Салман Рушди. Флорентийская Волшебница. - "Jonathan Cape", 2008. 368 с.
Salman Rushdie. The Enchantress of Florence. - "Jonathan Cape", 2008. 368 pp.
В связи с публикацией нового романа Салмана Рушди на Британском телевидении вышла популярная психоаналитическая программа с участием автора, посвященная его личной и творческой жизни.
"Флорентийская Волшебница", десятый роман Салмана Рушди, затрагивает давно знакомые его читателям темы: пересечение культур, судеб наций и личностей, запутанных в истории. В этой книге Рушди не изменяет своему знаменитому стилю "волшебного реализма" (некоторые критики называют его стиль "истерическим реализмом" и "пиротехникой").
Персонажи, события, мысли всплывают и растворяются в тумане воображения Рушди, чья литературная карьера является в своем роде (авто)биографией отношений между Востоком и 3ападом. Это мнение он иногда отрицает, иногда поддерживает, но в новом романе эти идеи разыгрываются на историческом фоне Индии времен легендарного, почти что мифического императора Акбара и Флоренции эпохи Возрождения. Историк по образованию, Рушди признается, что давно не испытывал такого удовольствия от исследования исторических материалов и, что самое интересное, большая часть неправдоподобных историй не его выдумка, а быль, как, скажем, история 20 000 людей, посаженных на кол князем Дракулой во время войны с Оттоманской империей. Конечно, Рушди отмечает не без иронии, что литературная выдумка была использована в интересах правды. Нет смысла пересказывать детали. Этот роман похож на королевство кривых зеркал.
"Флорентийская Волшебница" становится рассказом о рассказах, посвященных любви, истории, мечтам, власти, религии, правде и фантазии. Образ "Флорентийской Волшебницы" - это пересечение миров XVI века, заключенных в теле прекрасной женщины, которая меняется и завораживает воображение и неизвестного итальянского странника, и могущественного императора. О чем этот роман, можно говорить только условно.
Важна перемена в философских позициях автора этой книги. Если раньше Рушди склонялся к острым политическим темам, таким как конфронтация между исламом и христианством или проблема миграции и столкновения культур, то во "Флорентийской Волшебнице" он, скорее, озабочен однообразием человеческих характеров. "Проклятие человечества, может быть, не в разнице между людьми, а в их сходстве". В лице Акбара мы видим человека, пытающегося отдалиться от религии и понять, может ли добро быть результатом насилия, конфликта и иконоборчества. Ведь благодеяние - это ответственность за действия самого человека. В этих размышлениях трудно не узнать голос автора.
Многие журналисты и авторы колонок сплетен увидели в романе анализ его разрыва и развода с недавней женой, красавицей-индуской Падмой Лакшми. Но сам Рушди утверждает, что роман был начат до их знакомства. В телепередаче психоаналитик (и актриса по совместительству) доктор Памела Коннолли попыталась понять, как Рушди стал таким, каким он предстает перед нами на экране. Трудно поверить, что звезды кино и сцены готовы откровенничать перед телевизионными камерами. Но Рушди любит быть в центре внимания, любит говорить о себе. Как отметил один журналист, даже когда Рушди скрывался от исламистских фанатиков, он был намного более доступен, чем его коллеги, над головами которых не висел дамоклов меч смертной казни.
Рушди начинает беседу с параллелей между жизнью и творчеством. Он рассказывает о тяжелом детстве с отцом-алкоголиком и няней, которая заменила ему мать. В Рушди рано проснулось ощущение отчужденности - от семьи, сверстников, его родной Индии и от Англии, куда он буквально сбежал учиться: сначала в престижной частной школе-интернате Рагби, затем в Кембридже. По его словам, каждый, кто читал его книги, мог почувствовать важность для него конфликта в отношениях между отцом и сыном. Его отец слишком много требовал от первенца и единственного наследника, и Рушди долго не мог простить отцу его тирании, особенно по отношению к матери. Но они все же помирились перед смертью отца, и эта сцена примирения была переписана Рушди в знаменитых "Сатанинских Сурах", хотя по изначальному замыслу романа отец главного героя должен был умереть, так и не поговорив с сыном. В новом романе вновь затрагивается тема свободы.
Эта тема отражена не только на сюжетном уровне - в описании заключения и пыток Никколо Макиавелли, но и на уровне экзистенциальном. Не рассказав свою личную историю, пишет Рушди, человек обделяет самого себя. "Каждому человеку необходимо, чтобы его историю услышали".
Доктор Коннолли применяет традиционный подход в психоанализе, пользуясь постулатами о конфликте "отцов и детей", - метод, который в современной практике считается устаревшим, потому что предполагает беззащитность ребенка перед авторитетом родителей. Любопытно, что такой крайний индивидуалист, как Рушди, с ней не спорит. И когда встает вопрос о его неприязни к критике, его ранимости, они вместе обвиняют отца Рушди за так называемую "печать нарциссизма".
Во многих интервью писатель сетует на то, что слава превращает человека в объект, о котором можно говорить что угодно, и что эти высказывания сильно ранят его. С другой стороны, сам Рушди нередко бесцеремонен в высказывании своих мнений. Пример тому - его нападки на англоязычного писателя индусского происхождения В.С.Найпола, неуважительно отозвавшегося об обеих сторонах конфликта во время братоубийственной конфронтации в Индии между мусульманами и индусами в 2002 году. Рушди назвал нобелевского лауреата Найпола "попутчиком фашизма и позорным пятном на Нобелевской премии". Очевидно, что корни отцовского "проклятия" - "стать лучшим из лучших или умереть" - нередко отражались в жизни Рушди, самым ярким примером чему стала фатва после публикации романа "Сатанинские Суры" в 1988 году.
