Славой Жижек превратил самого себя в машину быстрого философского письма в явном расчёте на читателя со сходной техникой быстрого философского чтения. От его читателя требуется уметь на большой скорости перемещаться в треугольнике Гегель-Лакан-Бадью, считывать намёки на различных политических деятелей европейского прошлого и настоящего, и притом удерживать курс: несколько основных авторских тем. За особое удовольствие удержания курса при движении на такой скорости мы Жижека и любим. Тому, кто читает Жижека в России – это, во всяком случае, необязательное чтение – важно, может быть, ощущение причастности к клубу людей одновременно осведомлённых в новейших новостях и по-старомодному начитанных. Оно, может быть, сходно с переживаниями провинциальных студентов, фанатевших от БГ в конце 1980-х. Открыв с таким настроением «Год невозможного», можно весьма удивиться: это книга сжатая (слишком быстро написана?), традиционные лаканианские выкладки сведены буквально до гомеопатического минимума вместе с хохмами югославского социализма. С самого начала вперёд выступает одна из основных его тем – так сказать, «критическая эсхатология».
Будущее неизбежно, в него необходимо стремиться, в то же время оно неведомо и только неведомо. Попытки заранее прописать будущее – не столь историцизм, сколь фантазмы по поводу современности; отсюда одна из постоянных у Жижека насмешек над катастрофизмом современного культурного производства (но в критике поэтов он неожиданно солидаризируется с Платоном: их выдумки «сбивают прицел»). Серьёзность ситуации «2011 года невозможного» – в её исторической открытости. Если верно, что человек современного сверхобщества – это (уже высмеянное Гегелем) бесперспективное и тупое политическое животное, то конец истории уже здесь, и будущее безопасно. Однако в 2011 году во всём мире «что-то наконец стало происходить», и теперь попытка думать о будущем становится не безнадёжной, но опасной: прочитанные знаки «из будущего» могут оказаться и даже наверняка окажутся ложными. Будущее апокалиптично, и этим привлекательно. Для Жижека примеры таких «знаков» - «арабская весна» и «Occupy Wall-street»; обложка русского издания напоминает о «Пусси Райот», и хочется, чтобы и они тоже оказались в фокусе внимания - но сам Жижек здесь явно к герменевтике цветных балаклав не обращается. На протяжении всей книги тон автора меняется по мере погружения в интерпретацию этих знаков; он уверенно начинает с изложения продуманной ещё в прошлых работах критики, и постепенно начинает как бы прощупывать путь, скорее отметая поспешные освободительные решения, чем предлагая свои; скорее намечая актуальный фронт критических работ, чем предлагая результат. В финале Жижек прямо обращается к Евангелию с его заповедью абсолютной невозможности знания «наперёд». Большая цитата из Евангелия от Марка «под занавес» - это, конечно, жест некоторого интеллектуального кокетства, но в то же время, намёк на те времена, когда всё только начиналось, хотя людям того времени оно явно казалось последним.
Славой Жижек. Год невозможного. Искусство мечтать опасно / Пер. Е. Савицкого, А. Ожигановой и А. Маркова. М.: Европа, 2012.