О победах и поражениях
С пушкинских времён Аустерлиц для русских – символ поражения, а Бородино – победы.
Исторические обстоятельства сложнее. Аустерлиц был верхушечным, дворянским, геополитическим сражением. Наши войска незнамо куда зашли, полководцы неведомо чего там искали. Кроме того, баталия в значительной степени была проиграна потому, что управление войсками у русских с австрияками было негодное. Наполеон же – и как стратег, и как тактик – оказался более эффективен. Детали предоставим военным историкам.
Бородино же было своим, понятным для масс: уж так припёрло, что уразумели и Каратаев с Клочковым... Именно там замахала «дубина народной войны», в результате чего, собственно, французы рванули домой, не разбирая дороги.
В этом смысле главный вопрос в Пикалёво: возникнет ли в итоге массовая технология разрешения подобных критических ситуаций, преодоление разрыва между разными участниками остановившихся производственных цепочек? Или наоборот, другие моногорожане ринутся в экономический террор: перекрывать федеральные магистрали и трубопроводы, понуждая срочный приезд московского гостя, чтоб пожаловал что-нибудь с барского плеча?
Смыслом происходящего может оказаться появление у страны собственника. По крайней мере, Путин мастерски сыграл в игру под названием «Хозяин»: приехал, всех построил, принял хозяйственные решения – именно не бизнесовые, не экономические, а хозяйственные, – запустил завод и уехал. При этом проблема-то осталась открытой – она просто отложена на несколько месяцев. Это, скорее, демонстрация хозяйской позиции, но не технологии. Новая роль предъявлена, но пьеса не сыграна.
Пока событие не закончилось.
О хозяине страны
Мы живем в стране, где всегда был хозяин – по крайней мере, после татаро-монгольского нашествия. Официальный советский идеал – это когда каждый «человек проходит как хозяин необъятной родины своей». При этом предполагался некий тотем – главный Хозяин, с которым все люди племени себя отождествляли. Отсюда шутки брежневских лет: всё во имя человека, всё для блага человека, все мы знаем этого человека... Беда советской идеологии заключалась в том, что она стремилась воспитать чувство хозяина, не предлагая никакой технологии для воплощения его в жизнь.
У понятия «хозяин» несколько простых признаков.
Первый: в хозяйстве куры не дохнут, то есть налажено хотя бы простое воспроизводство. Но желательно вести дела так, чтобы хватило и расширить цикл: посеял, сжал, всех накормил, продал, купил что надо, при этом ещё осталось на новый посев. Хозяин обеспечивает расширенное воспроизводство.
Второй признак: в хозяйстве не должно быть ничего бесхозного. На моих шести сотках телега заросла бурьяном, а значит, без пользы стоит, да ещё и занимает полезное место, под ней барсуки свили гнездо… А тут и соседи пришли: похоже, тебе телега не нужна? Так мы её заберём, а заодно ещё что-нибудь прихватим. У собственника не может быть предприятий и отраслей, с которыми непонятно что делать, как реформировать. Не может быть такого ресурса, что оказался на нашей территории, достался нам от предков – а мы не знаем, как его к делу приспособить. Большая часть нефелинов идёт в отвал, под отвалами половина Кольского полуострова. Предприятие в помойку превратили…
Всякий бесхоз – как гангрена, с него начинается гниение.
О бесхозе
Вся Россия сегодня выглядит так, словно у неё нет хозяина. Напомню: если поделить общемировой ВВП на площадь мировой суши, получится «съём ВВП с пода». По этому наглядному показателю Россия в пять раз отстает от среднемирового уровня. У нас тут даже не Португалия, а Занзибар континентальных масштабов. Земли бескрайние – а хозяйство бестолковое.
Ссылки на то, что у нас шибко много тундры, холодно и проч., – дурацкие отговорки неграмотных людей. К примеру, любой образованный энергетик скажет, что на кондиционирование требуется больше энергии, чем на обогрев. От жары люди страдают больше, чем от холода. Мы в этом смысле не являемся неудачниками. В Норвегии, самой благополучной в мире стране с рекордным подушевым ВВП, вся территория сплошь покрыта скалами, южная её оконечность купается в солнце на широте Петербурга, а треть вообще раскинулась за Полярным кругом...
