Великий Октябрь

Новый общенациональный праздник, название которого я так и не смог запомнить, я встречал в Великом Новгороде. На центральной площади этого маленького, но очень гордого города, развевались свежие триколоры, а праздничную атмосферу создавали несколько десятков милиционеров с дубинками. Других признаков всенародных торжеств замечено не было. Местные жители пытались попасть в закрытые по случаю праздника учреждения: похоже, информация о новейших политических инициативах распространяется здесь не слишком оперативно.

Стоит отметить, что Новгород - город особенный. Века с XV остались в нем идеи древней демократии и автономии от московских царей. Это чувствуется в названиях улиц и в том, как новгородцы отзываются о жителях столицы. Вот он - подлинный консерватизм и зарождающееся национальное самосознание, блестящий пример воображаемого сообщества по Андерсону! Некоторое время назад в Интернете гуляла даже страшная история о новгородских сепаратистах. И дорожные разговоры с новгородцами замечательно подтверждают перспективность этой идеи. Российский народ объединится на почве нелюбви к москвичам! Чем не национальная идея?

Шутки шутками, но, вернувшись в столицу, я с удивлением обнаружил здесь бурление страстей. Прочитал несколько прокламаций о наступлении новой эры. Посмотрел фотографии фашистов и антифашистов, невесть откуда взявшихся в этом городе прагматиков и менеджеров, марширующих и манифестирующих в честь народного единства. Очевидно, в общем-то, что тот народ, единство которого положено в основание новой торжественной даты, концентрируется в основном вокруг нескольких сотен московских сетевых персонажей. Я смотрел на колонны бритых молодых и бородатых пожилых людей с флагами и думал: как славно было бы устроить вместо этого шествия коллективную трудовую поездку по русским малым городам. Ребята с хирургическими повязками на лицах научились бы крыть крыши, а их вожди опробовали бы свои теории на адекватной предметной области.

В празднике народного единения московский изоляционизм достигает своей вершины, а вместе с ним расцветают и провинциальные сепаратизмы. Кто-то еще может, глядя в телевизор, торжественно идентифицировать себя с марширующими столичными жителями, обеспокоенными судьбой отечества в свободное от обсасывания нефтяной иглы время. Но в основном единения не получается. Вообще, складывается такое ощущение, что идеологи наших новых праздников забыли проштудировать наследие классика Розанова, который еще сто лет назад укорял великороссов за украинский национализм: "Как только мы теряем универсальность, мы получаем вокруг себя сепаратизмы". Вот и глядя на воодушевленных москвичей, невольно задумываешься: зачем им Россия, зачем они России?..

Но отвлечемся от этого довольно очевидного идеологического диссонанса центра и периферии. Что может означать эта наша новейшая трансформация ноябрьских "красных дат" календаря? На мой взгляд, тут есть три момента. Во-первых, это очередная и уже гарантированно провальная попытка формирования новой официальной культуры праздника на основе идеи "национального единства". Концепт политического единства не несет в себе никакого реального содержания и традиционно используется как эффективный способ раскола общества на тех, кто един, и тех, кто не желает такого единства. Замечательной демонстрацией этого явления стало единение украинской нации на майдане год назад1.

Во-вторых, это отличный повод для превращения 7 Ноября в подлинный народный праздник. Лишение старой даты официального статуса может стать главной причиной становления новой социалистической символики, свободной от худших советских образцов. 7 Ноября начиная с 2005 года больше не день маршей пенсионеров и не повод очистить памятник В.И. Ленина на Октябрьской площади от птичьего помета. Теперь этот день может стать центральным звеном новой контркультуры, объединенной против официальной националистической риторики, либеральной экономики и маршей круглолицых публицистов. Кому и зачем понадобилось путем достаточно тривиального жеста освобождать день величайшей в истории человечества революции для нового протестного пафоса - это отдельный вопрос. Ясно, однако, что гораздо спокойнее для власти было бы оставить этот день праздничным.

Наконец, основная идеологическая составляющая сдвига сводится к радикальной инволюции понятия праздника как такового. Если старая советская идеология утверждала всемирно-историческое значение Великой Октябрьской социалистической революции, а 7 Ноября в этом смысле было праздником общечеловеческим и вневременным, то теперь речь идет о сведении праздника к сугубо национальному торжеству по поводу некоего вполне абстрактного "единения".

