От редакции. Не так давно в издательстве «Европа» вышел долгожданный перевод работы Ханны Арендт «О революции». У этого перевода долгая история – целых двадцать лет он не мог найти издателя, вися в интернете и успев собрать за это время порядка 100 тысяч посещений. РЖ публикует рассказ Игоря Косича, того самого переводчика, который долгие годы ждал выхода книги, о самой книге и истории подготовки ее русского издания.
* * *
Однако свершилось! Наконец, спустя 20 лет после завершения, увидел свет мой перевод «О революции» Ханны Арендт. И поскольку книга выходит без предисловия, попробуем изложить некоторые свои соображения по этому поводу post factum.
Сама идея проекта зародилась в 1989 году, когда, буквально через неделю после защиты на кафедре Истории Зарубежной Философии МГУ диссертации по британской метафизике, я основательно засел за штудии Х. Арендт (1). Из корпуса основных сочинений Арендт (не считая более мелких работ), «Истоки тоталитаризма» казались чрезмерно тяжеловесными и ориентированными в мрачное прошлое, «Ситуация человека» перегруженной дефинициями, «Эйхман в Иерусалиме» чересчур дискуссионной, посмертно изданная «Жизнь ума» - незавершенной. Я остановил свой выбор на «О революции», которая значительной своей частью была ориентирована в будущее. К тому же было как раз 200-летие Великой Французской революции. Вдобавок, также как-то хотелось поспособствовать новому конституционному процессу в СССР, который только набирал ход.
Перевод был, в общем и целом, закончен к концу 1991 года, когда СССР уже начал распадаться, а вскоре распалось и издательство, которое бралось за его издание. Не буду долго описывать череду мытарств книги по редакциям, это само достойно отдельной книги. Скажу только, что если какое издательство и загоралось идеей издания "О Революции", то по мистическим причинам оно вскоре прекращало свое существование (2). И вот, 20 лет спустя, не в последнюю очередь благодаря настойчивости "Европы" (в котором, к слову, копия пролежала в ожидании без малого 5 лет), «проклятие» с русского перевода снято. Симптоматично, что на русском «О Революции» выходит по сути последней из перечисленного корпуса сочинений Арендт (100-летие со дня рождения которой в России, тем не менее, прошло почти незамеченным). Однако, положа руку на сердце, все же это наиболее подходящий момент, нежели когда-либо за истекшие 20 лет, когда ее появление было, скорее всего, не ко времени. Да и вообще слово «революция» в последние 20 лет в «новой России» третировалось и служило своего рода жупелом, который старательно обходил всяк и каждый.
* * *
Сегодня же, ретроспективно, мы можем оценить 20-летний путь, пройденный страной и миром, задавшись вопросом, в чем суть послания этой книги, написанной в XX веке и суммирующей опыт двух столетий, для века XXI.
Что касается самого автора книги, то можно примерно установить время зарождения идеи книги. На мышление Ханны Арендт наложил отпечаток собственный жизненный опыт, в том числе и политический. Она была свидетелем рождения и упадка Веймарской республики, прихода к власти нацистов в Германии, гибели Третьей республики во Франции, побыла в шкуре полубесправной эмигрантки и беженки, пережила военное поражение Германии (дважды), могла наблюдать возникновение государства Израиль и преобразование Британской империи в Содружество наций, суд над нацистскими преступниками, в конечном счете, натурализовалась в США, ставших ее второй родиной. Этот новый опыт, подобный новому рождению, обратил ее взгляды к США, идеям отцов-основателей Америки, американской Конституции, разительному отличию в политическом устройстве США («Власть закона, а не людей») от большинства наций-государств, знакомых ей по Европе (3). Её книга – своеобразная дань признательности Америке, памятник американской истории и фундаментальным принципам устройства США.
Отдельно следует сказать о методе Арендт, тем более что он зачастую встречал непонимание и критику современников и собратьев по цеху, а то и вообще упреки в отсутствии какого бы то ни было метода. Сама Арендт признавала, что ее сочинения стоят в стороне от мейнстрима, от какой-то школы в исторической науке или политической философии.
Метод Арендт может быть назван «феноменологическим» в широком, однако не в «Гегелевском или Гуссерлевском смысле». В двух словах ее метод – «герменевтическая феноменология или «феноменологическая герменевтика», еще точнее – «герменевтическая феноменология политического», ибо именно политика стоит в центре ее рассмотрения. Он основан на «понимании» (Ich will verstehen – ее философское кредо) и интерпретации политических феноменов, таких как «тоталитаризм», «революция», «власть», «насилие» и т. п.