О прецеденте
У нас нынче принято считать, что власть – это одно, а хозяин – совсем другое. Хозяин – значит частный собственник, всё, точка. Никакого коллективного, корпоративного хозяина быть не может. Территория в целом не может быть хозяйством, она подвластна лишь «невидимой руке рынка», которая сама разберётся. Выходит, Россия – большая территория, хозяином которой является невидимая рука, и по которой снуют мелкие хозяйчики. Неявно подразумевается, что у страны нет хозяина. Государству хозяйствовать запрещено, разрешено только сторожить по ночам. Даже Путину официальная идеология не велит руки пачкать ни в чём, кроме раздачи бюджета.
Первыми в мире провозгласив, что строим страну, в которой всё – общее и каждый – хозяин, в 1990-е годы мы от этой мысли поторопились откреститься. И сегодня этот вопрос не стоит вообще. Спросите чиновника Минэкономразвития, он ужаснётся: какой хозяин, с нами либеральная сила! Всё в руке незримой…
А тут человек приезжает в Пикалёво и по территории заводов проходит как хозяин, причём открыто и публично. Все видели и слышали. В этом смысле Пикалёво – событие чрезвычайно значимое. Власть начинает возвращать себе роль хозяина. Другого выхода у неё нет. Она интуитивно, по крайней мере, в лице Путина, почувствовала, что уходить от этого больше нельзя. Вот почему, мне кажется, очень важно разобраться: что, собственно, происходило, происходит и будет происходить в Пикалёво и вокруг? Важнее вопроса сегодня для нас нет, там решаются судьбы Отечества.
В этом смысле Пикалёво даже круче, чем Бородино. Там хотя бы супостат был ясен. В Пикалёве не видно, с кем воюем, но это есть наш решительный бой – сиречь, могущий стать последним.
О комбинате
В 1950-е годы советская прикладная наука решила вопрос, что делать с нефелинами. Нефелины добываются вместе с апатитами. С апатитами всё понятно – из них делают дивные минеральные удобрения, которых при советской власти потреблялось в десятки раз больше, чем сейчас. А вот нефелины до того просто валились в кучу. Да, из нефелинов можно делать глинозём, а затем алюминий, но его там кот наплакал, а значит, себе дороже.
Но поскольку допустить такое безобразие: богатый минерал пропадает зря, – советская наука не могла, люди сели и разобрались: из отходов глинозёмного производства получается чудный цемент, а также сода и поташ, которые в свою очередь являются ценнейшим полуфабрикатом для химии, для стекольной промышленности.
Так и возник в 1958 году Пикалёвский комбинат. Кстати, понятие «комбинат» на английский не переводится, имеется в виду группа производств, связанных, например, общим сырьём и производящих разнообразную продукцию. Комбинат проработал полвека, и по сей день эта технология вполне состоятельна.
Итак, само по себе производство алюминия из нефелинов может быть даже убыточным. Но интегрально, если делать из его отходов цемент и стекло, процесс начинает производить добавленную стоимость. Чудеса, да и только.
О распиле Пикалёво
В процессе революционной приватизации Пикалёвский комплекс попал в частные руки и был распилен на три части. Основной комбинат в итоге оказался у Дерипаски, тогда скупавшего алюминиевые активы. Цемент, в конечном счёте, попал в группу «Евроцемент» к Филарету Гальчеву. Себе же первые собственники из «Метахима» оставили замечательное химическое производство, подстраховавшись при этом контрактом на четверть века, по которому глинозёмный завод был обязан поставлять им почти задаром карбонатный раствор.
Вскоре выяснилось, что актив, попавший к Дерипаске, стал убыточным. Его повертели так-сяк, попытались договориться с соседними собственниками – не договорились. После чего сработала стандартная финансовая технология из учебника: убыточный завод перекинули в департамент «Базэла», занимающийся плохими активами, не разбираясь во всех этих цепочках и заморочках с нефелинами. А что делать с убыточным активом? Реструктуризировать – не получается, продать – не получается, значит – перепрофилировать. Решили делать глинозёмно-цементный завод – хотя рядом один цементный завод уже есть.
