Журнальный зал представляет: Четыре книги от Сергея Костырко

Небоевая история кампании 1812 г., постоянно присутствующая в тексте – делает книгу особенно увлекательной, побуждая видеть за каждым маршем и переходом не движение полков и корпусов, а конкретных людей, бредущих по Старой Смоленской дороге.

Формально книга эта должна была бы числиться по ведомству семейных мемуаров, но уже сам материал этих частных мемуаров делает их явлением отнюдь не частным. Книга эта – обращение к проблеме Холокоста.

Журнальный зал представляет: Три книги от Елены Зиновьевой – журнал "Нева"

При всей любви Льюиса к образам, аллегориям, метафорам, главным его инструментом являлась мысль. Он владел ею, как искусный фехтовальщик владеет шпагой.

Для Гундольфа Парацельс интересен прежде всего как одно из мощных проявлений немецкого духа в одну из высочайших эпох в его истории – личность, действующая в момент, когда происходит самоосознание немецкого духа.

2014 год в литературном отношении был хорошим годом, если, разумеется, не оглядываться на сюжеты литературных премий и на тот образ литературы, который эти сюжеты выстраивали.

Книга Кораллова, похоже, одна из последних у нас, "написанных лагерем". "Антиконтра" стала для автора своеобразным продолжением "толковища на нарах", разговором со своими.

Получившаяся публикация — увлекательный текст, позволяющий последовательно, иногда день за днем, следить за эпистолярными реакциями на происходящие события, планами, слухами.

Перед нами опыт особого рода – поскольку крикнуть в пустоту гораздо проще, чем говорить о том же, скрывая крик под ровным тоном, обращая в "пение", перед лицами, по которым "ничего не расшифруешь".

Фуллбруки, выдвигая тезис об интеллектуальном первенстве де Бовуар, далее отстаивают куда менее сомнительное утверждение, а именно – необходимость признать, что в данной паре Сартр не всегда был ведущим.

Андрей Тесля о книге Марии Уваровой "Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860-е гг."

Последняя книга Виктора Пелевина – это шедевр. В самом прямом, буквальном, историческом значении этого слова.

В издательстве "Европа" вышла в свет книга Александра Маркова "1980: год рождения повседневности". Мы публикуем фрагмент из этой книги.

Книга Сергея Плохия – никоим образом не биография Грушевского, а шесть тесно между собою связанных очерков, с разных сторон рассматривающих переплетение истории и политики.

К этой книге я подступала с некоторой опаской. Представлялось нечто импрессионистичное и эссеистичное. Но всё оказалось сложнее. То есть "Набоков и я" и даже "Я и Набоков" присутствуют. Но, как ни странно, рассказу о Набокове не мешают. Наоборот.

В сети появился перевод книги Эмиля Фукса "Христос в трагические времена"

Всем профессионально занимающимся современными крымскими проблемами стоит внимательно, с карандашом в руках перечитать книгу Василия Смирнова.

Насилие, завладевающее публичной сферой, оказывается производным от слабости власти – и при этом, что куда более важно, не дает ей усилиться.

Александр Марков о книге Игоря Чубарова "Коллективная чувственность: теории и практики левого авангарда"

Наталья Шелковая о книге Михаила Эпштейна "Религия после атеизма. Новые возможности теологии"

"Дознаватель" Маргариты Хемлин – это серьезный и глубокий роман, замаскированный под детектив, хотя, разумеется, все необходимые атрибуты жанра в тексте найдутся.

В издательстве «Европа» в рамках серии «Тетрадки Gefter.ru» вышла в свет книга Ивана Крастева «Управление недоверием»

Все тут. И смерть, и мужество и нерушимое единство. И как же так вышло, что эта общая, великая война вдруг стала им, по выражению современного историка, "чужой".

Перед нами своеобразный "моментальный снимок" славянофильства "и окрестностей" на определенный момент, не во всех деталях одинаково отчетливый, но от того не менее интересный.

Обсуждать вопросы поэтического дарования и критической объективности Эриха Голлербаха я сейчас не буду, несомненно одно, – он принадлежал к петербургской поэтической школе.

Петр Образцов о книге Себастьяна Сеунга "Коннектом. Как мозг делает нас тем, кто мы есть"

22 апреля в культурном центре "Покровские ворота" состоялась презентация книги Михаила Эпштейна "Отцовство". С автором побеседовал Василий Костырко.

В логику, предложенную Сэджвиком, легко укладывается особая популярность традиционалистских направлений в России и окрестностях как результат советской, глубоко модернистской и принципиально атеистической культуры.

Журналист, да еще и главной газеты республики, автор неминуемо оказался в курсе важнейших событий в образцовой республике СССР, от удавшихся попыток реформирования экономики до искоренения идеи "социализма с человеческим лицом".

Данная переписка – лишь немногие осколки, уцелевшие в память об императрице. Судя по отзывам современников, она была одарена серьезным умом, не умея в достаточной степени проявлять человеческую отзывчивость.

Летом 1934 года Добычин осуществил давно задуманную идею – перебраться в Ленинград и стать профессиональным литератором. Меньше чем за два года он опубликовал свой главный Роман, был ошельмован "собратьями" и загадочно растворился в ленинградских сумерках.

"Империя чувств" вводит в современную науку новые имена, идеи и теории, побуждая задуматься, какие последствия эта новая парадигма исследования эмоций может иметь для наших собственных исследований в XXI веке

25 мая 1895 года Оскар Уайльд был признан виновным и приговорен к двум годам тюремного заключения с каторжными работами. Впрочем, столпом нравственности он себя и сам не считал.

С помощью "костюма в русском стиле" образованная часть российского общества показала и самой себе, и всему миру, что она дорожит самобытной народной культурой своей родины.

Пётр Образцов о книге Карла Циммера "Микрокосм. E.coli и новая наука о жизни"

Ошибочно считать Ивлина Во только преуспевшим литератором-сатириком, отцом многочисленного семейства, храбрым защитником родины и заядлым путешественником.

Ирина Минаева о книге "Медиа: между магией и технологией"

Михаил Богатов о "Платоновском сборнике"

Зачем Аляска была нужна России и почему перестала быть нужна? Помимо пассионарного расширения территории, имелись, как обычно, вполне приземленные экономические интересы.

Чтение этой книги захватывает, кроме всего прочего, еще и массой занимательных историй про "братьев наших меньших" – про шимпанзе и про бонобо.

Ситуация кризиса, проявлением и/или инициатором которого стал народовольческий террор 1879 – 1881 гг., оказывается зеркалом, в котором отражается "общество", в обычной ситуации несхватываемое в разнообразии действий ограниченного числа акторов.

В издательстве "Весь мир" вышла в свет книга "Кризис мультикультурализма и проблемы национальной политики" под редакцией М.Б. Погребинского и А.К. Толпыго.

Какой еще эзотеризм в век автоматических консервовскрывателей и кризиса ЖКХ? Оказывается, эзотерика-то как раз в полном порядке.

Шадрина показывает, что в условиях трансформации института брака в образованных слоях общества существенно возросла социальная роль романтической любви.