Общечеловеческие ценности сегодня не в моде, они слишком четко ассоциируются с определенного рода тотальной идеологией, которая апеллирует к "правам человека" для обоснования необходимости ведения агрессивных войн во всем мире. Но в действительности мы имеем здесь дело со значительно более сложными диалектическими отношениями, чем с банальным противопоставлением "либерально-общечеловеческого" и "национального".

Очевидно, во-первых, что "общечеловеческое" в современном западном смысле слова служит, прежде всего, инструментом защиты "национального", где под "национальным" понимаются интересы актуального гегемона капиталистического мира (этот тезис, безусловно, полемизирует с основной идеей "Империи" Хардта и Негри). Во-вторых, "национальное" в его современных формах во всем мире становится всего лишь ширмой, обеспечивающей ударную экспансию либеральной глобализации. Типичным примером здесь опять же может служить современная Украина, где накал национальной риторики прямо пропорционален степени политической зависимости режима от заокеанских партнеров.

Кроме того, следует, по всей видимости, говорить о существовании принципиально различных "общечеловеческих" моделей. Скажем, советский стандарт "общечеловеческого" весьма сильно отличался от либерального. Вообще, основной вопрос современной социологии - это вопрос о возможности альтернативных направлений развития глобализации, а не поиск утопических "локалистских" стратегий, которые в основном сводятся к предложениям упрятать голову как можно глубже в песок.

Исходя из этих соображений, можно заметить, что откат от общечеловеческого 7 Ноября к "национальному" 4-му в действительности проблематизирует и "национальное". Даже если отвлечься от опыта большевистской революции, легко заметить, что, например, традиция русской классической литературы апеллирует к диалектике общечеловеческого и национального, рассматривая их в неразрывной связи. Национальное русское может существовать только как общечеловеческое - чтобы опровергнуть этот тезис придется поспорить со всей русской культурой XIX века, не говоря уже о данности событий века XX. Сегодня нас хотят уверить, что "пора жить для себя", положить в основание "новой русской идеи" прагматизм и отправить на свалку страницы истории, идущие от христианского "жизнь своя за други своя".

Вообще, парадокс отечественного "локализма" (я использую этот термин, чтобы избежать дискуссии о смысле понятия "национализм") заключается в его амбивалентных отношениях с Европой. С одной стороны, локалисты всячески подчеркивают отличие России от Запада, а с другой - постоянно стремятся копировать поведение европейских правых. Страусиные повадки, безусловно, должны закреплять жесткие бинарные оппозиции "своего" и "чужого", которые в российских условиях являются абсолютно нежизнеспособными и противоестественными, и делать это по заветам какого-нибудь постоянно опаздывающего на своего тигра Эволы.

Впрочем, на фоне последних событий во Франции складывается впечатление, что судьба страуса ждет не только тех, кто настаивает на изоляции российского общества по умозрительным западным моделям, но и апологетов либеральной глобализации. Похоже, что в истории современного мира наиболее эффективным ответом национальным проблемам остается, несмотря на все "но", опыт советского общества. Распад СССР, который многие годы воспринимался нами как личная трагедия или личная победа, в действительности означает радикальное изменение глобального политического и экономического ландшафта.

Крушение подобных империй никогда не проходило без последствий для хода истории, и, скорее всего, именно сегодня мы наблюдаем, как первые взрывные волны от крушения СССР настигают западный мир. В этом смысле нет ничего более далекого от истины, чем лозунг полузабытого ныне на Западе автора - Фукуямы - о "конце истории". История не кончается победой либеральной демократии. Историю также нельзя отменить переносом праздничных дней или "правым маршем". Мы стоим на пороге нового витка развития цивилизации, в котором холодная война неизбежно будет восприниматься как золотой век процветания и спокойствия. Следует принимать этот факт как данность и смотреть в беспокойное будущее с открытыми глазами. Это будущее, судя по всему, покажет, какие праздники будут актуальны для России в XXI веке.

Примечания:

1 Фуко так пояснял эту мысль: "...Политика не есть то, чем она сама себя представляет, а именно выражение коллективной воли; политика свободно дышит только там, где воля народа раздваивается, колеблется, кажется самой себе нерешительной и неясной" (М. Фуко. Интеллектуалы и власть. Часть 2. М., 2005).

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67