуазный писатель, а не трибун из «новых реалистов», поэтому путешествую за свой счет, а не ФАП-овский. Жизнь как жизнь. Москва замечательный город, мегаполис, мне нравится, для человека без семьи — самое то. У меня семья, поэтому — нет. Вообще, думаю, нет смысла говорить о каких-то особых различиях в современном мире. Греция, Киргизия, Турция, Молдавия, Россия, Италия, Аргентина, Канада, Норвегия — все везде примерно одно и то же (я не об уровне жизни). Различия скорее проходят не между странами, а между понятиями «город» и «сельская местность». В этом смысле Кишинев, к сожалению, деградировал. А крупные российские города — нет. С чем я вас и поздравляю.

Беседовала Алена Чурбанова

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67