Что же нового предлагает Вирджиния Вулф? Несомненно, что "Ночь и день" является переходным этапом в движении автора от поздневикторианского романа к модернистскому.

Спасение и слава

Сергей Костырко о книге Александра Панцова "Дэн Сяопин"

Пётр Образцов о двухтомнитке Дмитрия Жукова "Стой, кто ведет? Биология поведения человека и других зверей"

Текст, создаваемый Ницше, чтобы жить и жить "подлинно", превращается в единственную жизнь Ницше – он становится тем, кто пишет тексты, учит других и научает себя жить – но сомнение и переосмысление не имеют предела.

Образ русского близкого прошлого, созданный во многом трудами Бартенева, оказался столь убедителен от того, что собирался преимущественно из личных историй, портретов, зарисовок – идя от "человеческого документа", от личного свидетельства.

Сумма неточностей в "Истории российского государства" превышает допустимую для научного или даже научно-популярного труда величину в десятки раз, превращая сочинение Акунина в своего рода кунсткамеру ошибок и заблуждений.

Три книги от Сергея Костырко: Е.Водолазкин, В.Сорокин, К.Букша

Борис Колымагин о самиздатском поэтическом сборнике Всеволода Некрасова

Эта книга, изданная скромным тиражом в 500 экз., в России, конечно же, будет запрещена. И запрещена, как минимум, по двум причинам.

Слово "иллюзия", взятое заглавием книги, не должно сбивать с толку: речь идет не об оптических иллюзиях, но и не об идеологических заблуждениях. Скорее, об "иллюзии" здесь говорится как о "площадном розыгрыше".

В своей книге "Хроника страсти" Марсель Жуандо говорит, главным образом, о Любви, Памяти и Творчестве. Основой повествования становится столь любимый, например, Гонкурами частный, "клинический" случай.

Поэзия Коровина очень чувственная, материальная, земная. Но сквозь различные желания плоти иногда проскальзывает то, что составляет настоящий нерв лирики – внутренняя трагедия.

Революция, Гражданская война определяет рамки действия участников, но – что прекрасно демонстрирует работа Пученкова – в большинстве случаев лишь до некоторой степени учитывается ими на практике.

Михаил Аркадьев: "Я пытаюсь описать всю историю человека как разворачивание "лингвистической катастрофы"

Текст Аркадьева весьма труден для чтения. Труден не потому, что непонятен. Труден потому, что ни одну фразу невозможно "проскочить", оставить без внимания.

Наши приказания, приказания людей модерна, это не повеления в полноте возможности мочь. И надо ещё присмотреться, учит Агамбен, не скрывается ли за "обычными" суждениями о должном – фундаментальное согласие на подчинение?

Три книги от Ли Сина: Стивен Кинг, Анна Старобинец, Владимир Сорокин

Мало дойти до истины собственным интеллектом и чувством, необходимо проложить к ней дорогу своей жизни. Марсель Жуандо постулирует: "Истину можно построить только на заблуждении. Лишь благодаря тому, что я оступался, я научился ходить".

Расколотость страны, проходящая красной нитью сквозь книгу, для Эткинда не травма, а основное условие развития, в котором происходит движение и изменение политических режимов, обычаев и культурных доминант.

Сергей Шаргунов написал большой роман. Попытался отойти от стиля предыдущих текстов, написать регулярный, обширный, тщательный, постепенный роман о семье, о революции – и написал.

Обращаясь к проблематике нашего времени, Манн прежде всего выделяет две проблемы – продолжающегося экономического кризиса и геополитических изменений.

Собранные вместе шесть статей Алексея Толочко имеют жесткий сквозной сюжет – историю того, как Киевская Русь становится частью "истории Украины".

Подзаголовок романа сообщает: "Семейный портрет на фоне горящего дома". Горящий дом – это не только расстрелянный Белый дом. Но и дом семейный. И наш общий дом - родина, Россия…

В современной России недостаток сколь-либо массово разделяемой утопии прямо-таки бросается в глаза – некоторые называют её "национальной идеей".

Три книги от Ли Сина: Юрий Мамлеев, Виктор Пелевин, Эрнст Юнгер

Как бы не вилась нить беседы Гефтера с Павловским, она постоянно возвращается к вопросу об особой роли России в мире. Откуда есть пошла идеология русского мессианства?

Пётр Образцов о книге В. Бабенко "Нуль"

Специфика положения Арьеса – не только невключенность в университетское пространство: он сумел оказаться до некоторой степени "чужаком" во всех сообществах, которые потенциально могли включить его в качестве своего.

Болезненный с молодости – и научившийся избегать прямых конфликтов – Ясперс и в философии сумел пройти "средним путем", принесшим ему славу и авторитет при жизни: проговаривая новое содержание языком, понятным прошлому, говоря о личном опыте безлично.

Монография Тиграна Амиряна посвящена одной из самых популярных разновидностей современной развлекательной литературы – "конспирологическому детективу". Правда, сразу приходится сделать пару оговорок. Во-первых, жанр не только развлекательный. Во-вторых, литература не совсем художественная.

Три книги от Сергея Костырко: "Вечерний свет" Александра Кушнера, "Все о Лизе" Марии Галиной, "Чего вы хотите?" Романа Сенчина.

Драгомощенко принципиально отказывался придавать какое-то повышенное значение собственному письму. Стремился выйти из литературы, быть не писателем, а каждым, кто думает и смотрит.

В проблемном центре сборника оказывается напряжение, существующее между "историей" и "памятью" - от истории как наиболее точной, адекватной формы памяти до истории как противостоящей памяти, усилия воспоминания того, что исключено памятью.

В издательстве "Европа" вышла в свет книга "1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером". Мы публикуем предисловие Глеба Павловского.

Это повествование о "другой России", той, которая обычно находится вне фокуса внимания, сосредоточенного на немногих крупных городах, соединенных мощными транспортными коридорами, и которую в лучшем случае видят из окна поезда – если городку посчастливилось стоять на большой магистрали.

В издательстве "Европа" скоро выйдет в свет книга Андрея Тесли "Первый русский национализм… и другие"

В издательстве "Европа" вышла в свет книга "1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером". Книга включает разговоры Глеба Павловского с Михаилом Гефтером 1993 года. Мы публикуем фрагмент из этой книги.

С самого начала "советского эксперимента" в числе его оппонентов оказалась значительная часть марксистов. Впрочем, позициям, занимаемым последними, едва ли не всегда присуща двойственность, покоящаяся на осуждении окружающей ("капиталистической") реальности…

Кто топчет вершину моды?

Пётр Образцов о книге Хуберта Мания "Стивен Хокинг"

Александр Котов о книге Стефана Машкевича "Два дня из истории Киева"

Что мы видим в лице писателя Рафеенко, чьи тексты сейчас только находят своего читателя? Это, несомненно, крупный писатель, который станет впоследствии знаковой фигурой европейской литературы, соединяя в своем творчестве разные противоречивые тенденции.

Новые приключения старых мельниц

Читая дневник гимназиста, мы понимаем, почему Жирмунского заинтересовала хрупкая мистика романтиков. Для него мистичной была сама номенклатура имен, особенно экзотических.

