Вызывающая ясность европейского окна

«В Польше… то есть нигде»

Маленькие страны и маленькие нации имеют иной исторический опыт, недоступный большим. Дело, разумеется, не в размерах как таковых, а в особом переживании истории. Иштван Бибо говорил об «ужасе истории»: большая нация уверена в своем историческом существовании – она может ощущать себя на подъеме и в славе или переживать настоящий момент как упадок, но она не ставит под сомнение само свое существование. Для малых наций это не так. Им известно, что их может не быть – и известно еще более страшное: что их несуществование останется незамеченным, они – слепые пятна «большой истории», их история известна им, и хранится только в их памяти. Если их не будет, то никто не сохранит и самого воспоминания об их существовании. Это экзистенциальный ужас – возможности полного исчезновения из памяти. Обитатели империи и большие нации, предчувствуя и пугая возможной гибелью, тем не менее не сомневаются по крайней мере в единственной благосклонности со стороны истории – в том, что их место в ней обеспечено: свой надгробный памятник они получат. Историки и поэты, размышляя о беспощадном времени, тем не менее, в этих случаях припоминают пески Ниневии, развалины форума с пасущимися козами, пирамиды – они не сомневаются в том, что свой след за ними останется. Маленькой нации известно иное: она знает, что любой поворот истории может начисто избавить память от нее – и далеко не всегда даже в подробной истории ей будет отведено место хотя бы в комментариях.

Текст, начинающийся как долгое и прекрасное изъяснение в любви к городу, двигаясь по спирали, перерастает в историю страны, в историю Восточной Европы. Впрочем, европейское призвание города вынесено в заголовок – книга утверждает, что Вильнюс в Европе, но сама настойчивость утверждения выдает сомнение, необходимость это доказывать раз за разом.

Продвигаясь все ближе к современности, повествование утрачивает плотность – жизнь города в глазах Венцловы если и существует, то до Сигизмунда Августа или немногим дольше. До этого момента у него есть своя история – чем ближе к нашему времени, тем больше история оказывается чужой для города, он претерпевает ее, выживая, но не живя.

«Что бы ни происходило, город остается на границе, но граница своенравно меняется, отдавая его то одному, то другому государству, то одной, то другой политической системе и постоянно делая предметом чьей-либо ностальгии» (стр. 17 – 18).

Венцлова пробирается между мифами и преданиями национальных историй – поскольку каждая из них имеет свое представление о «правильном прошлом», выбирая одни фрагменты и забывая или не замечая другие, неудобные для нее. Но то, что однозначно выступает «злом» – это Российская империя, восток. Если русские бывают разные, то пребывание в империи – время диктата, лишений. Отталкивание от империи одновременно выступает наилучшим подтверждением пребывания Вильнюса в Европе – имперское господство отбрасывает его на восток, но в самой империи, а затем в Союзе он оказывается «окном на запад», европейским городом неевропейской империи.

Внешне очень «нейтральная», «понимающая», внимательная к разным национальным мифам, книга Венцловы оказывается, в свою очередь, избирательно внимательной. Оговаривая мимоходом старые споры с Польшей, Венцлова подчеркивает «грехи с двух сторон», однако повествуя об униатах, он почему-то припоминает только гонения и насильственные обращения, которые довелось претерпеть им в Российской империи, ни словом не обмолвливаясь об особенностях введения и утверждения унии и об истории притеснения православных общин. В истории всегда можно найти повод для взаимных обид и обвинений – но вряд ли пониманию способствует желание замечать только тяготы, претерпленные одной из сторон, обходя молчанием другую. Говоря об особенностях молодого литовского национализма начала XX века, Венцлова упоминает о нелицеприятных его сторонах, однако тут же оговаривается о необходимости извинить его малой нации, для которой это «простительно».

Способность прощать проявляется многоговорящими умолчаниями: много раз на протяжении небольшой книги Венцлова говорит о Вильнюсе как «Литовском Иерусалиме», о еврейских кварталах и трех кладбищах. Был момент, когда евреи составляли до ½ всего населения города. А дальше была война… Нет, Венцлова, разумеется, говорит об ужасах «решения еврейского вопроса» в Вильнюсе – вот только персонажами этой истории оказываются «немцы», «война», «нацизм» и т.п. знакомые персонажи. Упоминаются и литовские коллаборационисты. Но за пределами текста остается то обстоятельство, что Литва вместе с Латвией заслужили печальную известность тем, что справились с «решением еврейского вопроса» куда более эффективно, чем удалось это III Рейху на своих собственных территориях – в 1941 – 1944 погибло около 9/10 евреев, населявших маленькое прибалтийское государство. Конечно, вспоминать о таком печальном усердии местных жителей не очень приятно в контексте единой европейской истории – лучше остаться невнятным и повествовать об эпизодах да с грустной лирикой вспомнить о развалинах еврейского квартала.

Двести лет истории Вильнюса в составе Российской империи и Советского Союза остаются исключительно временем угнетения – которое претерпевают местные жители. История на это время останавливается – за исключением истории сопротивления – чтобы в 1918 и, вновь, в 1991 продемонстрировать твердость «европейского выбора». Вполне связная версия истории города. Правда, столь же телеологичная, как и ненавистный автору тоталитарный эсхатологический миф. История, сведенная к угнетению, оправдывает заголовок: Вильнюс был и остался европейским городом, на время подпавшим под чуждую, неевропейскую власть, чтобы, освободившись от нее, вновь оказаться тем, что он есть по своей сути – «городом в Европе». Эта история много говорит не только о городе, но о страхах и желаниях его обитателей – нынешних и недавних – обреченных быть обитателями небольшого прекрасного города, чья история определяется далеко за его пределами, счастливой или несчастной провинцией очередной империи, чья память определяется памятью о далеком и во многом вымышленном прошлом. Такие места прекрасны, пока они находятся в забытьи у истории – в эти времена обретая собственную жизнь, мысля ее по привычкам человеческой натуры, как возрождение некого прошлого, изначального состояния. – А. Тесля

Венцлова Т. Вильнюс: Город в Европе / Пер. с лит. М. Чепайтите. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2012. – 264 с., илл.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67