Взглянуть на эту историю со стороны хозяйским глазом – сумасшедший дом. А с точки зрения рынка – всё правильно: каждый снижал издержки, увеличивал прибыль, реструктуризировал, перепрофилировал, договаривался с соседями, не договорившись – посылал на фиг…
О жадных собственниках и убыточном звене
Поэтому, когда в Пикалёво Путин посетовал на жадных, непрофессиональных собственников, формально он был неправ: собственники вели себя вполне профессионально. Это фраера жадность сгубила, а собственника только красит. Вот Сорос – очень жадный, хотя крупнейший в мире филантроп. Мы сидели с ним в Хаммеровском центре – первом островке капитализма в России, он заказал в баре напиток и соленые орешки. Надорвал пакетик, а потом спросил официанта: сколько стоит? Что-что, 4 доллара? Сорос сгреб орешки обратно в пакет, отнёс на стойку бара, забрал деньги и гордо сказал, что у них в Нью-Йорке это стоит 60 центов.
Почему же пикалёвская история выглядит, как сумасшедший дом, если взглянуть на неё хозяйским глазом? Приватизация ведь и задумана для того, чтобы брать большие неэффективные производства, разделять на части и каждую отдавать частнику, призванного снижать издержки. Вроде логично, а результат – бредовый. Почему?
В случае разрыва длинной производственной цепочки чаще всего выясняется, что одно или несколько её звеньев – планово-убыточные. Представьте, что вы приватизировали части организма и каждую из них решили сделать «бизнесом». Думаю, кишечник и особенно прямая кишка стали бы суперприбыльным бизнесом. А вот достался кому-то гипофиз – что с ним делать?
Куча вещей в хозяйстве с точки зрения бизнеса планово-убыточна. Почти всё сельское хозяйство в мире дотируется, за редким исключением особо урожайных годов – есть-то надо. Но если просто вырезать его из ткани экономики и заставить работать на чисто рыночных условиях, выясняется, что хозяйство убыточное.
На проектных сессиях Центра корпоративного предпринимательства мы не раз сталкивались с такими феноменами. Замечательное производство с ещё советской техникой, по сей день совершенной, производит уникальные кристаллы для электронной промышленности. Но отрасли было приказано долго жить. Завод на месте, секреты не утрачены, кристаллы производятся – супер. Но для них в качестве «товара» нет рынка. Кристаллы нужны только в тех странах, где есть электронная промышленность как отрасль, отдельно взятое производство кристаллов – планово-убыточное. Но без него не сделать кучу электронных приборов.
Итак, если прибыльная производственная цепочка режется на части и раздаётся в ходе приватизации частникам, получается парадоксальный результат: возникают убыточные обрезки. В чём идиотизм невидимой руки? Если рвется одно звено – глинозёмное, без сырья остаются и цементники, и химики, останавливаются все три завода. Хотя все вели себя очень бизнесово!
Рынок не в силах решать такие задачи. Если вы создаёте рынок в Центральной Африке, где до этого было натуральное хозяйство, а теперь начинают робко приторговывать излишками бумерангов и шкурок опоссума, всё идёт нормально. Но если вы учреждаете рынок в стране, которая имеет внутри себя такие сложные комплексные производства с кучей технологических переделов, тогда все они обречены погибнуть. Пикалёво очень наглядно, на трёх пальцах показывает, как это происходит.
Нельзя комбинат приватизировать по чисто рыночной технологии. Что же делать?
О приватизации с обременением
Все мы считаем: лучше, чтобы у каждого предприятия был хозяин. Тогда надо решать проблему подобных предприятий, включённых в сложные цепочки поставщиков-потребителей, где всегда, как занозы, будут обнаруживаться неприватизируемые, планово-убыточные части. Что с ними делать?
Очень просто: есть понятие приватизации – или собственности – с обременением. Вы можете взять в аренду участок, по которому проходит федеральная трасса, её загораживать нельзя, а в остальном делайте, что угодно – сейте, стройте. Если вы приватизировали здание, в котором на втором этаже – музей, то не можете на первом сделать сауну. Если получили ларёк у школы, будьте добры, не продавайте пиво.