В данном тексте отсутствуют "рассуждения о текущей политике" – хотя, при желании, относительно нее можно простроить выводы из сказанного, и даже разговоры о прошлом – это разговоры "теоретические", не о действиях, но о теории действия.

Дедушка Крылов объяснил нам, что сильнее кошки зверя нет, Стивен Спилберг – что самым сильным и страшным зверем за всю историю Земли был огромный Тираннозавр Рекс, а вот автор книги настаивает, что этого жуткого зверюгу победил микроскопический паразит Трихомонас галинэ.

Очарованность переводчика Августином придает переводу силу самостоятельного текста, где перевод – это нахождение "точных слов", которые не можешь сказать от себя, но которые обретаешь, говоря от имени другого.

В замкнутом мире обособленных сот, где можно получить всё – образование, работу, еду, одежду, секс, – не выходя из дома, парадоксальным образом теряется та самая системообразующая сердцевина, концентрированная суть индивида.

Что почитать в отпуске? Конечно, не просто детективы, но детективы метафизические, так сказать. Итак, мы предлагаем следующих авторов в придачу к жарким и ледяным путешествиям.

Никита Морозов о серии книг "Путеводитель по истории" издательства АСТ-Пресс

О новой книге Давида Шраера-Петрова "История моей возлюбленной, или Винтовая лестница" с автором побеседовал Алексей Филимонов

Борис Колымагин о книге Николая Байтова "Ангел-вор"

Леонтьев – парадигмальная фигура: почти не читаемый современниками, оцениваемый чаще всего как "парадоксальный" автор, он с течением времени вырастает в своем интеллектуальном значении.

Об этой книге можно говорить долго. Она содержит около двадцати статей и обширный библиографический список, который будет полезен всем интересующимся историей оккультных движений, историей религии и философией.

Сид Вишес до конца был честен с собой, оставаясь верным идее "живи быстро, умри молодым", он просто не представлял себе, что может быть как-то иначе, что можно предать идеалы, сколь сомнительными они бы в глазах общества ни казались.

"Лысая гора", безусловно, никакая не мистика и не фэнтези, а симпатичная едкая сатира, искусный стёб, отражающий и уничтожающий украинский Zeitgeist.

Вероятно, в первую очередь, отправлялся Форстер на Восток за вдохновением. Одним из результатов пребывания писателя там стал сборник эссе "Фарос и Фариллон", вышедший в 1923 году.

Нет ничего более приземленного и далекого от искусства, чем "бортовой журнал". Однако и его при наличии таланта можно превратить в разновидность литературы. Примерами могут послужить новаторские романы Дмитрия Данилова "Горизонтальное положение" и "Описание города".

Безупречный герр профессор стал одним из главных экономистов ХХ века именно потому, что превратил экономическую теорию из искусства войны в искусство мира.

Склонность к литературным занятиям проявилась у Дж.Вирека рано, однако кумирами стали отнюдь не столпы германской словесности, но английские символисты. Во всяком случае, Вирек стремился сравниться с высоким образцом и в творчестве, и в жизни.

Модернизм и постмодернизм — со стороны автора

Владимир Печерин оказывается не человеком, примеряющим на себя "романтическое сознание", а полной реализацией последнего – потому и текст о нем оказывается реконструкцией "романтического языка".

В эмигрантских кругах сегодня стала трафаретом фраза, что наша родина – русский язык. Не уверен, что это всегда так. Но в случае с Людмилой Коль - наверное.

Разрушая широко распространенные мифы о великих ученых и их теориях, автор не забывает о запросах "простого" читателя. Оказывается, все общеизвестные истины - чистейшее заблуждение.

Книга Владислава Отрошенко - разговор о природе художественного творчества и личности художника, о "тайной истории творений", который ведется не только литературоведом, но и художником, полагающимся еще и на свою художественную интуицию.

Атмосфера первых глав этой удивительной книги, вышедшей в серии "Подстрочник" – словно из зловеще-балаганной метафизики Булгакова. Ей бы, серии, называться "Палимпсест", тогда бы намного легче воспринимался общий контекст суконной эпохи, оригинальностью карательных органов особо не расцвеченный.

Москва в романе Рафеенко – столица империи, в которую герои попадают из Илиона, загробного мира, где они существуют в своей настоящей оболочке – персонажей древнегреческих мифов и литературных произведений.

Бицилли старательно ограничивает тот круг вопросов, который стоит перед ним, отбрасывая далеко идущие философские проблемы, фиксируясь на том, что имеет непосредственное значение для историка в той мере, в какой он рефлексирует свою теоретическую позицию.

Книги петербургского доктора социологии Д.В. Иванова обычно на прилавках не залеживаются. Они отличаются редким ныне свойством – текущая ситуация анализируется с точки зрения перспективы, а не соответствия тому или иному историческому опыту.

"Адамов мост" потому, вероятно, итоговая вещь, что здесь метафора, любая, в том числе и мета-, практически сведена на нет, стиль освободился от неё, и теперь празднует только себя.

Главная ценность работы Роберта Джераси – ее многогранность, когда проблематика взаимодействия Российской империи и ее "восточных подданных" рассматривается на разных уровнях.

Роман Брейсвелла – безжалостный по отношению к читателю текст об эрозии памяти. В нем звучат окончательные слова "литература фетиша" и "язык изощренного мазохизма", но это в финале, а в остальном герой монотонно перечисляет личные комплексы.

По форме рассказы Евгения Фоменко – социальные анекдоты с акцентированной смысловой точкой в конце. По сути же – это ответы автора на вопросы, которые он сам себе когда-то задал. И хорошо, что не испугался ответить.

Три книги от Ли Сина: Владимир Бибихин, Дмитрий Быков, Гуидо Карпи

предлагает свой топ-5 новинок гуманитарной литературы 2013 года.

Два века спустя сама повседневность, окружавшая Джейн Остин, обыденные события ее жизни, становятся для нас интересны – потому что эта повседневность стала для нас чужой и непонятной.

Книга петербургского поэта и историка Анджея Иконникова-Галицкого посвящена последнему пятидесятилетию старой России – времени, значительно более важному, чем последующий затяжной прыжок в безальтернативность XX века.

О секретах режиссуры политического театра

Развлекая своего инфантильного читателя "волшебными сказками", Мария Галина частенько напоминает ему о том, насколько сложны взаимоотношения между древними обычаями и личным счастьем.

В тот момент, когда от Пелевина ждали прорыва – безумного, необычного, можно даже неубедительного, но главное, нового, – он не нашёл ничего лучшего, как написать продолжение полюбившейся читателям книжки.

Война Андрея Изюмского была жестокой. Совдеп. Смерть Кари Унксовой. Больницы. Эмиграция. Возвращение. Смерть.

Сын писателя Алексей Кузнецов десять лет пытался издать радиобеседы отца в России. Не находилось издательства. И это объяснимо: разве мог знать Анатолий Кузнецов, что говорил про будущую путинскую Россию?

Пушкин из телешоу на НТВ

Михаил Немцев о книге Славоя Жижека "Год невозможного. Искусство мечтать опасно"

Основной посыл, который Карпович стремился донести до студентов в своем лекционном курсе – это неверность представлять "большевизм" неизбежным результатом русской истории.

