Миссисипи в окне

Свете

Тема:

"Мне не доставляет никакого удовольствия, - сказал на прошлой неделе 73-летний судья Маркус Гордон, - оглашение этого приговора".

Судья также сказал, что он принял во внимание преклонный возраст подсудимого, а также тяжкие травмы, полученные им недавно и приведшие к инвалидности. После этого Маркус Гордон объявил 80-летнего Эдгара Рея Киллена, который когда-то был священником прихода, которому принадлежили родители самого судьи, и читал молитву на их похоронах, виновным в убийстве Джеймса Чейни, Эндрю Гудмана и Майкла Швернера и приговорил Киллена к 60 годам тюремного заключения - по двадцать лет за каждого убитого.

Комментируя решение суда, брат осужденного Оскар Кеннет Киллен сказал: "За деньги все можно купить".

Коренной местный житель Чейни и уроженцы Нью-Йорка Гудман и Швернер участвовали в гражданской кампании по регистрации голосов черного населения в окрестностях Филадельфии. Следствие доказало, что Киллен оплатил их убийство, осуществленное толпой ку-клукс-клановцев. Швернера и Гудмана застрелили, а Чейни забили насмерть. Потому что Чейни был черный, наверное. Преподобный Эдгар Рей Киллен был среди убийц. Тела убитых правозащитников бросили в яму и заровняли бульдозером.

Дело было в июне 1964 года, когда мне еще не исполнилось и года, а Хрущеву оставалось около трех месяцев стучать на империалистов ботинком и стоять у руля государства.

Источники:
http://www.chicagotribune.com/news/nationworld/chi-0506240145jun24,1,802487.story?coll=chi-newsnationworld-hed
http://www.law.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/price&bowers/price&bowers.htm

Вариации:

Я смотрю в окно. За окном дует ветер, светит солнце, по улице ходят люди, ездят машины, стоят дома, летает тополиный пух, на ветру развеваются флаги.

Флаги - сине-черно-белые. Еще двадцать лет назад за вывешенный публично сине-черно-белый флаг житель города Тарту отправился бы немедленно в изящный особнячок на улице имени эпического героя Ванемуйне, где ему ненавязчиво предложили бы ответить на ряд вопросов, связанных с государственной символикой и историей. Сегодня флаги вывешены в честь Иванова дня, который теперь является государственным праздником. Использование советской символики официально не запрещено (не далее как позавчера видел эстонского человека в красной майке с белыми серпом-молотом и надписью "СССР", человек пил пиво в кафе). Однако вывешивание красных флагов пресекается полицией (последний такой случай, известный мне, произошел в Таллине 9 мая). Первый сине-черно-белый флаг после 1944 года был публично поднят в Эстонии над старой тартуской университетской обсерваторией Калле Кульбоком. Калле Кульбок - человек с мушкетерской бородкой - входил впоследствии в верхушку партии роялистов, ратовавшей за восстановление датского протектората над Эстонией, а в прошлом году отличился в кампании против вступления страны в ЕС. По совместительству Калле работает в EENET'е - образовательно-научной сети, ведающей заодно делегированием доменовых имен в домене верхнего уровня .ee.

Тополиный пух летает не по всему городу, а только в нескольких районах. Быстро растущие тополя - замечательное дерево для исправления ландшафта. Посаженные на новом месте, они позволят насадившему их еще при жизни наслаждаться деревесной тенью, не перекладывая этой отрады на плечи потомков. Дубы и липы сажают коренные жители, тополя - пришлецы. В нашем районе много тополей. Правда, в последнее время местные озеленители предприняли решительную атаку на аллергенное дерево: иных искоренили, иным подрезали ветви, чтоб не пылили. Но руки озеленителей не дотянулись, например, до расположенного неподалеку района так называемых финских домиков. Домики называются финскими в ироническом смысле. Их строили, как рассказывают, пленные финны после войны, и являют они собой усовершенствованные бараки. В финских домиках проживают люди созерцательные, склонные к употреблению спиртных напитков и долгим беседам. Недавно, гуляя в районе финских домиков и фотографируя тамошние реалии, мы встретились с одним местным жителем, который изъявил готовность сфотографироваться и предложил даже дать интервью, полюбопытствовав, в каком из зарубежных СМИ оно появится. Незнакомец также сообщил, что умеет говорить на разных языках, включая немецкий и китайский, и может даже спеть одну грузинскую "дружелюбную", по его словам, песню. Такие лингвистические познания обитатель финского домика объяснил особенностями своей прежней службы, заметив в заключение, что по-эстонски, к сожалению, он ничего сказать не может. (Мы не обещали незнакомцу ничего, но, пользуясь случаем, помещаем содержание нашей беседы в зарубежном СМИ.)