Её подход может быть назван также «генеалогическим», поскольку представляет исследование пути, каким «история политического опыта и феноменов отливается и оседает в нашем языке, и как таковые или раскрываются, или скрываются традиционными политическими понятиями». С одной стороны, он ориентирован не на сциентистские мнимо-объективные («архимедовы»), редукционистские, детерминистские, количественные и т. п. подходы, с другой стороны – пытается дистанцироваться от всякого идеологизирования и пристрастности в области политической философии..
Метод Арендт связан с проведением тонких различений и разграничений, distinguo, и как таковой восходит к Аристотелю и Фоме Аквинскому. Собственно понимание и суждение и состоят по большей части в различении, в понимании того, что: ‘Dies ist so und nicht anders.’
«Я отличаю это от того. Я отличаю труд от работы. Я отличаю славу от репутации». Можно было бы добавить применительно к теме книги «Следует отличать революцию и революцию». Вдобавок, революцию – от мятежа, от вооруженного восстания, от переворота, насильственного захвата власти, гражданской войны или войны за независимость и т. д. и т. п.
Собственно, эта неспособность различать, по Арендт, ведущая к генерализации и редукционизму, и составляет отличительную особенность современных исторических и политических наук, в результате которых такие термины, как «национализм, империализм, тоталитаризм etc» вырываются из сопутствующего исторического контекста и как следствие теряют свой смысл.
В то же время надо учитывать, что философия Арендт не свободна от предпосылок. Одной из основных предпосылок, которая должна определить водораздел между ней и предшествующей философией, исходит со всей возможной полнотой из плюральности, множественности, факта, что «не Человек, но люди живут на земле и населяют мир».
Отношение Арендт к предшествующей метафизике от Платона до Декарта, Гегеля, Маркса и Хайдеггера можно было бы охарактеризовать модным ныне словом «деконструкция». Однако «деконструкция» метафизики по-Арендт не оборачивается постмодернистским переворачиванием вверх ногами традиционной иерархии бытия и явления, сущности и существования, истины и мнения, но поисками их нового, подлинного, соотношения. Так, Арендт акцентирует тождественность бытия и явления, что особенно явно в сфере политического. «В политике более чем где бы то ни было, у нас нет средств различения между бытием и явлением» (ОР гл. 2). «Говоря человеческим и политическим языком, реальность то же самое, что и явление. Для людей реальность мира гарантирована присутствием других, тем, что он является для всех».
Последние революции, которые при жизни могла наблюдать и оценивать Арендт, были Парижская и Пражская весна 1968. В событиях в Париже 1968 года она узрела сдвиг от социальной и классовой мотивировки к «открытию заново того, что XVIII век называл public happiness (“публичное счастье” или “счастье публичности”)» (5). В последние годы все чаще звучала её озабоченность современным ей положением дел, в частности, проявлением «тенденции к тоталитарности». В последней своей работе «Home to Roost» (1975), анализируя ряд катастроф во внешней и внутренней политике США (война во Вьетнаме, бумаги Пентагона), она приходит к выводу, относящемуся большей частью к США, что «прогрессирующий упадок политической власти практически беспрецедентен».
Ее внимание фокусируется на гражданском неповиновении (право на которое Арендт предлагала инкорпорировать в Конституцию США в качестве поправки), по-видимому, как своего рода прообразе революции, ненасильственном действии в условиях превышения правительством и исполнительной властью своих полномочий, являющимся «последней формой добровольной ассоциации», способом действия «в соответствии с древнейшими традициями страны», примеры которого она находила у Генри Торо и Махатмы Ганди.
Что качается перспектив революции и нового явления в них института народного участия – дорогих ее сердцу «советов» (как можно видеть, после Венгерской революции 1956 года «советы» больше не заявляли о себе на политической сцене, скорее напротив, «демократические» конца XX – начала XXI вв. революции окончательно ликвидировали их последние остатки), то она была весьма осторожна и скептична и допускала их скорее как «результат новой революции», перспективы которой оставались для нее весьма туманны.
* * *
Нельзя обойти вниманием вопрос об отношении Арендт к постмодернизму. Ее работы в определенном смысле можно считать предвосхищением постмодернизма, особенно в той части, где идет критика сциентизма и метафизики, хотя она едва ли была знакома с этим термином, а тем более оперировала им, утвердившимся в 70-е годы. Арендт стояла на почве опыта, в первую очередь, политического опыта, потому радикальная релятивизация смыслов и попытка лишь перевернуть с ног на голову старые метафизические постулаты, едва ли склонили ее к постмодернистской парадигме.
