Подколесин — клоун. Кочкарев, Жевакин, Анучкин и Яичница — мульт личности. Сватовство как цирковое представление. Гоголевская «Женитьба» как фарс, кич, треш. Концепция Филиппа Григорьяна кажется чрезмерной даже для видавшего виды и открытого всем ветрам Театра Наций. Впрочем, эта творческая дерзость не лишена художественных оснований. Тексты Гоголя достаточно фантасмагоричны, волшебны, чтобы — пусть частично — укладываться в формат мультфильма или шоу. Вечно актуальная, как твердят школьные учебники, «Женитьба» неплохо уживается с ультрасовременными декорациями. Подколесин в исполнении Максима Виторгана рассуждает о семейных ценностях на фоне ироничного видеоарта с нефтяными вышками и кремлевскими звездами. О его неистребимой инфантильности напоминает огромный плюшевый медведь. А светские условности вперемешку со страхами одиночества, старости и смерти, которые толкают героя к дверям загса, воплощает неунывающая сваха Фекла Ивановна (Ксения Собчак). В золотом платье, гламурных ботильонах и с косой наперевес.
Режиссерская мысль проста: в размеренном, подернутом романтическим флером гоголевском мире, как и в напоминающей наркотический бред реальности, для живого, истинного чувства остается ничтожно мало места. Мы сами коверкаем и убиваем то, что придает окружающему фарсу смысл. Гротескная стилистика (кислотные цвета и маскарадные костюмы, выход актеров, оформленный как цирковой номер — с фанфарами и дождем из блесток, экзекутор Яичница, извлекающий сердце из кишок, и т.п.), резче обозначая пустоту, дисгармонию, фальшь, судя по всему, должна приблизить всеобщий катарсис. Но это, увы, теория. На практике «Женитьба» Филиппа Григорьяна, где ни слова не говорится без ужимки, — самый бессмысленный и скучный спектакль, который я видела за последние несколько лет.
Первые 15–20 минут после того, как Подколесин поднимает занавес и зажигает на бутафорском небе звезды, режиссеру удается если не окутывать зал сказочным флером, то хотя бы поддерживать интерес к шоу. Любопытно следить за трансформациями слуги Степана (Сергей Куликов): от мудрого рассказчика-шарманщика, потомка былинных сказителей, до пьяного рабочего, предтечи революционных бурь. Гламурная суета, которой наполняет постановку Ксения Собчак, не увлекает, но развлекает, веселит. Запоминаются прямолинейные, но зрелищные символы современной бездуховности: ребенок в продуктовой сумке, старость как гниющий в депо автобус.
Все это, впрочем, лишь подтверждает грустный вывод: в «Женитьбе» Филиппа Григорьяна совсем не осталось Гоголя. «Токсичный кич», очевидно, бесконечно далек от стилистики первой половины XIX века, но при этом в спектакле звучит гоголевский текст. Такое сочетание могло бы высекать смысловые искры на стыке эпох, но вылилось лишь в досадную какофонию. Блестящие гоголевские диалоги в постановке не слышны: их «забивают» бесконечные цирковые номера. Ксения Собчак, чье присутствие на сцене как представителя и воплощения модной тусовки вполне оправданно, к сожалению, должна еще и играть. Комическая роль свахи Феклы Ивановны требует недюжинных актерских навыков. Но ее исполнительница умеет только застывать в картинных позах. Другие актеры выглядят профессиональнее, ярче и живее, но над ними дамокловым мечом нависает оригинальная режиссерская концепция. Которая требует не столько перевоплощения, сколько грубоватого, деревянного гротеска.
Вместе с искрометной выразительностью актерской игры и авторского слова из спектакля уходит юмор. Спасать положение приходится джентльменским набором глянцевых картинок и броских спецэффектов.
Однако мультяшная конструкция оказывается слишком хрупкой и не выдерживает нагрузки, не может заменить изящных диалогов и обаятельных персонажей, отодвинутых режиссером на задний план, помешавших чистоте эксперимента. Следуя последней моде и судорожно пытаясь восполнить истощенные запасы воображения, Григорьян обращается к палочке-выручалочке многих современных деятелей искусства — политической, социальной и религиозной критике. Воспоминания Агафьи Тихоновны (Анна Уколова) о покойном батюшке-купце сопровождаются сценами избиения частных предпринимателей ОМОНом. В пылу ссоры Фекла Ивановна заявляет, что «все святые говорили по-русски». А не в меру энергичный Кочкарев (Виталий Хаев) при первой же возможности водружает над головами Подколесина и Агафьи Тихоновны алюминиевые кастрюли-венцы. Таких фортелей в постановке пугающе много, однако в них трудно расслышать протестные ноты (не хватает логики, последовательности, осмысленности). К комическим элементам демарши Григорьяна, увы, тоже причисляются со скрипом. Просто потому, что банальность не оставляет места иронии. В итоге спектакль окончательно и бесповоротно пересекает границу бреда (для меня Рубиконом стала перестрелка свахи с женихами), на который нет желания и сил реагировать. Зрительный зал застывает в неподвижности беспросветной скуки. А на сцене представление-символ повседневной пустоты полностью уравнивается с ней в правах. Теряя последние признаки художественности, разбивая преображающие призмы искусства. Обращаясь из метафорического в самый что ни на есть реальный вакуум...