В случае приватизации пикалёвоподобного комплекса – а это типичная ситуация, таких в России сотни, если не тысячи – надо собственников, которые стоят в производственной цепочке до и после него, обременить довольно необременительными ограничениями. Будьте добры покупать нефелиновый шлам только у Пикалёвского глинозёмного завода и по цене, колеблющейся пусть и в широком диапазоне, но такой, при которой его основное производство и в кризис будет окупаться. Иначе глинозёмный завод загнётся и утащит за собой всех.
О разруливающей инстанции
Итак, хозяйство страны устроено таким образом, что при распиле длинных производственно-экономических цепочек сплошь и рядом возникают ситуации Пикалёво. Все такие ситуации должны разрешаться единообразно. Нужна инстанция, полномочная руководить приватизацией в этих случаях, регулируя отношения между собственниками таким образом, чтобы цепочки не рвались – и все оставались хотя бы при своих.
Этой инстанции ни в коем случае не нужно ставить под сомнение факт частной собственности. Она будет корректировать дурость частных собственников, которые, будучи предоставлены сами себе, «заказывают» сами себя киллеру «Невидимая Рука». В случае Пикалёво они успешно отказываются заткнуть пробоину в критическом отсеке, после чего под воду уходит всё производственное судно. Такова логика рынка, он занимается отбором жизнеспособных одноклеточных, но не занимается конструированием из них тканей, организмов и биоценозов. Рынок не озабочен формированием и поддержанием длинных и сложных цепочек добавленной стоимости. Он отвечает за поступление в продажу дешёвых стандартных штанов и помидоров, не более.
При этом речь идёт о регуляторе корпоративного уровня – регионального или отраслевого, – который работает на то, чтобы добавленная стоимость выросла как интегрально, так и у каждого частного собственника, чтобы она была распределена между всеми участниками пропорционально их вкладу.
Представим, что собственность – это самолет. Нельзя приватизировать его так, чтобы первый пилот получил кресло и штурвал и не подозревал, с чем и зачем там ковыряются штурман, бортмеханик и стюардесса. Им надо объяснить, во-первых, что они – команда, и, во-вторых, как сделать так, чтобы самолет не гробанулся. Это и означает следующий этап становления общественной собственности – холдинговой, корпоративной, региональной, отраслевой, кластерной. На этом этапе возникает инстанция, которая берёт на себя хозяйственные функции на такой высоте, где рынок уже не работает. Она не конкурирует на рынке капиталов, не сторожит его по ночам – она управляет ростом капитализации.
Такая инстанция и нужна в Пикалёво. Но Путин для этого избыточен, тут задача губернского, отраслевого или муниципального уровня.
Об идеологии и технологии хозяйства
На славном пикалёвском поле федеральная власть в лице Путина впервые заняла позицию хозяина. Но чтобы её удержать, потребны амуниция и оружие – соответствующие идеология и технология.
Идеологически – надо растолковать людям, чего изволит Путин. Он же не объяснил своих действий: подпиши тут и тут, ручку отдай – и пошел вон. Во имя чего, на основании чего власть вмешивается в – казалось бы – типично рыночную ситуацию? Чего хочет добиться, нагибая собственников в интересах работников? Пролетариям всех моногородов – объединяться, или погодить? На такие вопросы должны быть даны чёткие ответы. Впрочем, идеология – отдельная тема.
Второе необходимое условие – технология. В Пикалёво под дулом административного пистолета собственники подписали договоры между собой вдоль всей производственной цепочки по ценам, скалькулированным счетоводами ФАС. Но цепочка получилась планово-убыточной – и непонятно, как она будет окупаться. Путин уехал, а с неба упали в известном количестве бюджетные деньги. Это разовое мероприятие. Через несколько месяцев приехал уже Сечин, и цикл выкручивания невидимых рук повторился. Но добавленной стоимости не добавилось. Новый срок выйдет – и что дальше? Кто-то должен до этого разобраться, можно ли вообще вернуть в Пикалёво прибыльное производство. И либо аргументировано объяснить рабочим, почему закрывают нормальный завод – либо установить прозрачную, обоснованную процедуру антикризисного перераспределения добавленной стоимости по цепочке взаимозависимых производств.
Путин же не может служить затычкой для всех бюджетных дырок в каждом моногороде! Должна быть стандартная финансовая технология взаиморасчётов в системе отношений между собственниками. Её отсутствие служит генератором конфликтов, серьёзным фактором деморализации людей, разочарования. Притом, такая технология – не бином Ньютона, всё для её создания под руками.