Дома, которые я вижу из окна, не финские домики, а панельные пятиэтажки буро-желтого цвета, выстроенные в свое время для нужд тартуского гарнизона. Главным военным объектом в Тарту был расположенный неподалеку аэродром. В панельных домах раньше жили офицеры и прапорщики. Когда мы въехали в эту квартиру, мы еще могли наблюдать жесткий черный провод, свисающий с крыши до земли и тянущийся куда-то вдаль: остатки, как говорили, системы внутренней связи, по которой офицеров и прапорщиков можно было срочно собрать по тревоге. Наш район когда-то именовался "военным городком" или, как водится, просто "городком", а неофициально - "Шанхаем". Два последних наименования до сих пор активно используются в речи русских обитателей города, эстонские обитатели зовут наш район "китайским городом". После вывода советских войск квартиры в Тарту страшно подешевели, особенно в нашем районе. Мне даже стыдно вспоминать, сколько было заплачено за нашу. Скажу лишь, что это около пяти моих нынешних месячных университетских зарплат.

Машины, проезжающие под окнами, в основном так называемые подержанные иномарки. Правда, какой смысл последнее слово имеет в Эстонии, не очень понятно. Машины советского производства иногда встречаются, новые русские машины - практически никогда.

Люди, которые идут по улице... о людях, как всегда, говорить труднее всего. Глядя из окна, можно определить возраст и пол, иногда (по одежде и цвету волос) национальную принадлежность (хотя абсолютной уверенности тут никогда нет). Кто из них имеет полные гражданские права, а кто - лишь частичные, кто является гражданином другой страны, а кто не является ничьим? Чем занимался этот старик сорок лет назад? Кто была по специальности эта пожилая женщина, выгуливающая на веревочке толстого рыжего кота? Куда так торопится этот молодой человек в спортивных штанах и майке? Из дому, по крайней мере, или домой?

Люди подвижны, они переодеваются из форменного в цивильное и наоборот, накладываемые происхождением и временем на их лица знаки не всегда верно читаются даже опытными физиогномистами, что уж говорить о нас, дилетантах? Я помню, как однажды в Москве должен был передать на Казанском вокзале какие-то бумажки американскому профессору-слависту, которого никогда прежде не видал. До отхода поезда оставалось мало времени, я нервничал, наконец какой-то человек, который давно уже вошел в вагон и глядел на перрон из окна (я мысленно определил его для себя как "пожилого интеллигентного татарина"), вышел наружу и робко обратился с нерусским акцентом к стоящему неподалеку от меня мрачному молодому человеку с золотым браслетом на левом запястье. Он его мысленно определил для себя как "молодого коллегу".

Да что там - даже московские милиционеры и те порой не стопроцентно распознают лиц нужной национальности!

Нашу историю мы прячем внутри себя, передоверяя ее внешнюю презентацию неодушевленным предметам. Взгляд из окна способен легко перенести нас в 1964 год. История не требует судебных расследований, не знает никаких наклонений кроме вечно-сослагательного, она окружает нас, как воздух, готовый в любой момент превратиться в ураган; она пропитывает все, к чему мы прикасаемся: флаги, машины, дома, тополиный пух...

Только ветер и солнце не затронуты этим процессом.

Опрос:

Насколько обоснованы уголовные процессы против лиц, совершивших преступления в ходе войны 1812 года и других войн минувших столетий?

Комментарии:

primaler

Я родился в 1985-м, в школу пошел в 1991-м, а в университет поступил в 2001-м. Горбачев, Ельцин, Путин. Для меня это не просто имена - это ярлычки, наклеенные на ящики, в которых хранятся воспоминания о самых важных событиях моей жизни.

Когда танки на всех парах ехали к Горбатому мостику, мои родители были где-то на баррикадах в центре Москвы.

Когда начиналась вторая чеченская, мои друзья как раз заканчивали первый год службы и все как один написали родителям прощальные письма.

Когда закрывали НТВ, я стоял у Останкино.

Убийц судят всех, кого поймают. То же касается медвежатников, карманников, аферистов. Что уж говорить о военных преступниках. Если бы в новостях 1946-го повешение Геринга соседствовало с покупкой Кальтербруннером яхты за десять миллионов фунтов стерлингов, властям всех стран-победительниц осталось бы двадцать четыре часа максимум, чтобы собрать вещи и уехать куда-нибудь на Фиджи. Хотя и там бы их достали, наверное.