Игорь Бондарь-Терещенко о книге Джонатана Литтелла "Триптих. Три этюда о Фрэнсисе Бэконе"

Эпигенетическая революция является не просто важным событием в теоретической биологии. Это будет принципиально другая медицина, и не удивительно ли, что именно нам повезло присутствовать при ее создании?

Дар критиков Пастернаку

Валерия Пустовая о книгах Владимира Мартынова, Евгения Гришковца, Льва Рубинштейна и Григория Чхартишвили

Можно ли вынести из книги Яка какие-либо практические рекомендации относительно того, как нам справиться с разрушительными последствиями национализма?

За рамками чеховского интеллигентского лубка

Определив гламур как "соблазнительный образ", Гандл прежде всего подчеркивает его связь с массовым потреблением красоты и роскоши, полагая, что слово служит для обозначения целого комплекса возникающих при этом эмоций, чувств.

Игорь Бондарь-Терещенко о книге Александра Путова "Реализм судьбы"

Новый роман Юрия Буйды захватывает своей точностью и сжатостью, почти пунктирностью письма – отступление здесь существует лишь для мини-эссе, задающего или меняющего смысл рассказанного.

Cтаринный по замаху и абсолютно сегодняшний по содержанию и по форме роман, который читается как актуальная публицистика. Но это не художественная публицистика, это именно роман. Возможно, самый значительный из написанных у нас за последние годы.

Будучи на периферии европейского научного мира, российские ученые оказались в ситуации, когда и они сами описывались как объект воздействия, в понятиях и категориях, применимых к "Востоку": отсюда куда большая критичность к подобным суждениям.

Ольга Балла о книге "Введение в геопоэтику: Антология"

Раскол – это понятие, которое и по сей день определяет состояние российской общественной жизни, и пусть запредельный рейтинг популярности президента убаюкивает только его самого и его социологические службы.

"Весна на Луне" – это прекрасная смесь грустной сатиры и теплого юмора в стиле Кати Метелицы и Маруси Климовой вкупе с нежной скрупулезностью Бруно Шульца, когда речь заходит о педофилии.

Три книги от Ли Сина: Александр Терехов, Андрей Рубанов, Михаил Елизаров

Ясина говорит, что ее здоровая жизнь – это "преджизнь", жизнь до жизни, потому что с момента постановки диагноза ей пришлось выстраивать свою жизнь заново – в попытках быть счастливой.

Петр Образцов о книге Уильяма Литла "Личная жизнь духов и привидений" и книге Карла Саббага "Веревка вокруг Земли"

Максим Артемьев о книге Р.Сенчина "Тёплый год ледникового периода"

Книга американского лингвиста Дерека Бикертона "Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей" посвящена проблеме происхождения языка. Об этой книге - Василий Костырко.

Рецензия на книгу Л.М. Баткина "Личность и страсти Жан-Жака Руссо".

Рецензия на сборник рассказов Александра Снегирёва "Чувство вины".

Петровская Елена. Безымянные сообщества. М.: Фаланстер, 2012.

Запоздалая, но по-прежнему актуальная новость

"Учитель цинизма" Владимира Губайловского – рассказ о том, как физики становятся лириками, а математики, даже изначально будучи лириками, переквалифицируются в циников.

Переиздание книги Михаила Ямпольского "Наблюдатель", безусловно, свидетельствует о том, что за прошедшие двенадцать лет социокультурный статус ее автора значительно укрепился.

Бывают ли воспоминания, читающиеся как авантюрный роман или остросюжетный детектив? Мемуары Нелли Морозовой "Мое пристрастие к Диккенсу" — пример положительного ответа на этот вопрос.

Книга Бэнвилла посвящена судьбе Иоганна Кеплера, которая редко привлекает к себе внимание романистов. Однако фигура Кеплера очарует всякого, кто найдет досуг поинтересоваться историей Научной революции XVII века.

Значимость этой книги Сильвии Зассе чрезвычайно высока и с каждым годом будет только расти. Это связано с тем, что, изменяясь сообразно эпохе, исповедь и признание все равно остаются в нашей жизни в качестве ее важной части.

Три книги от Сергея Костырко: Мо Янь, Вера Павлова, Вадим Ярмолинец

Три книги от Александра Маркова: Симона Вейль, Борис Гаспаров, Ольга Довгий.

Три книги от Татьяны Литвин

"Страна вина" Мо Яня - экзотическая смесь маоистских прокламаций со средневековой эротикой, а также постмодернистская ирония, настоянная на классических образцах игрового декаданса с мировой мистикой на посошок.

Герцен сам предоставил основания для пристального внимания к своей частной, даже к "интимной" жизни. Мы публикуем эссе Андрея Тесли о биографии А.И.Герцена, написанной И. Желваковой.

Три книги от Ли Сина: Н.Сафиев, А.Мильштейн, А.Иличевский

Елена Трубина о книгах С.Фокина "Пассажи: этюды о Бодлере" и А.Ипполитова "Особенно Ломбардия"

Слово "кафкианский" сделалось вдруг очень актуальным в России. Не впервые. Об этом в рецензии Татьяны Баскаковой на монографию "Франц Кафка в русской культуре".

Игорь Бондарь-Терещенко о книге Валерия Вотрина "Логопед"

Андрей Тесля о книге Игоря Христофорова "Судьба реформы", где автор предлагает качественно новый взгляд на важнейшее событие русской истории XIX века – крестьянскую реформу – за счет помещения ее в новые рамки.

Роман Игоря Савельева "Терешкова летит на Марс", опубликованный в "Новом мире" и вышедший отдельной книгой в издательстве - потенциальный бестселлер о новом на сегодняшний день поколении.

Целью публикации книги, озаглавленной "Лекции по политической философии Канта", является знакомство читателей с проделанной Ханной Арендт работой по демонстрации наброска политической философии, содержащейся в "Критике способности суждения".

Новая книга богослова Джорджа Пэттисона представляет собой глубокий анализ кризиса мышления о Боге. Она напоминает нам: мышление — это не усвоение и воспроизведение правильных мнений, а одинокое и опасное предприятие.

Книги в наше время пишутся и читаются, - говорит Ларс Айер, - но никто не понимает, зачем это делается. Ольга Серебряная пишет о том, зачем нужны романы самого Айера, старшего преподавателя на философском факультете Университета Ньюкасла-апон-Тайн.

Андрей Тесля о вышедшей на русском языке книге польского историка философии Анджея Валицкого "Философия права русского либерализма".

Кирилл Кобрин в контексте своей личной жизни, истории СССР и постсоветской России, в контексте британской и валлийской истории и в контексте истории Welsh studies, начиная с первого номера первого тома.

В 2012 году была впервые переиздана книга Григория Зельницкого "Описание происшествий 1812 года, случившихся в Калужской губернии". Иван Давыдов написал об этом почти двухсотлетнем свидетельстве региональной истории войны.

Размышления Буковского - даже с поправкой на разницу эпох - продолжают оставаться современными для тех, кто задумывается об этом контрасте между Россией и Европой, и о том, почему же он все-таки сохраняется.

