Отщепенцы (второе письмо другу)

… я не пошел на Пушкинскую к 12.00, где собирались писатели, а решил их встретить на Страстном бульваре, когда они уже пойдут в направлении Чистых прудов. Может быть, ты помнишь такой эпизод: три года назад, зимой, был митинг памяти Политковской. Он, кажется, был несанкционированным. Я узнал о нем от ребят из Солидарности, которые обеспечивали координацию. И решил пойти. Был холодный день. Я помню – страх. Милиция оцепила Пушкинскую, чтобы не дать собраться, но молодые активисты решили «играть» с милицией и по телефонам оповестили о том, что надо переходить к памятнику Высоцкого. Я подошел туда. Начались «казаки-разбойники»: милиция бросилась блокировать Высоцкого… Но люди шли. И в результате нас загнали сквозь узкий проход на Петровский бульвар. Под тусклыми фонарями, в темноте, человек триста толпились замкнутыми на бульваре. Это был 2008 год. Ясно помню, я стоял и думал: стою тут с «отщепенцами», с «радикалами». Общество их не понимает. Я стоял там одиноко, меня знобило, кто-то подошел и дал мне портрет Политковской. Я слышал, как рядом под светом камер, кто-то из организаторов говорил, что мы должны настаивать, чтобы милиция дала нам пройти через Трубную площадь. По щиколотку в снегу я обошел стоящих на бульваре - посмотреть, что там впереди: а там выстраивалась цепью милиция, блокируя выход с бульвара. Мы были буквально заперты в клетке Петровского бульвара… Я спрашивал себя: почему, Саша, сейчас тебя будут бить? Колебания насчет того, зачем потащился зимой с «молодыми отщепенцами» на бульвар не оставляли меня и тут. Я видел неподалеку Льва Пономарева, кажется, Немцова… Людей, с которыми меня ничего не связывает. Пафос которых мне кажется примитивным, а публичные реакции – через одну ошибочными и выдающими нехватку ума. Временами ко мне подходили какие-то молодые ребята, которые знали про клуб Канта и приветственно улыбались. Во мне боролись два чувства и сталкивались две «когнитивные рамки». В одну минуту я подумал: на х+й я потащился с этими «радикалами», которых все равно никто не поддерживает, которые уже лет семь как загнили в своей «оппозиционности» и заняты только тем, что ищут изменников в своей же среде. В другую минуту я думал, глядя на тепло одетых, розовощеких милиционеров - а как так получилось, что в конце нулевых годов, в разгар триумфальной стабилизации, в десятой экономике мира, при полном довольстве «общества потребления», я стою по колено в снегу, оцепленный и загнанный как зимний заяц волками. И жду избиения – только потому, что это годовщина гибели журналиста? Я стоял, смотрел на милиционеров и думал о них без злобы: «Да вы, б.дь, щенки, еще не родились, когда я стал членом этого цеха! И это я решаю, хочу я или нет постоять где-то в память об убитом журналисте»... В третью минуту я думал о том, что сама эта мысль – теперь мало кому понятна. Я думал: хочу ли я быть среди маргиналов, «отщепенцев»... («отщепенцев в народной семье…»)…

2

… И вот, Митя, стою я 13 мая в начале первого на Страстном бульваре и думаю: сейчас пойдут «писатели с прогулкой»… И вдруг я вижу, как из-за кинотеатра вырастает сначала пятьдесят, потом сто человек. Потом – уже у Министерства по делам печати – этот поток разливается, выходит на проезжую часть… И вдруг все это вливается в Страстной бульвар, а часть идет прямо по проезжей части, люди заполняют все… Со мной вместе шел Никита Морозов с двумя пятнадцатилетними друзьями-одноклассниками. Я понимал, что не смогу объяснить им что происходит. Для них «три года» - это вечность. Как я объяснил бы им, что три года назад невозможно было представить себе, что несколько тысяч людей моего возраста и старше по призыву нескольких писателей – без всяких согласований, без всякого ощущения, что мы «зайцы при волках» - просто выйдут с Петровского на Трубную площадь – а милиция будет выстраиваться не угрожащими цепями и кордонами – а именно так, как ей и положено – почтительно и с достоинством сопровождать это шествие горожан?... Я пережил то же, что и несколько тысяч русских читателей. Оглянувшись назад с горки Рождественского монастыря - увидел то, что называется НЕСКОНЧАЕМЫЙ ПОТОК. Это шли читатели русской литературы.

