Хитрости мультикультурализма

От редакции. Вчера, накануне визита в Варшаву, президент Медведев в интервью польским СМИ рассказал о том, что после того, как вину за массовые расстрелы в Катыни на руководство Советского Союза возложила Госдума, свое отношение к России должны изменить и поляки. Это – очередная важная тема для споров, давно ведущихся на страницах РЖ – политика памяти, новая политкорректность и, мультикульутрализм. РЖ возвращается к теме международных и внутриполитических дискуссий и публикует текст Владимира Малахова, доктора политических наук, ведущего научного сотрудника Института философии Российской академии наук, автора книг «Скромное обаяние расизма» (2001), «Национализм как политическая идеология» (2005), «Понаехали тут» (2007).

* * *

РЖ: Согласны ли вы с Ангелой Меркель в том, что политика мультикультурализма провалилась, по крайней мере, в Европе?

Владимир Малахов: Насколько я помню, Ангела Меркель вела речь о Германии, а не о Европе в целом. Мне показалось, что канцлер лукавила. Упрекая выходцев из Турции в том, что они плохо интегрированы в немецкое общество, она как будто забыла, для чего в Германии придумали политику (и риторику) мультикультурализма. Как раз для того, чтобы помешать туркам стать частью немецкого общества. И отказ пересматривать устаревший, основанный на «праве крови» закон о гражданстве, и государственное субсидирование турецких школ, и словечко «gastarbeiter» – в течение четырех десятилетий все указывало на то, что в приезжих из Турции не видели новых членов общества. От них ждали, что они, отработав на благо немецкой экономики, вернутся на родину. Как можно требовать интеграции – становления частью общества – от человека, которому отказывают в гражданстве, т.е. в полноправном членстве в этом обществе?

В разных национальных контекстах «мультикультурализм» обозначает разные вещи. В некоторых случаях мультикультурализм – это политика, способствующая поддержанию сегрегации. Она адресуется одним категориям населения и не распространяется на другие. Например, для арабов в Израиле (или для тех же турок в Германии до 2000 года) – мультикультурализм, а для евреев (или для «этнических немцев» в ФРГ) – ассимиляция.

Мультикультурализм в этом случае – это поддержание различий, с тем чтобы данная категория, не приведи Господь, не захотела ассимилироваться. В Канаде мультикультурализм – это, прежде всего, официальное признание равного статуса франкофонного меньшинства с англоговорящим большинством (билингвизм и прочее). Здесь альтернативы мультикультурализму нет. Ею был бы выход Квебека из состава федеративного государства. Сходная ситуация в Индии. Попытаться навязать всему населению один культурный образец (как того хотели бы активисты партии Бхаратья Джаната) означало бы развал страны. В Соединенных Штатах риторика мультикультурализма – это символическая компенсация социально уязвленным. Поначалу такой группой были чернокожие. Тезис о black culture, равновеликой культуре белого большинства, был подачкой афроамериканцам. Затем дискурс «признания» распространили на множество других «этнических меньшинств». Удобнее (в смысле дешевле) уважать разнообразие и инаковость (пусть сколь угодно надуманную), чем следить за реальным равенством в доступе к социальным ресурсам. Ту же компенсаторную функцию выполнял дискурс «уважения к различиям» и в некоторых странах Западной Европы, импортировавших его из Америки. Только здесь в роли «культурных меньшинств» выступали мигранты.

Наконец, в таких бывших империях, как Великобритания и Нидерланды, мультикультурализм означал переосмысление прошлого. От выходцев из бывших колоний, которым как бывшим подданным короны предоставлялось гражданство в метрополии, нельзя было требовать ассимиляции. Поэтому официальной позицией стал «культурный плюрализм». В британском случае поддержка плюрализма была в основном отдана на откуп частным структурам, в голландском – спонсировалась государством.

Впрочем, в нулевые годы маятник явно качнулся в другую сторону. Установка на «поощрение различий» сменилась установкой на «интеграцию» (политкорректное имя для ассимиляции). Однако не изменилось главное – вера в то, что корень проблем, связанных с иммиграцией, лежит в культурной плоскости.

РЖ: Как поддержать демократию и управляемость в обществе, которое становится все более разобщенным?

В.М.: Источник проблемы, именуемой разобщенностью, не в иммиграции (хотя и она вносит сюда свой вклад). Проблема, которую англосаксонские коллеги именуют распадом «социальной связности» (social bond, social cohesion), сопровождает все индустриальные общества. Вспомним, когда Фердинанд Теннис зафиксировал переход от «Gemeinschaft» к «Gesellschaft». В последнюю треть позапрошлого века.

Говоря о компромиссе между группами, придерживающимися несовместимых ценностей, я позволю себе три комментария.

Во-первых, я совсем не уверен, что нужно вести речь именно о группах, т.е. о неких целостностях, объединенных вокруг культуры или религии. Когда мы так поступаем, мы принимаем статистические единицы за единицы социального действия. Например, если человек приехал из исламской страны, то он попадает под категорию «мусульманин». Но мы не задаемся вопросом: а как эта отнесенность к группе сказывается на его поведении, на поведении его детей? Часто вообще никак не сказывается. Две трети выходцев из стран Марокко во Франции и примерно столько же выходцев из Турции в Германии вообще НЕВЕРУЮЩИЕ. В то же время они не возражают против причисления себя к группе «мусульмане». Ислам для них – культурно-идентификационный маркер, знак идентификации. Перед нами, таким образом, не группа в социологическом смысле. Это, скорее, категория статистики и, возможно, категория самоидентификации. Но не категория, указывающая на наличие сплоченного коллектива с одной культурной лояльностью и одной идеологической ориентацией.

Во-вторых, если уж говорить о ценностях: с чего мы, собственно, взяли, что здесь имеет место несовместимость? Почему мы решили, что различия в этнической принадлежности обязательно сопряжены с различиями в культуре (в «ценностях»)? По-моему, надо прекратить принимать медийные эффекты за отражение реальности. Надо отдать себе отчет в том, что современный капитализм успешно стирает любые различия. И единственная культура, которую он, по-существу, допускает, есть культура консюмеризма. Наше телевидение очень постаралось, чтобы представить беспорядки в парижских пригородах осенью 2005 года как результат культурной несовместимости подростков магрибинского происхождения и «коренных французов». Только это обман. И у тех и у других – одни и те же ценности. Это ценности общества потребления. Хулиганы из пригородов демонстрировали отнюдь не свою культурную особость. Напротив, они демонстрировали свое желание быть такими, как все. И свой гнев по поводу того, что они такой возможности лишены.

И наконец, третье. На мой взгляд, упорная фиксация на культурном измерении проблемы иммиграции – это способ ухода (иногда невольный, иногда вполне сознательный) от решения социально-структурных проблем, связанных с иммиграцией, но ей не порождаемых. Предметом анализа должны быть в первую очередь такие вещи, как разделение труда (в том числе этническое), дискриминация, социальное исключение, маргинализация и т.д.

Беседовал Александр Павлов

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67