Три книги от Сергея Костырко

Анатолий Денисенко о книге Пьера Байяра "Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали"

Размах строки, размер сужденья

Пятая стихия и пятая власть де Местра

Интендантский склад символики

Среди руин как среди миров

Три книги от Ли Сина: Юрий Мамлеев, Алексей Иванов, Сергей Жадан

Ольга Балла о книге Екатерины Дайс "Психея и рок: Статьи о современной культуре"

О новой книге Алисы Ганиевой "Праздничная гора" – Максим Артемьев и Василий Костырко.

Александр Марков о Дмитрии Александровиче Пригове и ренессансной живописи

Андрей Тесля о книге А.Бобрикова "Другая история русского искусства"

Поэтическая традиция: к маршу стиха готова!

Укатившийся мяч слова

Анатолий Денисенко о книге Дитриха Бонхёффера "Праведник мира против третьего рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик"

Перед нами книга, сама являющаяся великим произведением искусства. Того, что порождается стремлением к абсолюту. Отсутствующему. Но и своим отсутствием – пробелом – порождающим через осознание отсутствия истинное искусство.

Александр Марков о знающем незнании Л.Н. Толстого и В.В. Бибихина

Воге постоянно подчеркивает, что со времен Сократа самопознание и приготовление к смерти - смежные, взаимопереплетенные философские практики.

Писать о путешествии в путешествии

Обстоятельства жизни в мире смерти

Максим Артемьев о мемуарах М.С.Горбачева

Ответственность будущего за будущее

Расписание восточной страсти

Спортивная игра как экономическая система

Правила подключения будущего

Событие несбывшегося и строгость системы координат

То, что колониальные, ориентальные мотивы русской культуры и политики теперь тоже, наконец, получили концептуальное осмысление, заставляет задуматься – а уж не начинают ли где-то там, в недрах колонизированной страны, вдали от ученых кабинетов, пробуждаться "васьки" и "машки"?

Об эффектах медиа

Андрей Тесля о книге Эмиля Брейе "Философия Плотина"

Анна Шевченко о книге Рема Колхаса "Нью-Йорк вне себя"

Когда слышно сухо, а мыслится пламенно

Европейский индивид в поисках разобранного себя

Александр Марков о новых книгах Карла Шмитта и Ханны Арендт

Тот Гегель, который презентуется французскому читателю как "новый", оказывается на удивление знаком читателю русскому по биографическим текстам, например, А.В. Гулыги или В.С. Нерсесянца.

Есть книги, которые дают ответы, а есть те, которые ставят вопросы. Идет это, вероятно, еще с Сократа. За Сократом записывали ученики, а Гасану Гусейнову приходится писать свои книги самому.

Критика чистого как слеза разума

Анатолий Денисенко о книге Джорджио Агамбена "Что современно?"

Три книги от Дмитрия Лисина (Владимир Мартынов, Эдуард Лимонов, Мишель Уэльбек)

Татьяна Литвин о сборнике статей "Субъективность и идентичность"

Историю русского искусства Бобриков прослеживает от искусства примитива начала XVIII века до Кустодиева, Бакста, Петрова-Водкина и других художников самого начала ХХ века. Но особо подробно, как на ключевом для истории русского искусства, останавливается автор на сюжете XIX века.

Полуночный экспресс Хайдеггер—Барт

Рене Жирар: искушенное искушение

Гораздо более реальными, чем люди, у Щербины становятся символы, знаки, слова. Это поэзис семиотического, превращающийся в диктатуру языка. Так, сама структура речи, согласно автору, может оказывать терапевтическое воздействие.

Три книги от Анны Кузнецовой

Три книги о старообрядчестве от Алексея Миноровского

Марина Палей пишет не комедию, а горький памфлет. Речь идет не о том, как Жирняго становится художником, а о том, как он им быть перестает, потому что такова родная почва, более пригодная для произрастания осин, чем для культивации цветущих лимонов.

Частокол времени из вещества существования

Андрей Тесля о книге Марселя Конша "Философская ориентация"

Золотая жила естественных границ

Мера и безмерность исторического слова

Александр Марков о Лакане как теоретике сакрального

Где Россия встречается с Китаем

Сомнения высочайшей игры и несомненность нежной игры

Александр Марков: "Живой классик" в университете

Скальпель знания и энергия зрения

Пётр Образцов о книге Александра Архангельского "Александр I"

Василий Костырко о книге М.Ямпольского "Наблюдатель"

Функция истины, сомневающаяся только на холсте

Как благоволение появляется в истории

Андрей Тесля о переписке К.Леонтьева с И.Фуделем

Александр Марков о книжных изданиях мало- и неизвестных трудов академиков М.Л. Гаспарова и В.Н. Топорова

Эпоха решений в воспоминаниях ангела

Международный экспресс логики

Скорость света против скорости зла

Империя и империализм по Саиду – это никак не только политика и не привычная смычка политики и экономики со спорами о том, какой из элементов будет определяющим. Империя всегда и некое эстетическое действие, воля и наслаждение от власти, эстетическое переживание.

Три книги от Сергея Костырко

От первого лица

Три книги от Дмитрия Лисина

Предельные слова для предельных затрат

Новые приключения избыточности

Появление профессиональных психологических тестов в обычной жизни интернет-пользователей — это, повторим, явление уже не новое. Но с выходом третьего издания классической книги Феликса Борисовича Березина и его теперь уже покойных двух соавторов нечто существенное добавляется и меняется.

Александр Котов о книге Д.И.Бабкова "Государственные и национальные проблемы в мировоззрении В.В. Шульгина в 1917-1939 гг"

Способы нарисовать дрозда, комету и Фортуну

Андрей Тесля о публицистике Василия Розанова 1900-х гг.

Александр Уланов о книге Владимира Казакова "Мадлон"

Андрей Тесля о работах Яакова Каца "Традиция и кризис" и "Исход из гетто"

Александр Марков о возможных способах переводить последнюю книгу Джойса

Скажи, кто твой друг

Сергей Костырко о книге Самуила Лурье "Изломанный аршин"

Анатолий Денисенко о книге Уолтера Брюггемана "Пророческое воображение"

Александр Марков о первом полном русском переводе «Цолликоновских семинаров» Мартина Хайдеггера

Культурный поход новой политики

Вена: гаджет для всей Европы

Екатерина Дайс о книге Павла Лемберского "В пятьсот весёлом эшелоне"

Роман Сенчин о книге Владимира Яранцева "Человек, который написал «Щепку»: Повесть-повествование из времён, не столь отдалённых"

Ты сам свой высший суд и лучший заказчик

Беньямин вне створок страха

Поневоле книга Майера, скрупулёзное изложение "истории идей", взывает к размышлению не о центральных понятиях Шмитта и Штрауса, а о тех понятиях, которые обрамляют эти центральные понятия, и становятся "непереводимыми".

Александр Марков о причинах непереводимости Гераклита Тёмного

Революция обедневших слов и вещей

Сила речи, намагнитившая взгляд

Ольга Балла о книге Катарины Венцль "Московский дневник: 1994-1997"

Осипов пишет о том, что больные, чьи основные эмоции – это страх смерти и страх перед жизнью, неспособны выполнять даже самые элементарные предписания врачей. А это значит, что если и литература позволяет что-то в этом смысле исправить, то она тоже жизненно необходима.