Успех пришел к нему достаточно поздно. Он много лет оставался в тени и неожиданно был возведен на пьедестал современного классика после публикации романа "Дети Полуночи" в 1981 году. Сам автор называет этот период суперславы свидетельством его признания как писателя, превратившим его личную жизнь в общественное достояние. В беседе с доктором Коннолли он говорит, что признание публики было для него невероятно приятным. Это тот редкий случай, когда зритель видит сентиментальную сторону Рушди: он плачет, вспоминая свое первое публичное выступление и чувство единения, в какой-то степени родства со слушателями.
Несомненно, фатва была для Рушди шоком. Его вдруг перестали любить. Рушди настаивает, что после таких политических произведений, как "Дети Полуночи" и "Позор", которые описывают кровопролитный раздел Индии и Пакистана и его последствия, он хотел написать книгу о себе, о своих личных проблемах, связанных с двойной национальностью, о попытке увидеть и понять религиозную веру глазами атеиста. Горькая ирония в том, что это внутреннее переоткрытие себя самого стало причиной одного из самых громких международных скандалов. Эта книга оскорбила многих - от либеральных мусульман до британского правительства. И, конечно, превратила Рушди в символ - противоречивый, спорный символ борьбы за свободу слова.
Мир разделился. С одной стороны, в марте 1989 года более тысячи литераторов подписали петицию в защиту Рушди, опубликованную в газете "Нью Йорк Таймс". Среди защитников Рушди были такие известные авторы, как Курт Воннегут, Артур Миллер, Иосиф Бродский, Тони Моррисон, Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Неудивительно, что судьба Рушди затронула многих писателей бывшего советского блока. Вопрос тоталитарной цензуры никогда еще не был так актуален. Фатва свидетельствовала о возможностях манипулирования сознанием целой нации в мусульманских странах, что в известной степени связывает Рушди с судьбой многих советских писателей. Сам Рушди в какой-то момент ответил корреспонденту вопросом на вопрос: а знал ли Осип Мандельштам, что погибнет за свое стихотворение о Сталине? Быть может, эта параллель немного наивна. Мандельштам знал и понимал запреты и правила поведения в советской ситуации (ведь стихотворение было написано только для узкого круга) и был предан. Но это совсем другая история.
C другой стороны, писатели Жермэн Грир, Джон Берджер, Джон Ле Карре и Роальд Даль (сам когда-то находившийся под защитой полиции) подняли вопрос о самоцензуре, об ответственности за свои действия. Берджер и Ле Карре призвали Рушди сделать публичное заявление о том, о чем он сам сейчас открыто признается: он не подозревал, что книга вызовет такую реакцию в мусульманском мире, что ее неверно истолковали; что во избежание последующих жертв он готов изъять роман из обращения (был убит его японский переводчик, еще двое переводчиков едва уцелели после покушения на их жизнь, не говоря уже о бесчисленных жертвах публикации романа в Иране).
Джимми Картер, лауреат Нобелевской премии мира, признавая права писателя на свободу слова, точно описал проблему, связанную с публикацией "Сатанинских Сур". С его точки зрения, эта публикация - признак неуважения к тем верующим, которые молча страдают от тирании иранского правительства, вдвойне позорящей их веру. Писатель Зиаудин Зардар, верующий мусульманин, выросший, как и Рушди, в Англии и посвятивший свою жизнь попытке переосмыслить средневековые концепции ислама, написал книгу об этих поисках третьего пути, в которой Рушди посвящена отдельная глава. Автор описывает шок и обиду за свою веру. И еще - настоящий ужас от бессмысленной, архаичной тирании исламских экстремистов. А ведь этот либеральный образованный человек и был частью того круга людей, которые, по словам Рушди, вдохновили его на написание романа. Вопрос в том, как человек, чья жизнь соединила в себе две культуры - британскую и мусульманскую, - мог так недооценить ситуацию?
Реакция Рушди на фатву очень любопытна. Для него смерть не так страшна, как потеря личности. Он вдруг стал никем. Найдя себя как писателя после долгих лет духовных поисков, он вдруг узнал, что тот, кем он осмелился стать, никому не нравится. В интервью он вновь возвращается к своему детству, сравнивая своих обличителей-критиков с отцом. Рушди признается, что почти готов был сдаться. Это был момент полного затмения. Именно тогда он публично объявил о своем возвращении в религию ислама в надежде, что это разрядит ситуацию. Этот шаг был, по его мнению, самым безумным поступком в его жизни и карьере. Но именно это самопредательство и подвигло Рушди на радикальный пересмотр собственных позиций. Он наконец-то принял тот факт, что человек не может быть любим всеми, не может быть идеальным героем. Поэтому он не изъял роман из продажи, не принял роль жертвы. Самоцензура - это моральный выбор. У каждого есть свои причины поступать так или иначе. Это сугубо личное решение.
Многие хотели, чтобы Рушди перестал преподносить себя как жертву цензуры и принес публичное извинение. Но Рушди пошел другим путем. Он решил оставить прошлое за спиной, взять на себя ответственность за собственную жизнь. Быть может, это решение быть самим собой, несмотря ни на что, поколебало и его веру в собственную правоту. Но не стоит забывать, что Рушди является как бы побочным продуктом прессы. У каждого - свое представление о Рушди: символ, еретик, жертва, шутник, чудовище...
В ответ Рушди лишь покачивает головой: "В этом проблема популярности. Люди считают, что знают тебя. Это очень опасная иллюзия".