Общество, производящее страх

От редакции. Своими соображениями о страхах, прошлых и настоящих, с "Русским журналом" поделился Владимир Нестеренко, киевский писатель, больше известный как "Адольфыч", автор киносценария «Чужая», изданного в виде книги в 2006 году, по которому в 2010 году Антоном Борматовым был снят фильм с одноименным названием.

* * *

Я застал тоталитарное общество в период его разложения. Страх был, но уже как бы понарошку. Люди старшего поколения прожили со страхом всю жизнь. Одна моя бабушка препятствовала моему увлечению «Голосом Америки»: прикладывая палец к губам, она говорила: «Володя, выключи, узнает НГБ» (НГБ – видимо, синтез НКВД и КГБ). Вторая сказала мне на ухо, шепотом (а в квартире мы были одни): «Володя, запомни, Кучма (тогдашний президент Украины) – враг народа».

Мы же боялись милиции. Участковый был олицетворением государственной власти. Ведь тогда у милиции еще не было ни дубинок, ни масок на лицах. Это считалось признаками капитализма. И правильно считалось.

Что касается демократий «постсоветских» – даже не знаю, как их назвать, уродливыми демократиями или демократиями голоса – говорить можно, но никто не слушает, – в них я прожил достаточно, чтобы сделать вывод: страх из государственного страха (госужаса, как шутили диссиденты) превратился в страх частный. Люди стали бояться не всесильного государства, а мелких социальных групп: кавказцев, бандитов, террористов, милицию как организованную преступную группировку (ОПГ), футбольных хулиганов, фашистов, еще кого-то… Соседа, например.

Общество само стало производить страхи на любой вкус. Демократия, не подкрепленная равенством перед законом и соблюдением этого самого закона, превращается в общество, производящее страх. Может быть, свободное владение оружием поможет побороть этот страх, хотя, конечно, причину боязни не устранит. Оружие в этом случае будет играть роль панциря, бронежилета – может спасти, но все же это скорее самоуспокоение, как и бронежилет под пулеметным огнем.

Страхи убивают демократию, точнее трансформируют ее в апатичную формальную демократию: люди голосуют за кого угодно, «лишь бы не было войны». В долгосрочной перспективе это приводит к уничтожению государств, не обладающих чем-нибудь бесконечным (например, человеческим ресурсом, как у Индии и Китая).

В девяностых боялись голода, а после голода – преступности и терроризма. Думаю, правильным ответом на спущенное сверху «лихие 1990-е» будет «подлые 2000-е». В нулевых голода не боялись, но стали бояться спецслужб и милицию. Хотя ее боялись всегда, в нулевые все же особенно. Стали бояться больше террористов. А также боялись – и боятся до сих пор – богатых. Если в 1990-е богатых просто не любили и радовались, когда их убивали, сейчас, в целом, богачи воспарили над обществом, и управы на них нет. Вот отсюда и страх.

Возвращение 1990-х маловероятно. За это время выросла прослойка экстремистов, которыми становятся практически те же люди, которые шли в банды. В 2010-х следует опасаться именно их, а не бандитов.

Страх не является чем-то полезным и нужным, страх парализует все лучшие качества и вытаскивает из мутных глубин подлость, зависть, двурушничество и т.п. качества, избавиться от которых призывают святые книги всех религий.

Страх, даже потерянный страх, портит характер народа. Испуганных можно мобилизовать только на что-нибудь простое – на рабский труд или на расправу, а сейчас перед нашими государствами стоит задача если не догнать, то хотя бы приблизиться к цивилизованным обществам, где страх – не самый главный рычаг, которым сдвигают с мертвой точки наш убогий мир бездумного потребления.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67