О нефелинах и книгах писцовых, окладных, дозорных, и межевых
Откуда берётся нефелин, почему он такой дорогой? Многие пикалёвцы кричали: давайте понизим на него цены! С Кольского полуострова донеслось эхом: мы и раньше-то работали себе в убыток, а теперь вообще… Кто должен в этом разобраться?
Вроде бы, есть коварный сенатор Гурьев, владеющий «Фосагро» – поставщиком нефелинов. Про него пишут, что получает, мол, безумные деньги (наверняка это правда, апатиты – ценнейшее сырье для удобрений, которые гонят на экспорт) и при этом не вкладывает в разработку технологий, снижающих себестоимость нефелинов (и это верно). Вместо этого, такой-сякой, вкладывает деньги в кучу других проектов в разных регионах. А не трогают его, мол, потому, что дружит с та-а-акими людьми…
По большому счёту всё это к делу не относится. Разве перечисленное: «не вкладывает в технологии», «есть большие деньги», «инвестирует их на сторону» – является следствием органической порочности разработчика нефелинов? Точно так поступают абсолютно все приставленные к разработке природных ресурсов – и «Роснефть», и «Газпром», и металлурги… Получают безумные деньги – и практически никто не вкладывает эквивалентные суммы в развитие, к примеру, хайтековских технологий добычи нефти на шельфе, благодаря чему та же Норвегия стала мощнейшей инновационной державой…
Почему не вкладывают? Да потому, что сенатор Гурьев совершенно не уверен, не заберут ли у него эти нефелины на будущий год. В своё время – ещё советское – планировалось, что будет несколько комбинатов, которые переработают все нефелины. В итоге есть лишь Пикалёво, которое забирает меньшую часть, остальными заваливают несчастный Кольский полуостров. Зачем сенатору Гурьеву разрабатывать технологии, снижающие издержки, если всё равно бóльшая часть этих «отходов» остаётся у него? «Фосагро» ведь пыталось докричаться: забирайте у нас все нефелины, тогда мы будем снижать издержки добычи-переработки, и сырьё станет дешевле.
Собственник ведёт себя логично: не вкладывает деньги, потому что со стороны общества и государства нет четко аргументированного заказа, по которому он мог бы на годы вперед планировать вколачивание миллиардов в эти громоздкие технологии. Вообще за технологии отвечает государство, почему Гурьев должен отдуваться? Ему дали поуправлять – неясно, надолго ли? – и он набивает карманы деньгами, которые распихивает ведь не в яхты какие-нибудь, а в предпринимательские проекты. То есть ведёт себя бизнесово, как и другие собственники крупных активов, сопоставленных гигантским природным ресурсам.
Если мы действительно хотим, чтобы нефелины подешевели, надо мотивировать сенатора Гурьева реинвестировать бóльшую часть прибыли в сложные хайтековские технологии. Для этого он должен иметь многолетние гарантии, прозрачную мотивировку. В этом – огромная задача для государства. Государство – точнее, общество в его лице – должно инвентаризировать все свои руды и принять решение: мы продолжаем валить нефелины в отвал – или разрабатываем их сейчас? Месторождений в России очень много, далеко не везде применяются комплексные технологии. Если мы хотим инноваций, общество в лице государства должно сказать: нужны инновации на разработку таких-то руд – изобретайте, господа учёные, внедряйте, господа промышленники, и мы вам ленинско-сталинско-медведевскую премию дадим.
Этот гигантский фронт нашим обществом в 1990-е годы оставлен. Здесь отдыхают и отраслевые, и региональные администрации, задачи такого уровня – дело правительства, президента. Нужен реестр, широко понимаемый кадастр наших природных богатств, современное переиздание писцовых, переписных, окладных, дозорных, приправочных, межевых и других книг. И реестр технологий, позволяющих всё это прибыльно добывать-перерабатывать. И перечень компаний, которым доверено обществом в лице государства заниматься разработкой ценных месторождений (включая «Фосагро», «Газпром», «Норникель» и т.д.). И обременение новых собственников этого золотого дна (не просто отдать огромное месторождение на разработку, но и поручить реинвестировать большую часть прибыли в разработку технологий, в защиту природы)…
Каждое Пикалёво уходит корнями в природно-сырьевые ресурсы страны, а ветвями тянется к небесам общественных нужд. Любишь пилить – полюби (и научись) растить.