Революции ( в том виде как их изучала и понимала Арендт) тесно связаны с эпохой модерна. Более того, можно сказать, что они в определенном смысле стояли у истоков модерна и оформили его. Однако, если допустить, будто мы существуем в эпоху постмодерна, то может возникнуть вопрос, каковы могут быть революции в данную пору? Можно даже осмелиться на предположение, что постмодернистскими по своей сути были едва ли не все революции на постсоветском пространстве, начиная с конца XX в. (характерно, что процесс, приведший к гибели СССР, воспроизводил, имитировал конституционально и даже институционально не только США, но и сам ход Американской революции: начавшись с «Деклараций о суверенитете», акта независимости от некоего деспотического «центра». Однако нечто существенное было упущено на каком-то этапе, если не изначально, а потому мы имеем скорее очередной «псевдоморфоз», искаженное подражание).
Это еще больше относится к так называемым «цветным» революциям начала XXI века, которые являются скорее пастишем, пародией на модерн: свалкой контрэлит у кормушки власти, переворачиванием с ног на голову всего и вся, где левое и правое, консервативное и радикальное, меняются местами в нескончаемом карнавале, после которого наступает тяжкое похмелье, а когда оно проходит, то оказывается, что ничего не изменилось, все осталось по-прежнему, никаких глубинных изменений не произошло, более того, общество отброшено в архаику. Скорее, мы имеем здесь дело не с революцией, но с имитацией, симулякром революции, революцией без революции. Один из ответом на вопрос о причинах – что прекрасно понимала Арендт – заключается в том, что сами условия, вызвавшие к жизни американскую революцию, не подлежат имитации. Невозможно воспроизвести тот неуловимый дух, который присутствовал в ней от начала и до конца (6).
Арендт пишет: «Составленные экспертами и навязанные европейским странам после Первой Мировой войны, все конституции в значительной степени основывались на образце Американской Конституции, и были сработаны вполне добротно, если рассматривать их независимо друг от друга, каждую саму по себе. И несмотря на это, недоверие, вызываемое ими у народа данных стран, является установленным историческим фактом, как фактом было и то, что пятнадцать лет после низвержения монархического правления на европейском континенте более половины Европы жило при той или иной разновидности диктатуры; что же до остальных конституционных режимов, то …они демонстрировали ту же прискорбную утрату властью авторитета и стабильности, что и приснопамятная Третья Республика во Франции»(ОР гл.4).
* * *
Не применима ли эта ее оценка ситуации в послевоенной Европе к нынешней, 20 лет после краха коммунизма, как своего рода mutatis mutandis констатация фактов политической жизни современной Европы, в первую очередь, постсоветских стран, от Тираны до Тбилиси и Тирасполя, от Балкан до Балтии, от Будапешта до Бишкека?!
Мысль Арендт: «Нить традиции оборвана» – или словами Алексиса де Токвиля, «прошлое уже более не отбрасывает свой свет на будущее» – проходит красной нитью через ее писания, однако вывод этот едва ли бесспорен и скорее являет сам собой скрытую предпосылку. За слом традиции она возлагала ответственность, прежде всего, на тоталитарные режимы XX века. Но и сами революции в еще большей степени поспособствовали этому обрыву традиции и в определенном смысле несут ответственность за тоталитарные режимы (с той поправкой, что тоталитарный режим в Германии был все же в большей мере плодом контрреволюции).
Есть путешествия идей и путешествия людей. Первые, как правило, неосуществимы без вторых. Американская революция едва ли бы произошла без решающего влияния европейских идей на отцов-основателей. Однако Война за независимость США никогда не была бы выиграна без решающей помощи Франции, без добровольцев Expédition Particulière в количестве около десятка тысяч французских отборных войск (включая флот) .
ВФР никогда не произошла бы, если бы эти люди не проделали обратный путь в Европу, вынеся из Нового Света не только боевой опыт войны против англичан, но и новый опыт свободы, который они пытались осуществить на родине, во Франции. Многие из французских участников ВНС стали видными деятелями ВФР: маркиз де Лафайет, граф де Рошамбо и др. Так и революция в России никогда бы не произошла, если бы не поход Наполеона 1812 года, оставивший в России больше десятка тысяч республикански настроенных французов…
Символично, что Арендт проделала обратный путь через океан из Старого Света в Новый почти две сотни лет после начала войны за Независимость США, привезя с собой не только багаж знаний, добытых во время обучения в Марбургском, Фрайбургском и Гейдельбергском университетах, но и опыт (неудачный и в целом безуспешный ) европейских революций почти двух столетий, тем самым как бы соединив два конца оборванной нити традиции, о которой она так настойчиво говорила.