3

Поэтому я в блоге у себя сразу окрестил это «маршем читателей». Оказывается, в ночь перед этим маршем Акунин встретился с главой московской думы Платоновым. Их беседа опубликована уже. Там важны не детали, а просто общий тон. Мягко, очень мягко – но убедительно - Акунин сказал Платонову примерно следующее: вот, читатели русской классической литературы интересуются – а что будет дальше после 6 мая? «саперные лопатки»? против кого? Против нас – тех, кто прожил свою жизнь в этом городе? Мы тут родились и выросли, когда никакой «Единой России» не было, а уйдем из жизни, когда ее не будет. Осторожнее, друзья!

Это было потрясающее зрелище: молча, без всяких речевок и плакатов, лишь с редкими аплодисментами десять тысяч читателей русской литературы прошли по четырем бульварам, а затем растворились в весенней Москве, вовсе не пытаясь укрыться от преследующего их ОМОНа в близлежащих кафе и магазинах, как это было 6 мая. Я встретил друзей своей юности, и мы еще час говорили о том, что происходит. Это как раз были те люди, которым не нужны ни речевки, ни плакаты. Ни тем более партийные знамена, украшенные эстетически неприятными, но чрезвычайно «смыслово нагруженными» логотипами. На «белой ленте» для нас уже НИЧЕГО НЕ НАДО ПИСАТЬ. Мы уже все «написали» ранее. Нам нечего скандировать. Мы читаем каждый день то, что можно скандировать, то над чем можно посмеяться. Мы читаем в день по «сто пятьсот» (как говорит молодежь) идеологических интерпретаций того, что происходит. Но сейчас уже гораздо лучше в ответ на происходящее звучит не РЕЧЬ, а БЕЛОЕ МОЛЧАНИЕ. Потому что есть какой-то предел «усилиям слов», с помощью которых мы изо дня в день объясняем «какому-то дяде» ту ОБЩЕСТВЕННУЮ ПАТОЛОГИЮ, которую этот «дядя» источает из себя. Причем, как уже ясно теперь – не понимая ни себя, ни нас. Не понимая, в общем-то, НИЧЕГО.

4

А что происходит? Я думаю, происходит вот что. Русское общество – сырое, почти заснувшее, деградировавшее, похожее на одноногого инвалида с культей без протеза (поскольку «вторая нога» этого общества осуществила акт «трудовой миграции» за пределы РФ в нулевые годы) – пытается – почти природно, биологически, почти как «популяция» - напрягая свои последние жизненные силы, выбрасывая из себя даже не «протуберанец гнева», а просто «белую ленту молчания» - пытается, даже еще не понимая, как – спасти себя от бессмысленной ошибки Владимира Путина. От его «третьего срока». Все переспрашивают друг друга: «а зачем он это сделал? А кто надавил на него? А это он сам?» В мае 2011 он объявил о своем «третьем сроке». Прошел год. И так никто и не понял – зачем он это сделал. Он ничего не объяснил. Вместо объяснения раздаются какие-то бессмысленные «всхлипы» его сотрудников.

Рехнувшийся диктатор играет в хоккей, едет на Уралвагонзавод, проводит совещания на «ближней даче» и требует, чтобы СМИ «умерили пыл» и прекратили нас «язвить и подъебывать». Его секретарь обещает размазать нам печень. Вверенный ему ОМОН стоит в центре Москвы.

Русская классическая литература – как он думает – является слабым, ничтожным «подспорьем» для тех, кто хочет ему сказать: «Володя, ты катишься в пропасть и тянешь туда всех нас».

Он смотрит на белую ленту – а на ней ничего не написано. НИЧЕГО.

Первое письмо другу

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67