Лес как материал и как материализация призраков

Признаться, я с опаской садился за эту книгу, более того — долго откладывал момент начала чтения. К жизнедеятельности российского чиновничества я всегда относился с дистанцированной брезгливостью.

Книга с ее синтетичностью, с разными уровнями воздействия – текстовым, визуальным, тактильным, предметным, – много вещей современному искусству могла бы объяснить.

Гностический посланник в атеистической Москве, не верящей слезам Герды, Михаил Елизаров напоминает нам о Софии и Демиурге, о сынах света и храбрых рыцарях-тамплиерах. Всё это подаётся через призму детской сказки, мультика, кино – заведомо несерьёзных жанров, далёких от магии.

Андрей Тесля о переписке С.Дурылина и Е.Гениевой

Нецело-мудренное око политики

Если любишь книжки с картинками, то в какой-то момент начинаешь искать картинки уже без книжек – в бесконечных недрах интернета. Чтобы облегчить поиск тем, кто только начинает разбираться с обширным предметом детской иллюстрации, дадим несколько полезных ссылок.

Орбита ответственного сотрудничества

Широкий валик филологических сравнений

Снимок, выпрямляющий хребет философской речи

Египетская марка. Пояснения для читателя

Дао религии

Три книги от Сергея Костырко

Литтелл посмотрел на войну в Югославии, Чечне и Африке. Парадокс! Этого, оказывается, достаточно, чтобы засесть в Москве и за два года написать огромный эпос про вторую мировую от лица эсэсовца Максимилиана Ауэ.

Три книги от Петра Образцова

Сон как столп воспоминания

Перевод как кадр всей жизни

Биография Бога. Все, что человечество успело узнать

Рассекая волны словесного океана

Анатомия всемирной решимости

Белый шум мрачного медвежьего рёва

Не так уж часто российский читатель получает возможность ознакомиться с фрагментом книги раньше, чем она будет опубликована на языке оригинала; однако именно это произошло с новой книгой Жана-Люка Мариона.

Спрямление земного шара

Насквозь гностичная, русская культура просто вопиет о том, чтобы её исследовали с этой точки зрения. И какие-то усилия предпринимаются: Михаил Бойко, Сергей Слободнюк, Игорь Яковенко целенаправленно работают в этом направлении. Но таких учёных и философов должно быть больше.

Лу Саломе. Эротика

Перформансы насилия: Литературные и театральные эксперименты "новой драмы"

Толстая критика: Российская проза в актуальных обобщениях.

Сюрреализм и театр: К вопросу о театральной эстетике французского сюрреализма

Михаил Лаптев. Тяжёлая слепая птица. М.: «Крымский клуб», 2012. – (Серия «Зоософия»). – 90 с.

Горькие травы языкового странствия

Все это - вызов и социуму, и его потустороннему двойнику, иерархии богов и духов, каковые немедленно напоминают о себе. И в результате уже сам Мэбэт, подобно седому медведю, умирает, а затем воскресает, но уже совершенно другим в нравственном отношении человеком.

Звучная нота протеста

Суверенитет реки, а не земли

Экспресс на континент утопии

Юрий Корнейчук о прозе Романа Сенчина

Дмитрий Лисин о романе Александра Терехова "Немцы"

Политика книги против политики жеста

Кто научился творить, научился жить

Ни шага без объятий, ни вздоха без лобзаний

Европа на карте трагических воспоминаний

Звуковая дорожка, выводящая из бездны

Звучное цветение научного языка

Локальные фильтры стремлений

Дмитриев предлагает нам оригинальный, захватывающий и жуткий сюжет. Держит читателя в напряжении, мастерски создавая и обманывая ожидания. Угадать, "на чем сердце успокоится", невозможно до самого конца. Даже критик-профессионал, взявшийся за эту книгу с одной только целью учета и анализа явлений современной культуры, не в состоянии читать ее "с холодной головой" - героям невозможно не сочувствовать.

Разговор, создающий устройство вещей

Расплата, обернувшаяся богатством

Три книги от Сергея Костырко

Экономика в кредит и на одних процентах

Чтение как во сне, толкование только наяву

Правдивое равновесие многоярусных голосов

Травмоопасный иероглиф спора

Теория, плодящая всяческое разумение

Мода на острие поступка

Украшение себя как забота о себе

Сведущий дар, извещающее дарение

Чуткость как создание новых условий бытия вселенной

Карта мира и мировые просторы

Татьяна Литвин о переводе книги Франца Брентано

Святая лестница орденских планок

Открылись все торные пути

Андрей Тесля об Эпиктете и Симпликии

Народная традиция еще может преподносить сюрпризы

Бедная, грозная, пьянящая красота

Несоциальная справедливость идеала

Сергей Костырко о книге Дмитрия Петрова "Аксенов"

Максим Артемьев о книге "Политбюро и дело Берия. Сборник документов"

Взгляд иностранного историка способен оказаться особенно продуктивным

На весах усиленного притяжения

Познание как письмо о самом интересном

Андрей Тесля о книге Эрнста Юнгера "Рискующее сердце"

Оригинальность от первого лица

Платить за жизнь сердцем, за сердце – жизнью

Отчаянная борьба живого за право на форму

Намек на культуру как момент истины

Андрей Тесля о книге Эрнста Никиша

Особенностью романа Палей оказывается то, что «архетип жертвоприношения» провозглашается в нем условно пригодным, спасительным не для всех. Более того, автор от первого лица заявляет о своей солидарности именно с тем героем, которому "жертвоприношение" не помогло.

Пучина плавной и прозрачной речи

Живая вероятность сильнее времени

И вот к какому выводу приходишь, прочитав два, три, десять текстов из "Лимонки в тюрьму": люди с активной жизненной позицией, с обостренным чувством справедливости, стремящиеся зарабатывать большие деньги, любящие рисковать, попросту не могут не оказаться за решеткой.

Сергей Костырко о романе Екатерины Шерги "Подземный корабль"

Андрей Тесля о книге Эрика Лора

Ценностный ряд с наилучшим цветовым маркированием

Вылет мысли на место события

Жалованная грамота, истончившаяся до дара

Александр Марков о новом выпуске "Ex Cathedra"

Бесподобные зарисовки без альбома

Изнанка культуры как важнейший аргумент

Ноты как дыхание, нотный стан как панорама открытий

Научившись обращаться к себе, учимся обращать мир к себе

Величие лозунга и скромность воображения

Вызывающая ясность европейского окна

Дерзкое творчество как коллекцио- нирование быта и бытия

Счастье как критика экономической риторики

Разучивая гаммы трагической музыки

Сделка, отшлифованная потоком литературы

По сибирскому следу

Человек как машина непостижимых нюансов

Имперская столица в описании поляков и поляки в Петербурге, данные в самоописании – ценный элемент общей картины, интересный не только фактическим материалом, но и непривычным углом зрения, заставляющим задуматься над вопросами, нередко ускользающими в привычном, фиксированном на имперском целом, рассуждении.