А про Ходорковского, Абрамовича и третий срок Путина как-то даже и не хочется.

И.Б.

Ботаническое

В нашем городе К. тоже много тополиных деревьев, пушистых, когда положено. Не знаю, как насчет пришлецов, которые их сажали. Вообще-то они (тополя) давно живут в нашем городе. Дольше, чем каштаны, хотя каштаны сильно знамениты и в советское время, кажется, изображались на городском гербе вместо архангела М.

Но в настоящий момент у нас цветут липы. И они благоухают, напоминая о том, что совсем скоро наступит одноименный месяц. Впрочем, когда он наступит, липы уже отцветут. И вот в связи с этим банальным ботаническим явлением у некоторых жителей нашего города синхронно возник вопрос: а почему, собственно, этот месяц в незапамятные времена стал называться "липень", если по старым календарям липы отцветали еще раньше, никак на этот самый липень не попадая?

Я слыхала несколько версий. Мне нравится одна, ее позавчера высказала моя подруга О. Смысл в том, что растения, как и люди, переживают свою поколенческую историю, и вообще история как-то сильно их меняет. Раньше, во времена наших языческих предков, у лип были другие периоды. Или виды в нашей местности были другие. Сообразно с другим климатом. И возможно, что эти - рано цветущие виды - к нам занесли те самые пришлецы... Все ведь подвижно, и через наш город проходило много всяких путей.

Такова версия О., каковая О. совсем скоро отбудет вместе со своим мужем, украинским поэтом И., в город-герой Филадельфию, где И. будет писать фулбрайта про каких-нибудь американских драматургов. Не затем, чтобы сделаться, не дай Бог, очередным американским пришлецом, а затем, чтоб на полученные за американских драматургов деньги купить лишние кв. метры в г.Ирпене. На кв. метры в нашем городе уже никакие американские драматурги не потянут. Мы все надеемся, что И. успеет купить эти самые кв. метры по ирпенской цене, потому что есть такая линия мысли, что очень скоро Ирпень со своими лесами и речкой тоже будет называться К. Никому этого не хочется, но такова историческая судьба. Леса вырубят и речку... Понятно, что сделают с речкой. Короче говоря, там разобьют городской парк и посадят тополя.

ЕМ

Элегическое настроение статьи в сочетании с опросом про 1812 год явно склоняет нас к мысли, что все прошлое быльем поросло и тополиным пухом улетело. Думаю, что это не совсем так. Даже если Калле Кульбок теперь уже совсем другой человек и больше не развешивает флаги, то, думаю, что-то в нем и не изменилось. Например, не думаю, что он, будучи в прошлом не только видным роялистом, но еще и председателем университетского клуба бриджистов, сейчас совершенно забросил эту игру.

Суды над старичками, между прочим, для Эстонии тема совсем не абстрактная. За послевоенное время судов над разного рода немецкими пособниками прошло много, и некоторое глухое раздражение эстонского населения по этому поводу довольно памятно. Кажется, не обошлось потом и без судов над бывшими советскими военными в начале независимости? Суды эти наверняка были слишком политизированны, что объясняет раздражение автора колонки.

Преступников нужно, безусловно, разыскивать и судить. А уж невоенных преступников, как в теме этой колонки, - тем более. Возможно, при этом принимая во внимание их инвалидность, как судья Гордон.

Я не знаю, быстрее ли идет время в Америке, чем на территории бывшего СССР. Когда-то это было так, события Второй мировой войны были нам куда более близки, чем ровесникам на Западе. Сейчас, наверное, все ускорилось, и события 40-летней давности одинаково далеки для всех. Но есть и другое отличие: это средняя продолжительность жизни. В Америке для любого древнего события есть свидетель и современник. Еще совсем недавно умер последний пассажир "Титаника". Еще можно повстречать ветеранов Великой депрессии. На этом фоне персонажи 60-х - это совершенно актуальные детки малые, похождения которых только сейчас начинают толком рассекречивать. Некоторые из них еще в неплохой форме для попадания под суд. Конечно, плохо, что преподобного Киллена не засадили раньше, но лучше поздно, чем никогда.

Илья Пригожин

Вопрос про 1812 год, что и говорить, интересный.

А вот в романе братьев Стругацких, название которого имеет некое отношение к названию колонки Р.Л., главный герой встречается с Кощеем Бессмертным:

zt, смотритель музея дурных привычек

Брат священника всегда Оскар и никогда не Мишель. Судья - всегда Гордон или, на крайний случай, Дэвис и никогда не Олбан.