Не случайно, в том же 1975 году, за год до своей кончины, Арендт была удостоена престижной датской премии Соннинга «За вклад в европейскую культуру». В своей речи в Копенгагене, которую можно считать своего рода подведением жизненных итогов и одновременно политическим завещанием, она предупреждала о новой угрозе свободе: вырождения любой системы правления, не исключая Соединенных Штатов, в бюрократию, правление уже не людей или закона, «но анонимных контор или компьютеров, которые, с их тенденцией к деперсонализации могут представлять куда более грозную опасность для свободы, нежели все тираны прошлого».(7)
* * *
Напоследок несколько слов от переводчика: об особенностях перевода и как вообще читать книгу. В своем переводе мы старались как можно точнее следовать тексту книги, сохраняя подчас стилистику автора. (8)
Хотелось бы предостеречь против поверхностного, упрощенного прочтения книги. Читать ее следует внимательно, по несколько раз, не опуская примечаний и комментариев: у Арендт, как у любого крупного философа, философию можно найти в комментариях, не соблазняясь простыми, лежащими на поверхности, ответами, на сложные вопросы. В частности, не следовало бы абсолютизировать противопоставление «политического» и «социального» в качестве «подлинного» и «неподлинного» бытия (и вытекающее из него Американской и Французской революций). Арендт вполне отдавала себе отчет о влиянии социальных и экономических факторов на политические. В конечном счете, эти дихотомии – строительные леса, после завершения постройки всякие метафизические дихотомии: «левого» и «правого», «консервативного» и «революционного» должны быть сняты, преодолены путем указания на их общий источник в прошлом.
И еще. В этой книге Арендт, как в никакой другой из ее книг, звучит поэзия. Сама Арендт писала стихи (нигде их не публикуя) до последних дней жизни. Следует заметить, что Французская революция была самой поэтичной (и музыкальной) из всех. И не только тем, что отправила поэта Анри Шенье на эшафот (тем самым предвосхитив судьбу Н. Гумилева), но была воспета английским поэтом У. Блейком, и открыла путь на вершину власти поэту Ламартину.
Примечания:
1. Сомневающихся отсылаем к нашей давней работе, которая, при всей ее обзорности, надеемся, не утратила актуальность по сей день: Ханна Арендт. Философия как политика // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7, Философия. — 1991. — № 6. — С. 79-92.
2. Следует также упомянуть, что стараниями А. Фисуна две главы из книги были, что весьма символично, изданы в Харькове, альманахе «Ойкумена» №4 за 2006 г (гл1) и вып №6 за 2009 (гл.2)
3. См. видеоинтерью Арендт французскому интервьюеру Рожеру Эрреру.
4. Как складывался ход работы над темой можно проследить на примере архива Арендт в Библиотеке Конгресса США, значительная часть которого доступна онлайн.
5. Thoughts on Politics and Revolution,’ in Crises of the Republic (New York: Harcourt, Brace Jovanovich, 1972),
6. В качестве неплохого подведения итогов событиям, произошедшим за 20 лет после падения Берлинской стены в свете «О революции» Х. Арендт, можем отослать к работе Д. Хоуорда, хотя она не оценивает такие события нового десятилетия, как «утечки» Wikileaks, революции в арабском мире или «Осада Уолл-стрит».
8. Надо отметить, что первоначальная версия перевода создавалась нами в доэлектронную, и даже докомпьютерную эру, и была отпечатана на машинке, что внесло, конечно, определенные проблемы. Немало усилий потребовала сверка цитат и составление примечаний по основным именам (в электронной версии это было в значительной степени опущено). Когда мы уже потеряли надежду увидеть перевод в печатном виде, родилась идея выложить его онлайн. Характерно, что сначала возник сайт со вспомогательными материалами по истории США (кое-что мы перевели заново).
Первая посещаемоcть на сайте, сделанном собственными руками на бесплатном сервере зафиксирована в сентябре 2002 года. И где-то через месяц была выложена полная электронная версия перевода, которая и легла в основу текста, выпущенного «Европой».
Этот сайт следовало бы снабдить припиской: «лучше смотрится в устаревших браузерах». Он сделал свое дело в популяризации имени Арендт и ее книги (порядка 100000 посещений за 9 лет) и на данный момент после выхода печатного варианта перевода нуждается не только в новом дизайне, но и в новой концепции.
Сам перевод был сделан по изданию “Viking Press” 1965 г. из фондов ВГБИЛ.
(см. историю англоязычных изданий книги).
Родным языком для Арендт был немецкий, тогда как ее английский оставался несовершенен. Немецкий же текст (перевод) книги куда более полон и внятен, так что до сих пор производит впечатление оригинала, потому кое-какие переработки и вставки взяты нами отсюда. Также мы сверялись с французским переводом книги. Essai sur la révolution, traduction française M. Chrestien, Gallimard, 1967 и другими доступными переводами.