Книга Олега Хархордина, ректора Европейского университета в Санкт-Петербурге, говорит о многочисленных странностях политического языка в России, после которых становится невозможно так просто, как раньше, говорить о "российской правде" или "российских заблуждениях".

Эта книжка сложилась из работ, вызванных к жизни историко-литературным и теоретико-методологическим замыслом, согласно которому историческая реальность является единственно возможным объектом искусства.

Вот поэтому замечательная книга Владимира Клевцова обречена быть Золушкой, которой не подарили платья и не пустили на бал. Не станет она принцессой, и сказку никто не сочинит о ней. О чём тут сочинять, если не станет. Мы в нашем супериздательстве сейчас вообще больше бакуганами занимаемся.

Неравенство целей и спектр нового равенства

Пространство, размеченное лишь чувством высоты

Производство дубликатов и продажа неповторимого

Как складываются практики властвования и в чем их имперское своеобразие

"Зеркало Атлантиды сразу предстает как зеркало смерти”

Социальная фотография на рубежах и за рубежами

Самоотверженная линия, обретшая свет плоскость

Образ "русскости" уверенно входит в отечественную публицистику

Адаптация жанров искусства к вдохновенной среде

Образовательная армада и попутные ветры

Нам становится абсолютно ясно, что мы всё-таки не компьютеры. Не программы автореагирования на раздражения, не никому ненужные безличные машины восприятия. Мы живы, горячи и предельно интересны для мира и самих себя, только очень устали в обездушенном мире.

До самой смерти Аксаков не "возлюбит покой" и не "успокоится духом", но в 50-е, в сложной житейской суете, в постоянном беспокойстве и неудачах, в ощущении себя "не у места", он сумеет выработать себя, обрести жизненную твердость и новое чувство чести.

Всемогущий миф в сосуде академической бережливости

Если философия исчезает из вузовских программ как предмет, то современный маркетинг так и норовит продать нам идею вместо вещи, обзывая философией марку обуви или одежды. Телесные практики присутствуют в нашей жизни как специфические бренды, соединяющие торговлю аксессуарами с некими моральными максимами и принципами биомеханики.

Возвращение за крепостную стену бытия

Кунсткамера на природе, природа в каждой квартире

Марсель Пруст написал о жизни во всех наклонениях

Социальное содержание культуры подстерегает как новизна

Похоже, мы уже обреченно согласились с тем, что сколько у нас политических партий, сколько "национальных лидеров" - столько и вариантов отечественной истории. И все-таки - история существует. Вопреки всем усилиям массмедиа.

Политический капитал против экологического дохода

Спасительное шествие беззаботной заботы

Духовная биография европейского быта – новое издание

Экономика не должна стать обыденной, а политика – надоевшей

Хозяйство как блеск финансов и труда

Основание мысли требует времени и созидает почтение ко времени

Экспроприация с чистого листа

Социальная опека знания дарит вдохновение

Рациональность отстраняется от желаний, но обретает любовь

Настоящий город – мысль обо всем регионе

Экран – лучший учебник для чтения по складам

Центральная тема переписки – осмысление случившегося, опыта революции и гражданской войны, попытка найти ответ на вопрос о причинах, критически осмыслить свое прошлое. Но поскольку это переписка политиков, то осмысление прошлого у собеседников неизбежно обращено своими выводами к настоящему и будущему – достигнуть понимания, как надлежит действовать сейчас.

Набор вошедших в книгу конкретных исследований наводит на мысль, что заинтересованными читателями "Теории повседневности", кроме социологов, могут оказаться нынешние инженеры человеческих душ. Ведь предмет наблюдения и анализа – это существование "маленького человека" в неких предлагаемых обстоятельствах.

В отличие от своих оппонентов слева, Владимир Митрофанович никогда не вмещался "в формы узкие юридических начал" идеологии и партийности. Вечная же тяга к популярности превращала его - монархиста, сделавшего "первый выстрел революции" - в политика макиавеллистского типа.

Клякса на зависть квадрату Малевича

По своему культурно-бытовому облику Тихомиров так и остался типичным русским интеллигентом – необычным для этой среды был его идеологический выбор, что порождало странную фигуру: интеллигента, с сохранившимися студенческими привычками 70-х годов, за накрытым клеенкой столом, толкующего Апокалипсис или пишущего о христианском смысле монархической власти.

Три книги от Дмитрия Лисина

Получается удивительная вещь: когда Сорокин находится в образе кого-то другого, он может живописать природу, пиры, балы и охоту не хуже Льва Толстого, воспевать партийный съезд не хуже Бабаевского, смаковать эротические лесбийские утехи не хуже любого бульварного литературного негра. А когда нужно рассказать историю своим языком — то получается телеграфный стиль. Нет своего языка.

Александр Горянин уверен в отличном будущем нашей горячо любимой родины и желает эту свою уверенность передать читателю. Понятие "духа нации" — одно из главнейших для него понятий: нация должна быть бодра, уверена в себе — и успех придет сам.

Когда социальные пружины работают во всю мощь

Неуловимый объект русской жизни теперь стал видим

Время писателя: бодрая мысль и уставшее слово

Персонажи, берущие на себя целый мир

Именно с конца XVIII века стала возможной история как таковая, которая вовсе не отменила отдельные единичные истории, а охватила их одним понятием. Истории как таковой “в пространственном отношении соответствует мировая история”, во временном отношении ей соответствует тема человеческого прогресса, “которая приобрела смысл и значение вместе с историей”.

Как попасть в политику стрелой характера

Бесперебойно вещь только объясняет себя

Строительство нации в России затруднено целым рядом обстоятельств, начиная от отсутствующей национальной идентичности ("Россияне" - это обозначение политического проекта, а не гражданского состояния), и кончая отсутствием последовательной внешней политики.

Как выйти за пределы разума к разумности жизни

Журнал вытеснял книгу, обладая целым рядом преимуществ: если книготорговле было трудно добраться до русской провинции – губернских и уездных городов, не говоря уже о дворянских имениях, - то журнал получал доступ к читателю через почтовую сеть.

Три книги от Сергея Костырко, литературного куратора "Журнального зала"

Вся книга, в сущности – отчаянный вопль протеста

Механизмы, посредством которых одни тексты вызывают к жизни другие: шестерёнки и винтики традиции

Роман Марии Рыбаковой об одинокой и неуютной жизни первого русского переводчика «Илиады»

Оказывается, что Ясинскому нечего сказать. Со временем меняются оценки, переписываются эпизоды – но пустота неизменна, только ранее она заслонялась привычной формой, теперь же видна непосредственно.

Незабвенная поэма Венедикта Ерофеева незаметно покрылась облагораживающей патиной времен. Жизнь алкоголиков и маргиналов, о которой он рассказывал, воспринимается теперь с какой-то любовью и ностальгией даже теми, кто понятия не имеет, как очищать политуру и в глаза не видел ни Зубровки, ни Кориандровой.

Буйство стройной мысли соблазняет к лучшему

Если Макьявелли воссоздает народ, наделенный virtu, для государства, достойного этого имени, то для Фрайера речь идет о Государе, использующем государство для того, чтобы возродить народ.

