Вторая империя: попытка спасения

Уварова М. Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860-е гг. – М.: Изд-во ин-та Гайдара (ИИГ), 2014. – 256 с. – (тираж 1.000 экз.)

Вторая империя была для современников и объектом восхищения и подражания, и предметом самой настойчивой моралистической критики – при этом нередко именно то, что вызывало восторг и желание повторить у одних, вызывало омерзение у других.

Поклонников порядка восхищала ловкость, с которой режим «Наполеона-малого» сумел обратить демократические/социалистические лозунги и практики. Так, он продемонстрировал, что всеобщее голосование – которого так боялись и в провозглашении которого видели «конец старого мира» – может не только не разрушать существующую власть, но быть использовано для ее укрепления, что голосованием можно управлять, а «народное большинство», придя к урнам, окажется консервативным – и самым демократическим образом будет голосовать за авторитарный режим.

Наполеоновский режим показал, что с оппозиционными настроениями, с мнениями прессы не обязательно – да и уже не продуктивно – бороться предварительной цензурой: не меньший по своей эффективности контроль можно осуществлять путем административных предписаний, штрафов и – путем подкупа и «поддержки сочувственных/патриотических изданий». Режим не подавлял оппозицию, а ограничивал ее, делал бессильной и, что важнее, демонстрировал ее бессилие.

Как сказали бы сейчас, он был «эффективен» – и ради результатов большинство было готово пренебречь забвением принципов. Консерваторы примирились с дважды революционным происхождением династии, предпочитая хоть такую монархию республике. Поклонники национального величия получили реванш за унизительные полтора десятилетия Бурбонов и почти двадцать лет «плетения в кильватере английской политики», как расценивалась внешняя политика времен Луи Филиппа – Франция вновь стала если не первой мировой державой, то уж бесспорно делила это место с Великобританией, одержав победу над Российской империей, присоединив Ниццу и Савойю, торжествуя в Алжире и обустраивая свои владения в Индокитае. Слава эта стоила вроде бы не очень дорого – к тому же проценты, приносимые этими вложениями, как представлялось, быстро покрывали первоначальные расходы. Прогрессисты и реформаторы наслаждались невиданным промышленным взлетом. Париж, перестроенный бароном Османом, стал не только хорошо простреливаем (на случай повторения городских беспорядков), но и «хорошо обитаем», обратившись на долгие десятилетия в образец для подражания для других европейских столиц.

Режим давал благосостояние, стабильность и уверенность в будущем с надеждами на него (примиряющими тех, кто не мог бы сойтись в оценках настоящего). Недовольных было немного, и с ними режим предпочитал не расправляться, а выдавливать – в эмиграцию, на периферию общественной жизни, – тех, с кем не удавалось договориться и кого не получалось купить.

Пока режим шел от успеха к успеху, пока у него был авторитет, чтобы привлекать все новых сторонников и удерживать прежних, и пока у него были ресурсы, чтобы покупать недовольных – вторая империя виделась идеальным решением французских проблем – порожденных запущенным в 1789 г. маятником, раскачивающимся между революцией и реакцией.

Авторитарный режим, в сущности, не имел своего лица – точнее, его лицом было лицо Наполеона III, воплощения популистского правления, готового на любые комбинации ради сохранения авторитарной власти – единственной ценности, которая не ставилась режимом под сомнение.

Цинизм – первое, что бросалось в глаза наблюдателю Второй империи. Все имело свою цену, и цена эта не скрывалась, царил культ успеха и силы – что во внутренней, что во внешней политике. Поклонение силе и почитание успеха как самодостаточного оправдания любого действия имели ровно одно ограничение, а именно – они работали на Вторую империю до первых затруднений. И они же обратились против нее в тот момент, когда сила и успех оказались на другой стороне. Кризис 1865 г. завершил «большое десятилетие» подъема, в 1867 г. объявил о банкротстве символ эпохи – Crédit Mobilier братьев Перейр, полтора десятка лет претендовавший быть доказательством реалистичности сенсимонизма, новой эпохи «индустрии», ведущей к всеобщему социальному процветанию. В тот же год мексиканские республиканцы расстреляли на холме Лос-Кампанос Максимилиана I, символически подведя черту под мексиканской экспедицией Наполеона III. Счета, накопленные за предшествующую внешнюю политику, сначала казавшуюся столь выгодной, стали предъявляться к оплате – возник Северо-Германский союз, быстро двигавшийся к образованию II Рейха, а Франция тем временем оказалась без союзников, последовательно разрушив дипломатические альянсы, каждый раз ради какой-то сиюминутной выгоды (так, франко-русский альянс конца 1850-х – начала 1860-х оказался погребен поддержкой, оказанной Парижем польскому восстанию 1863 г.). Впрочем, реальное значение внешнеполитических проблем современникам еще предстояло оценить – угроза со стороны Пруссии на тот момент казалась куда менее значительной перед лицом внутренних проблем, а для многих наблюдателей война 1870 г. представлялась в первые дни способом укрепить режим Второй империи.

Этим событиям, последним трем годам существования «Второй империи», периоду, получившему название «либеральной империи», посвящена работа Марии Уваровой: попытке реформировать систему, стремясь обрести новые опоры режима в условиях, когда он уже вынужден искать компромиссов вовне, договариваясь с другими политическими силами – тем самым признавая их существование.