О дебильной теории и мобильной рабсиле
На «Эксперт-ТВ» ведущий брал интервью у Глеба Павловского. Он раза три педалировал риторический вопрос: ну почему Путин поддержал именно профсоюз? Ситуация ведь прозрачная: губернатор создал для трудящихся Пикалёво альтернативную работу в Киришах, ну, сели бы в автобус и прокатились за полтораста верст. Ведь рабочая сила должна быть мобильной…
Эта макроидеологема – российский эндемик, доживающий век в неэластичных мозгах читателей книжек по «экономикс». Макропролетарии – такие трудяги из учебников, которым абсолютно по фигу, где и кем работать, лишь бы зарплата капала. Завод закрывается – и они, не говоря худого слова, не спрашивая, кто и зачем закрыл, собирают вещи, садятся в заботливо подогнанный автобус, и по кочкам-болотам кочуют в ближайшее поселение, где есть работа и кабак. Там ты был стропальщиком, тут стал колупальщиком. Что при этом происходит с семьей, детьми, любимой собакой, тещей и фикусом – не их вопрос. Такой должна быть безродно-космополитическая рабсила – мобильнее только телефон.
Путин, как и всякий нормальный человек, понимает умозрительность этой модели. Павловский деликатно отнекивался, отнекивался – и, в конце концов, отрезал: извините, губернатор последнее не сделал: не договорился с людьми. Людей ещё надо уломать катиться в те самые Кириши. Россия ведь не Люксембург, где трубы соседних предприятий видны в театральный бинокль, и рабочему по большому счету всё равно, куда ехать по хайвэю, шесть рядов в одну сторону, на своей Тойоте-Королла. У нас же надо ковром-самолётом добираться до ближней селитряницы.
Но и это не главное. При советской власти парторги нас учили «чувству хозяина». Правда, собственность потрогать так и не дали. Но мы же видим: родной завод – на ходу, работать может, может давать стране востребованную продукцию. Его заживо хоронят, потому что мироеды-собственники между собой не столковались. Ну а мы-то здесь причём?
Предположим, экономисты сядут, посчитают и докажут как дважды два, что действительно из-за локального снижения цен на алюминий производство глинозёма не окупается – а остальной комбинат будто бы сквозь землю провалился. Так давайте на крайняк сделаем здесь другой завод, стены же нормальные, цеха большие. Путин ходил, говорил: в помойку превратили! Так превратили ещё до того, как цены на алюминий упали.
Почему мы, работники, должны пилить чёрт-те куда из-за того, что эти чударасы, прощения просим, частные собственники, так чудно себя ведут – не как хозяева? Какие они собственники после этого? Поэтому, товарищ Путин, заберите лучше заводик в казну, чтоб не мы в Кириши, а они канали в свои Канары.
О собственниках и собственности страны
Но вопрос остаётся: что делать с людьми – остальными людьми, до которых не доехал Путин? Либо запустить их остановившиеся предприятия, либо – если не запускаются – объяснить, что делать.
А и впрямь – что делать? Да очень просто. Нельзя наших людей загонять в положение летунов-пролетариев. Им надо помочь стать собственниками, хозяевами своего предприятия. Не в том смысле, что создать рабочий орган самоуправления, который выбьет охрану Дерипаски с помощью винтовок Мосина и бумерангов. Но в том смысле, что они должны чётко понимать, как взаимосвязаны их трудовые усилия с результатом работы, в данном случае – с капитализацией предприятия. Должна существовать чёткая связь между капитализацией предприятия и усилиями работников, они должны иметь возможность своими руками и мозгами влиять на неё.
Когда-то была предпринята попытка «ваучерной приватизации», закончившаяся ничем. Сегодня требуется новое её издание, исправленное и дополненное: чтобы люди получили не абстрактный ваучер, а, скажем, ценные бумаги, связанные с деятельностью их родного предприятия. Людям надо дать шанс стать собственниками и помочь это место занять.
