Самоназвание

История русского общества – это история названий и самоназваний. Самоназвания вовсе не обязательно придумываются в «своей» среде – кто придумал, чтобы в восьмидесятые политические полюса назывались «демократы» и «патриоты» – никто не знает. Потом пара заменилась – кажется, на «либералов» и «консерваторов». Последнее изменилось на что-то ещё. Само слово «шестидесятники» приходило дважды – в прошлом и позапрошлом веке.

Точно такая же битва имён происходила в среде людей пишущих. Николай Чуковский писал: «На одном писательском собрании в Ленинграде, в середине тридцатых годов, выступил Евгений Львович Шварц и, между прочим, сказал: «Конечно, никому не возбраняется втайне, в глубине души надеяться, что он недурен собой и что кто-нибудь, может быть, считает его красивым. Но утверждать публично: я – красивый – непристойно. Так и пишущий может в глубине души надеяться, что он писатель. Но говорить вслух: я – писатель – нельзя. Вслух можно сказать: я – член Союза писателей, потому что это есть факт, удостоверяемый членским билетом, подписью и печатью. А писатель – слишком высокое слово…» [1]

Он так действительно думал и никогда не называл себя писателем. Спустя несколько десятилетий Довлатов писал: «Роль и поприще писателя всегда считались в России очень почётными и потому сказать о себе: «Я – писатель» всегда считалось в России крайне неприличным, всё равно, как сказать о себе: «Я – красавец», «Я – сексуальный гигант» или «Я – хороший человек» [2].

Это все – некое лукавство. Вроде, загадили слово «литератор», будем именоваться «писателями». Загадили слово «писатель» – будем называться исследователями жизни. Это вечное безумное чаепитие с пересаживаниями. В 1918 году отчаянные мужики кричали «мы не за большевиков, мы за коммунистов» – ну, тогда хоть какая-то надежда была, что это разные вещи.

Сейчас, когда литература не в фаворе, представиться: «Меня зовут Вова. Я – писатель» – дело рисковое. Девушка сразу понимает, что это один из тех в кургузых, обсыпанных перхотью пиджачишках, которые носят по редакциям свои мятые рукописи, распечатанные ещё на матричном принтере. Рукописи эти про то, как им в 1986 году отказала однокурсница, но в окна веял ветер перемен и унёс все полимеры. Девушка понимает, что сейчас писатель станет ей хвастаться, что выложил на сайте проза.ру свой роман и начнёт его читать вслух. А потом попросит самой заплатить за кофе.

Вот, дорогой читатель, что значит современное звание «писатель».

Продолжая нашу тему, нужно сказать, что «всегда», то есть довлатовское «всегда» – это примерно сто – сто пятьдесят лет. То есть, это постпушкинские времена – причём в названиях и самоназваниях шла чересполосица: поэта называли писателем, писателя – поэтом, а всех вместе «художниками». В дореволюционных биографических словарях термин «писатель» употреблялся куда шире и применялся к экономистам, историкам и географам (не говоря уж о журналистах). При этом письменные люди пушкинского времени безо всякой оглядки звали себя «поэтами». Никакого особого пафоса никто в этом не видел, более того, вольный писатель особого почёта не имел, ассоциировался с приключенческими книжками и был как бы «бумагомаракой», а не чем-то возвышенным.

Довлатов в данном случае описывает придуманную картину мира (не им придуманную, что извиняет), причём зачем-то описывает пафосно, со всеми этими «роль» и «поприще». Никакого «всегда» нет, и это попытка поменять желаемое на действительное.

Конечно, в СССР «писатель» было словом хлебным, несмотря на то, что многие писатели имели скорбную судьбу. Тогда была надежда, что если ты сейчас не получил пайка, то потом твоим стихам, как драгоценным винам – известно что. И ты будешь похож на сомелье на раздаче.

Теперь, при массовом перепроизводстве слов, эти надежды исчезли. Никакой разницы между «литераторами» и «писателями» нет, всех уравняло время. Пафос самоназваний пропадает и остаётся сухой остаток: никакого смысла, кроме мелко-временного, корпоративного эти споры о самоназвании пишущих (и не только пишущих) людей не имеют.

Так и с высокими самоназваниями политических активистов восьмидесятых, так будет и впредь. Тут простор для психоанализа – что нас в названиях человеческих толп тревожит? Куда мы записываем себя сами? Нет ли тут какого недоразумения, как говорила Мата Хари, когда её привязали к столбу за фривольное поведение.

В отличие от совершённых дел, никакой причины для гордости в самих названиях нет.

Я так вовсе двуногое существо без перьев. Можно подумать, что это лучше быть, чем человеком.

Примечания:

[1] Чуковский Н. О том, что видел. – М.: Молодая гвардия, 2005. С 274.

[2] Довлатов С. Речь без повода... или Колонки редактора. – М. : Махаон, 2009. С. 229.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67