Для популистского режима утрата популярности – катастрофична, он либо должен измениться внутренне, либо вернуть себе популярность – ведь Вторая империя предполагает не «наследственную монархию», не императора Божьей милостью, а императора, ответственного перед нацией, где легитимацией его правления являются регулярные референдумы, на которых решения императора получают общенациональную санкцию (в обход любых представительных органов власти). В этой системе император не только не может позволить себе проиграть референдум, но для него опасным является даже сокращение того большинства голосов, с которым он одерживает победу – референдум выступает не голосованием по конкретным вопросом, а повторяемым вотумом доверия Империи, легитимацией существующего правления. Соответственно, в рамках данной системы невозможна ответственность министров перед Законодательным собранием – «ответственен Император», и ответственен он не перед каким-то собранием депутатов, как может быть ответственен министр, а перед нацией – а уже перед ним, имеющим вотум нации, отвечают министры.

Недостатки этой системы становятся все более ощутимы в 1860-е – и у склонных к компромиссам оппонентам Второй империи, и у ее сторонников, готовых допустить возможность изменений, множатся рассуждения об издержках, падающих на императора за недостатки его министров – его авторитет, способный легко их покрывать несколькими годами ранее, теперь обнаруживает свою ограниченность, он не может уже нести на себе бремя ответственности за всю систему.

Либералы Второй империи – в первую очередь архитектор реформ 1867 – 1870 гг. Эмиль Оливье, один из двух главных персонажей книги Уваровой (вторым, разумеется, является сам Наполеон III) – в отличие от своих предшественников, либералов Хартии, принимают наполеоновский режим и стремятся его реформировать, а не уничтожить (в отличие от легитимистов или республиканцев). Суть реформ – постепенный переход от «цезаристской» модели, демократическая империя должна модифицироваться в конституционную монархию: министры должны стать ответственны перед парламентом – и тем самым император постепенно должен стать безответственным; Законодательное собрание должно получить более реальные инструменты законотворчества – если и не право законодательной инициативы, то по крайней мере возможности работы над положениями, вносимыми на голосование, а не ограничиваться исключительно мотивированным отвержением или принятием; мэры должны стать избираемыми, а не назначаемыми из центра, что создаст возможности для развития самоуправления; свобода печати и собраний должна стать реальной из иллюзорной – так, на смену административным запретам и предписанием в отношении газеты и журналов должны прийти судебные решения.

Многие из намеченных либералами преобразований были осуществлены (в уменьшенном объеме) в 1867 – 70 гг., сами либералы получили ряд правительственных постов, а их лидеру, Эмилю Оливье, назначенному министром юстиции, Наполеон III поручил формирование кабинета. Результат, однако, оказался непредвиденным и для либералов, и для бонапартистов. Для либералов новая политика империи стала концом их политического влияния – реформы предстали не как результат победы либералов или их соглашения с властью, а как присвоение их повестки империей – она сама теперь выступила как «либеральная империя», а не либеральная партия проводила в ней либеральные реформы: партия фактически исчезла, распавшись на ряд лиц, персонально вошедших в те или иные имперские комбинации. Равным образом не получилось и укрепить свое положение империи за счет либерального курса – либералы утратили политическое влияние, потеряв значительное число мест в Законодательном собрании, поскольку для избирателя перестала существовать разница между ними и правительственными кандидатами, в результате вместо того чтобы опереться на эту политическую силу, империя, делаясь либеральной, ликвидировала ту группу, которая желала стать ее союзником.

Реформы не удовлетворили противников режима – и оказались избыточны для его сторонников. «Либерализм» и «консерватизм» предстали теперь оттенками внутри «бонапартистов», не расширив их поддержки в целом, «либералы» как самостоятельная группа перестали существовать, а в результате либерализации режима расширилась поддержка республиканцев и радикалов, в том числе за счет ранее сочувствовавших либералам – объявленные свобода слова и свобода печати, на практике представшие скорее как модификация прежнего административного контроля над ними, демонстрировали иллюзорность надежд, возлагавшихся на либеральные реформы, приводя их прежних сторонников к уверенности в необходимости изменения самого режима.

Примечательным образом в результате либерализации режим не приобрел новых сил – и укрепил именно радикальных своих противников, дав им ресурсы (в виде расширившейся свободы печати, расширения прав депутатов и Законодательного собрания, в частности, права запроса к министрам и т.п.) для мобилизации своих сторонников. Если до либеральных реформ наблюдался качественный разрыв между французской деревней, маленькими городами, устойчиво поддерживающими империю, и Парижем с несколькими крупными городами, где республиканцы имели прочную поддержку, то реформы не повлияли на это положение – Париж, Марсель и несколько других городов на выборах отдавали свои голоса противникам режима, а на майском референдуме о реформах и новой конституции Париж значительным большинством отверг их («за» политику Наполеона III проголосовали 138.406 парижан, «против» - 184.344), в то время как общие результаты по Франции давали 74% «за» (ок. 8 млн. имевших право голоса) и лишь 10% (1,5 млн) «против» (прочие воздержались). Этот разрыв – «две Франции» – затем явным образом проявится в событиях 1870 – 71 гг., от сентябрьских событий до Коммуны и Версальского правительства Тьера. Проблема была в том, что никакие либеральные реформы – по крайней мере в краткосрочной перспективе – не были способны создать консенсус между этими общностями, и уж тем более не было для него нужды в фигуре Наполеона III, способной теперь скорее провоцировать конфликт, чем выступать примирителем.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67