Несмотря на морозы, после крещенских дней у меня всегда рождается предчувствие весны. Самое время проанализировать ощущения от предновогодней и посленовогодней недели. Побывав за этот период с дочерью на полдюжине разномастных увеселений, я заметила интересную тенденцию, появившуюся в последние несколько лет. В то время, как сценарий детского новогоднего праздника в дворянской семье XIX века уже давно и прочно адаптирован широкими массами и неукоснительно воспроизводится в каждом детском садике, малышовой студии, дворце творчества и т.д., «креативный класс» занялся освоением исконно народных форм празднования Рождества и Нового года: вертепное представление, колядки, собственноручное изготовление елочных игрушек.
Если вспомнить описание праздника, ну хоть из гофмановского «Щелкунчика», то можно легко представить себе новогоднюю обстановку в богатом доме: огромная елка в гостиной, украшенная сверкающими игрушками и сластями, предчувствие волшебства. Детей и их гостей, наряженных в лучшие платьица и костюмчики, развлекают, устраивают для них маленький бал-маскарад с торжественной раздачей подарков. Ну а дети прислуги, бедняки с улицы из рассказа Достоевского «Мальчик у Христа на елке» и многочисленные девочки со спичками (населявшие сотни рождественских историй конца позапрошлого века, написанных и в Европе, и в России), прижав нос к заледеневшим окнам, с восторгом взирают на все это великолепие. Их удел — Петрушка, дубасящий Городового, стянутые у лоточника пряники на ярмарочной площади, бумажные ангелы.
Рухнул старый мир и новое правительство поставило себе задачей привить новым горожанам некие культурные коды, на которые можно опереться в создании быта, наполненного нужным смыслом. Сначала новогодняя елка была изжита, как наиболее заметный атрибут рождественского праздника. Но через какое-то время, в 1935 г., когда религиозные коннотации немного повыветрились и подросло поколение некрещеных атеистов, ее реабилитировали. К тому же переход на новый стиль летоисчисления «удачно» передвинул Рождество на неделю после Нового Года, аннигилировав его в народной памяти почти полностью. (Даже сейчас это, в определенном смысле, является проблемой, обсуждаемой на православных мамо-форумах: как сохранить для детей ощущение чуда, большого праздника, эмоциональный подъем после пафосно отмеченного Нового года). А вот сценарий самого действа был заимствован у старорежимных хозяев жизни: вместо рождественских гимнов написаны или извлечены из пыльных запасников «В лесу родилась елочка» и «Маленькой елочке холодно зимой», в качестве главных действующих лиц и ведущих оставлены Дед Мороз и Снегурочка из сказки Одоевского и пьесы Островского, рождественская звезда на верхушке елки стала политико-пролетарской. В таком виде праздник пришел к каждому ребенку, неизбежно хоть раз в жизни переодетым зайчиком или снежинкой и рассказавшим Деду Морозу приготовленный стишок.
У этой схемы много вариаций, но стержень всегда один. Детям нравится интерактивность происходящего: возможность как минимум поводить хоровод вокруг елки, во весь голос позвать Деда Мороза или Снегурочку, как максимум — сыграть роль в детсадовском или студийном спектакле. В контексте иллюзорного повышения благосостояния последних лет и Christmas Creep – расплывающегося Рождества (в нашем случае «размазанного Нового года») ребенок посещает сразу несколько таких мероприятий, получая подарок на каждом, притом, что основной вручается родителями или приглашенным Дедом Морозом в самую-самую настоящую новогоднюю ночь.
На вертепное действо мы с дочкой попали первый раз года два назад: хороший знакомый поймал меня за рукав в предрождественской суете метро и предложил пропадающие билеты в уютный православно-католический культурный центр. С тех пор я обязательно ищу что-нибудь подобное в городской праздничной программе. Все-таки артисты и художники, возрождающие вертепную традицию, создают на своих представлениях совершенно особенную атмосферу. «Часть серьезная, религиозная» погружает маленького зрителя в ситуации сплошных эмоциональных взлетов и падений: Благовещение, поиск св. Иосифом и Марией приюта, рождение Младенца, поклонение Волхвов, избиение младенцев, плач матерей, утаскивание царя Ирода в ад — поскольку в основе народное творчество, то и вариаций может быть много. Звучат рождественские песни, в которых с трогательной старообрядческой искренностью перемешаны радость о рождении Спасителя и боль будущей утраты.
По законам площадного зрелища вторая часть состоит из веселых сценок с участием Петрушки, барыни, цыгана, козы и «дохтура» (как я полагаю, сильно отредактированных для детской аудитории), шуток, прибауток и колядок — богатейшего деревенского способа разнообразить праздник. Скоморошеству, которому не место в хорошем доме, и не место рядом со святыней, есть место рядом с простой детской игрой.
Поскольку вертепное действо родилось из карнавальной культуры в противовес цивильно-идеологизированному новогоднему утреннику, у современных авторов полный карт-бланш на содержание и эстетические решения: это может быть и театр теней, и куклы-марионетки в классическом балаганчике. За интерактивность отвечают как персонажи спектакля — например «монах», собирающий в мешочек «монетку за представление», так и сами артисты-кукловоды, которые до, во время и после спектакля задают детям загадки, играют с маленькими зрителями в хороводные игры, учат игре на музыкальных инструментах. Каждый маленький человек может побывать доверчивым нищим музыкантом, скоморохом, колядовщиком. И после этого – проникнуться таким сочувствием к слабым, о котором во времена диккенсовской и достоевской елки даже самые гуманные люди могли лишь мечтать.