Жизнь всегда пытается быть публицистикой и взыскует морали. И всегда оборачивается литературой, даже если это литература, честно пытающаяся стать своей двоюродной эмансипированной и читающей газеты, не только монографии, сестрой.

Гордон, Гудман, Шверман, Чейни - Киллен. Считалочка из английской спецшколы.

Раз в несколько лет мне снится сон, который в пять утра, когда я просыпаюсь и гляжу за окно, не кончается еще две-три минуты.

Это сон про меня - меня после того, как я убил человека.

Я мог бы сказать, что не помню, как и когда я убил этого человека. Слава Богу, это было во сне, тут ни один судья не подкопается: суверенитет, а ну-ка, отними. Но я помню. Не все, правда. Помню, что обстоятельства загнали меня в угол. Никаких хладнокровных убийств не бывает, это я точно знаю. Помню, что убийство - это растерянность. Помню, что это - безнадежность и неисправимость. Помню, что это - звуки ангельских труб на самой низкой ноте: такую можно услышать на третий день ангины с высокой температурой. Помню, что убийство - это данность, которая остается в голове даже тогда, когда во сне охвачен совсем иными переживаниями, она остается всегда и становится обязательной нотой в любом аккорде, пусть и нотой неслышной. В этом сне нет сострадания убитому - чаще всего я не помню, кого убил. Был ли он негр? Вряд ли, откуда африканцу взяться в моей голове, латентным расистам (а я, увы, таков) не снятся негры. Он не армянин, он не турок, не татарин и не жид, он мне не начальник и не конкурент, он мне не неверная любовница, он мне, по большому счету, совсем никто. Но кем-то он был? И теперь его нет, он даже не в силах мне присниться как следует, ведь мне снюсь только я. Жаль его, но пожалейте и меня - вот сейчас меняется погода, голова моя раскалывается, а ведь это все же не так больно, как не жить?
Конечно, все это сон и небыль, все это, ура, несостоявшиеся версии, увы, состоявшихся переживаний. Если мне когда-то будет 80 лет - а в последнее время мне все больше хочется, чтобы было бы мне когда-то целых 80 лет, - я и не буду помнить себя сегодняшнего как следует. Все о том, как я провел лето 2005 года, станет взрослой версией школьного сочинения - среднее между сном и явью, публицистикой и литературой, тройкой за сочинение и трехлетней дочерью. Мне будет все равно - я ведь никого не убивал?

Но вот эти две минуты, которыми заканчивается сон... я думаю, Эдгар Рей Киллен меня хорошо бы понял, как это мне. Сон не кончается с пробуждением, и две-три минуты я, не разобрав границы куда как более фундаментальной, чем граница между СССР и США в 1964 году, живу убийцей, пока не вспомню, что это не так. Как и у старика из Миссисипи, у которого, поди, уже перепутались давно в голове Хрущев, Картер, Мартин Лютер Кинг, первый купленный дом и первый отпетый покойник, у меня нет ощущения того, что за убийство во сне мне придется отвечать перед Гордоном, Дэвисом, да как бы его, этого судью, ни звали. Но эти две минуты я знаю, что произошедшее со мной - неисправимо и что так я буду жить всегда, пока не умру, а может быть - и значительно дольше.

Правда, потом я просыпаюсь окончательно. Сон уходит, и я вновь в единстве с реальностью, с публицистикой, с миром, где нет на меня судьи Гордона и я ничего не должен справедливости, по крайней мере, по этому делу.

В литературе, особенно в детективной литературе, брат убийцы всегда хмур, стоит на стороне брата, но всегда говорит правду. Если бы я знал, что эти две минуты после дурного сна будут длиться пятьдесят лет, у меня бы не было сомнений. Состояния 80-летнего американского священника вполне хватило бы на то, чтобы судья безо всякого удовольствия принял мою взятку и, вынеся мне приговор "60 лет тюрьмы", воссоединил бы меня с реальностью в уютной тюремной камере - там, где, по моему, а не по чьему-либо мнению, мне бы и надлежало быть. Если в жизни, она же литература, нет такого правила - жизнь убийцы заканчивается вместе с жизнью убитого, что бы ни происходило потом с телами, - то зачем "судья" звучит почти так же, как "судия"?

А другие версии о том, что имел в виду брат священника, говоря "За деньги все можно купить", - это уже публицистика.

Обсудить тему, вариации или комментарии
(Не откажите в любезности процитировать комментируемое место из колонки. Вы также можете ознакомиться с чужими комментариями.)

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67