XXI век сильно отличается от XX тем, что выявилось множество совместных интересов, которые могут быть реализованы посредством сетевого взаимодействия правительств разных стран. Можно назвать это эпохой глобального правительства,

Те силы, которые, с одной стороны, выборочно прибегают к гуманитарным интервенциям, а с другой – защищают диктатуры в Бахрейне и Саудовской Аравии, – это как раз и есть те силы, которые я бы назвал реакционными

Единственная наша специфика – в сверхтипичности России. Здесь все процессы, которые происходят всюду, приобретают экстремальный характер. Просто в силу крайней их выраженности.

Те люди, которые противятся переменам, противятся им не потому, что у них есть внутреннее убеждение, что поступать так, как поступают они, правильно. Просто любые перемены нарушают сложившийся и понятный для них мир осваивания нефтяных денег.

Мне не кажется, что левым силам следует противопоставлять национальные государства интернационализму. Ошибка заключается в том, что правые и реакционные силы всегда были столь же интернациональны.

Прогрессивные решения блокируются просто потому, что практически не осуществимы в ситуации, когда единственной мотивацией реального принятия решения – не того, что слышно в телевизоре, а настоящего принятия реального решения – является частная выгода.

Из-за того, что демократия в странах Запада все время слабела, а уровень коррупции политической элиты рос, мы получили расцвет популистских движений. Их успех – это симптом глубокого кризиса демократии.

Модернизация России должна включать этап консолидации отечественных "партизан", причем данная консолидация должна идти вне сообщества "цапков", чтобы закрепить в обществе более адекватный современному развитию этос.

Последние десять лет выполнялась именно реакционная и консервативная политическая повестка. Многие демократические свободы были свернуты, была восстановлена властная вертикаль, восстановлено сильное, жесткое и успешное во внешней политике государство.

Сопротивление реформам будет сильным. При этом в России нет сильных групп, придерживающихся четких реакционных взглядов. У нас нет ясных реакционных идеологий, у нас есть ясная реакционная психология.

Путь, проделанный Францией за сто лет, предлагается с учетом быстроты глобализированного мира пройти за несколько лет, а потом, прожив в уютном галантном веке, как бы само собой оказаться в «современном государстве». Это вряд ли.

Волна "побед" реакционеров вызвана не перегибами прогрессизма. Необходимо переосмыслить общественное развитие в духе нового глобального общественного договора, что будет возможно после преодоления позднего капитализма.

Я, конечно, понимаю, что банки любят тишину, а нефть – безлюдье, но глуповато оставаться в стране без той самой части людей, от которой зависит будущее.

Загадка путинской системы в том, что она не позволяет власти опереться на, в общем, лояльные народные массы. Лоялизм не создал консервативной опоры в коалиции национальных сил, оставшись медиа-проектом власти в узком "охранительном" гетто.

У меня есть один критерий оценки – это интересы собственной страны. Воспринимается ли реализация этих интересов на мировой арене как прогресс или как реакция, мне совершенно неинтересно, ведь я мыслю в иной системе координат.