Одна из последних работ классика социологии Никласа Лумана

Чем ближе действие подходит к дате, изменившей личную историю каждого русскоязычного читателя, тем яснее и холоднее понимание того, что если все на самом деле было не так, то вполне могло быть именно так.

Изживая себя, романтизм дарит жизнь

Капитализм начинается там, где не все можно купить

Точка, в которой служение не обманывает

История русской культуры советского периода продолжает оставаться ненаписанной – существуя лишь в эпизодах, фрагментах. Личная память, память участника – и немногие человеческие документы, созданные в бесчеловечное время – то, благодаря чему это время обретает свою реальность.

Вот эта самая "неинтересность" и представляет интерес – как довольно скромный по своим творческим дарованиям человек впитывает и воспринимает культуру "серебряного века" и как он встраивает себя в нее, ретранслирует ее другому собеседнику, выступая в качестве "фигуры-посредника".

Связность опыта как одежда для душевной работы

Сообщающиеся сосуды чувственных открытий

Согласимся, что Эко – моралист, но далеко не столь прямолинейный: собственно, как и всякий настоящий моралист, он понимает, что если моральное решение и действие – просты, но этическое мышление неизбежно сложно – настолько, насколько оно стремится быть адекватным своему предмету.

Философия происходящего – вне речевой ловушки

Дневник немецкой славистки: по выставочным кругам безумия

Прожектор утопии высвечивает одну пятилетку за другой

Нищета политологии: отмирание обязательств государства

Монтень приучил заботиться о состоянии литературы тоже

Возвышенное чувство тоже заполнило улицы

Перевернуть страницы истории так же тяжело, как выдержать опыт данного момента

Как можно критиковать власть над самим собой

Антипсихиатрия – большой эксперимент, улучшивший параметры научной жизни

Исследование культуры уважения – необходимое дополнение к исследованию идеологий

Сеть постмодерна между светилами социальных теорий

Логика таинства разрушена, логика власти критикуется

Хочется жить и чувствовать, а не играть в чувствительность

Теория ориентирует в мышлении, мыслящем не меньшее, чем мир

Удовольствие заставляет даже привычку стать мыслящей привычкой

США входили в историю парком паровозов и парком развлечений

Граница между домом и городом стерта хорошей теплоизоляцией здания

Впервые публикуемая полностью выявленная на данный момент переписка Гилярова-Платонова с Победоносцевым – уникальна среди прочих источников по целому ряду причин....

Виртуоз политической игры на оперных подмостках

История критики – убить Википедию!

Всплеск интереса к Другому (таким интересом, как мы знаем, был переполнен ушедший катастрофический век – и оставил его в наследство нынешнему, который тоже ещё себя покажет) – свидетельство того, что с так называемым своим что-то не так. В представляемых книгах рассматриваются некоторые из сегодняшних способов работы с Иным.

Как политика становится классикой и перестает быть современностью

Когда пишется «казнь», а правильно «песнь» не читается

На смену театральному роману пришла театральная эпопея

Каталог меланхоликов – чтение не для слабонервных

Если ранее правили территорией, а сила правителя измерялась богатством, его личной казной, то с конца XVI – первой половины XVII в. власть обретает новый объект – "население" и новый субъект, существующий по сей день – государство, вырастающее из понятия "государственного интереса".

Сергей Костырко – литературный критик, эссеист, прозаик, литературный куратор «Журнального зала».

Культурная политика в отсутствие политических сил и намерений

Государственный интерес становится маргинальным и революционным

Яркость нас шантажирует, а контрастность возвращает в реальность

Лица не очаровывают или разочаровывают, а дают пройти через себя

Когда роскошь бьет в одну точку

Экономика тоже умеет бичевать пороки

Петербургская школа перевода наконец получила книжный памятник

Как мыслителям не запутаться в нитях разговора

Одиночество фотокамеры никогда не означает меланхолии

Русские утопии как парламент самовыдви- женцев

Песня как духовный лифт для странника

Современные медиа – все иллюстрации только на обложке

Заманчивое искусство толкования

Перформанс и инсталляция: всегда есть контакт!

Не только воскрешая голос, но и помогая действовать

Эксперименты с политическими концептами важны для публичной политики

История белого движения – это также история российского хозяйства и права

Мода социализма как потребление отказа

Чтобы добиться бессмыслицы, надо ещё постараться: смыслы преследуют человека практически везде. Особенно там, где он менее всего склонен это замечать: проглатываются им с каждым куском пищи, льнут к телу вместе с одеждой.

Почему граждане против насилия, а государство – за

Как продавать дизайн, не допустив его распродажи

Исследование культовых фигур в знакомой нам литературе

В нынешнее собрание вошел весь корпус хрестоматийного Трифонова

Книга выдающегося российского поэта-переводчика старшего поколения

О подлинной любви можно говорить, не выбирая выражений

Гражданство как активное начало способно послужить принципом идентичности для различных жителей одного государства

Толерантность и либеральное равенство оправдывается тем, что все население земного шара суть граждане одной глобальной страны со столицей в Вашингтоне

Германский интерес однажды обернулся советским коллективизмом

Научить могут только годы странствий

Камера затягивает фотохудожника в воронку материального, но он остается на поверхности

Начало XXI столетия – самое подходящее время для нового взгляда на историю второй мировой войны

Республика моды сложилась и в границах Российской Империи

Можем ли мы всерьез говорить о «закате Запада»?

Сражения надо выигрывать еще до их начала.

Музыка надоедает только дьяволу, а человеку – никогда

Мода на сложность заставляет поспешно примерять на себя маски из прошлого.

В слова лучше играть как в мяч – в команде.

У филологической прозы Гениса совсем не филологическая задача — найти автора среди слов.

«Как пушкинская старуха, Сталин пожелал, чтобы золотая рыбка искусства была у него на посылках. И, как пушкинская старуха, остался у разбитого корыта».

Домохозяйки тоже умеют планировать мегаполисы

Вглядываясь в даль прошлого, историк не должен заслонять его собственной спиной.

Можно читать жизнь как текст и живопись как книгу

Наконец-то, вышло первое серьезное академическое издание, призванное критически и всесторонне разобрать концепцию «постсекулярного».

О месте религии в публичном пространстве в Нью-Йорке дискутировали Юрген Хабермас, Чарльз Тейлор, Корнел Уэст и Джудит Батлер

Хабермас первым из своего поколения интеллектуалов почувствовал те изменения, которые начали происходить с религиозными традициями

Жизненный мир человека нуждается в том, чтобы ему придумали логику

Для того, чтобы стать героем нашего времени, нужно, чтобы о тебе написали сначала в газете, потом в популярном журнале, потом в книге

В искусстве второй половины двадцатого века важнее не производство, а умение разглядеть музей даже в уличном ларьке

Эту книжку редко в Москве увидишь. Мне она досталась в Калининграде, хотя издана в Перми.

Британские, французские и польские путешественники и шпионы в Ставрополе

В издательстве "Новое литературное обозрение" вышел любопытный сборник докладов конференции «Интеллектуальный язык эпохи».