Человек понимает, что по сути он хозяин, чувствует и хочет себя вести как хозяин, но ему не дают выступить в этой роли, вместо этого захлопывают дверь перед носом: уволен, теперь ты – мобильная рабочая сила. Тогда те, кто не смирился, начинают вести себя как террористы, перекрывая магистрали. Протест выражается в антисоциальном поведении. Но что остается?
Роль «бюджетника» при промышленном предприятии унизительна. Бюджетными вынуждены пока побыть медицина, наука, образование: их правильное обобществление – дело будущее, это более сложная, отдельная тема. Но людям, которые своими руками сегодня производят алюминий, цемент и стекло, сидеть на зарплате даже не глупо, а унизительно. Это недостойно – да и опасно – для страны, для её власти.
Решение проблемы Пикалёво – начинать делать людей собственниками предприятия, то есть хозяевами. Да, они будут миноритариями, а Дерипаска или кто-то ещё будет иметь контрольный, блокирующий пакет – что с того? В развитом мире такого сорта предприятия давно являются открытыми корпорациями, пакет крупнейших собственников – 1-2-3%, есть акции у работников, есть и у тех, кто играет на фондовой бирже – пожалуйста. И есть профессиональная администрация, имеется госрегулирование и его органы, которые могут быть в доле.
У каждого актива должен быть собственник. В идеале у каждого станка должен быть собственник, и у каждого болта собственник. Люди, работающие на предприятии, конечно, должны быть причастны к технологии управления капитализацией и её подсчету. Тогда они смогут аргументированно, по-хозяйски обо всём судить. В частности, собственник должен знать, каким образом устроен бюджет, где в нём добавленная стоимость, как она распределяется, что там с дивидендами и ростом цен на акции, как можно в этом поучаствовать, на что повлиять.
Но ещё важнее, что каждый гражданин – он и собственник страны, и её собственность. Это называется не национализация, а современная нация. В высоком смысле слова вся нация должна стать собственником страны. Но она не может стать собственником через головы своих граждан, их товариществ, объединений и корпораций.
Фактически на Западе давно уже прорастает и формируется высокоразвитая общественная собственность на средства производства. Во всем мире реализуется тенденция, давно замеченная и обозначенная, кстати, Марксом – только не коммунистом, а институциалистом. Развитие с конца позапрошлого века развернулось как бы в обратную сторону: от достигнутого рубежа абсолютно частной собственности – ко всё более общественной. Но только не путем уничтожения частной собственности, а путем овладения ею: построения на её надёжном фундаменте интегративных структур, помогающих ей производить в разы эффективнее.
* * *
Пикалёв – фамилия крестьянина, основавшего хутор неподалеку от места, где обосновалась особая тройка заводов, пародийно повторяющих ныне участь СНГ.
«Фоносемантический анализ слова Пикалёв» на сайте analizfamilii.ru даёт значения: трусливый, маленький, низменный, тихий, тусклый, печальный, слабый. Похоже, тут не обошлось без флейты-пикколо.
Пикалёво так и просится в побратимы к пресловутой деревне Гадюкино.
Но ведь и само словцо «пресловутый» некогда значило «славный», «знаменитый», и лишь потом прошло, по Китерману, через процесс эмоциональной переоценки.
Звучный Аустерлиц, в ряду с которым Пикалёво смотрится откровенным стёбом – ныне Славков-у-Брна, занюханный городишко в три с лишком раз меньше нашего нефелинового гиганта. Auster в немецком диалекте – плевок.
Капитан Врунгель ошибался – яхте по имени «Беда» предстояло долгое и славное плавание. Куда ж нам плыть?
Что, если не решим проблему, названную именем Пикалёво – уже нарицательным? Мы получим пикалёво в сотнях городов, тысячах мест. Людям подали знак надежды: по-человечески обошлись. Путин держал себя с ними как хозяин с хозяевами. Но не успел объяснить, что делать дальше.
Этот вопрос – открытый. Что конкретно предпринять теперь владельцам трёх пикалёвских предприятий? Их работникам? Что делать власти, дебютировавшей в роли хозяина? Пути назад нет. Стоять на месте – остановить заводы. Сказано же: Россия – вперёд! Каков бы ни был следующий шаг, он должен быть шагом собственника.