Креативность халтуры и парадокс свободного труда

Говорят, где-то в природе существует рынок труда, с которым случаются разные диковинные вещи, то ли он изобилует, то ли скудеет и истончается. Еще говорят, что каждый человек встречается с этим чудовищем, и встреча эта является сущим испытанием, трудом по трудоустройству.

«Ах, скажите, а будет ли у моего сына работа по окончании вашего факультета?» «Нет, поймите меня, пожалуйста, моя дочь должна быть обеспечена и устроена по специальности, вы мне можете дать такую гарантию?» - вот самые частые вопросы, которые звучат в приемной консультационной комиссии, рекрутирующей растерянных абитуриентов и агитирующей изможденных родителей. Надо бы твердить в ответ о прекрасных перспективах и обнадеживающих тенденциях, и так хочется верить собственным словам, но глухое усталое родительское беспокойство заразительно: подрастают дети, и что же им надо знать и уметь, чтобы их труд был вознагражден?.

Между тем, реалии, атавизмами которых являются трудовые книжки, целевой набор или распределение после окончания учебы все больше отдаляются. Сейчас очень много пишут о том, что мы неуклонно и стремительно входим в зону рискованного труда, в область случайной занятости, которую теперь принято называть прекаритет. История этого понятия очень любопытна, оно было придумано в текстах движения анархо-коммунистического движения католических рабочих, например, Дороти Дэй, с целью подчеркивания высокого эсхатологического смысла бедности. Это крайне любопытно, как христианское по смыслу понятие подхватывается и получает новую жизнь в левой и радикальной публицистике. Не претендуя на глубину, которой достойно исследование труда как современного социального феномена, попробуем сделать лишь некоторые предварительные наблюдения и гипотезы, чтобы ответить на вопрос обобщенного родителя: необходимо ли вставать в ряды активистов и защищать детей от прекаритета?

Под действием длительного суггестивного использования слогана «свободный труд», как, например, в 37 статье нашей образцовой Конституции — «право каждого человека свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род занятий и профессию», мы перестали задумываться о его смысле. Что значит свободный, если труд по определению связан с выполнением усилий, терпением тягот? Как вообще возможен такой вольный труд, если он непременно погружен в сети социальных взаимодействий? Кому нужна такая креативная работа, результат которой настолько нов, что он не опознаваем и поэтому не нужен? Противоречивая мысль о свободном труде, этот мемориальный марксистский идеал, противостоящий «в поте лица твоего», играет странную роль наперсточника, буфера обмена, которая позволяет давать разную оценку одним и тем же обстоятельствам.

Граница между «я занят» и «я свободен» может проходить по-разному. С одной стороны, можно противопоставлять работу и досуг, что и делают, когда говорят о сокращении отпусков, повсеместном распространении работы на дому, трудностях разделения времени досуга и времени труда. С другой стороны, прекаритет рассматривается как некий компромисс между безработицей и трудом, такое слепое пятно, промежуточное состояние, под которое не положено никаких социальной поддержки в виде стабильной зарплаты или пособия по безработице. Прекаритет — это, попросту говоря, халтура, которая становится способом существования. Действительно, работодатель не выполняет никаких социальных гарантий и может позволить себе не беспокоится об условиях труда наемного работника, но равным образом выполняющий работу, не связанный долговременным договором и не надеющийся на него, может позволить себе не вкладываться и не беспокоится о качестве. Результат труда в таком случае мало интересен.

Как же может выглядеть желаемый компромисс между свободным трудом и социальными гарантиями и вообще, достижим ли он? Эта ситуация отсутствия компромисса, как проницательно отметил Марк Фишер, автор бестселлера «Капиталистический реализм», действительно является симптоматической. Это вопрос этики заботы в том глубоком философском смысле, о котором пишет, например, Джудит Батлер в своей статье «Рискованная жизнь» [1] . Заметим, что при всей глубине диагностики радикальный дискурс оказывается на одной стороне с неолиберальным из-за неспособности осознания противоречивости задействованного в нем понятия автономии, самостоятельности.

То есть наличные социальные практики могут быть преобразованы не в результате каких-нибудь активных социальных действий, будь то акции протеста или солидарности, но только в результате обнаружения порочных, злокачественных, провокационных шаблонных аргументов. Дилемма свободный труд или социальные гарантии является просто дурно сформулированным с точки зрения логики софизмом, вот и все.

Примечания

[1] Judith Butler Precarious Life: The Powers of Mourning and Violence Verso, 2004 р.128

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67