Мы феноменально разобщены. Начиная с самого незначительного уровня – дома, двора, заканчивая страной и народом. Одна из самых сильных объединяющих тенденций – дружба против кого-нибудь – работает на дальнейшее разобщение.

При сыне-унылом-говне они – вроде как, матери-героини, святые, подвижницы. А это ж так приятно – купаться в лучах сочувствия и восхищения! Вштыривает не по-детски. Достаточно одного укола – и не слезешь. Всю оставшуюся жизнь будешь, качая головой, цедить из кошелька мятые бумажки "сыночке на водку".

После десятилетий пребывания в уютном эскапистском болотце, Хомо Сапиенс снова заинтересовался будущим. Парадокс в том, что оттуда на него смотрит уже не привычный лик вечного прогресса и торжествующего разума.

При взгляде на наше время посещают образы то крепкой и ребристой неоготики Александра III, то тревожного и болезненного ар-нуво Николая II. Границы открыты, кафе заполнены, появляются модные устройства – не скажешь, говорится ли в этих словах о том времени или о нашем.

Целых пятьдесят лет поп-музыка была главным средством отъёма денег у подростков и их родителей. Мир вращался вокруг популярной музыки и пророков её. И вот эта эпоха закончилась. Никто больше не пишет «Виктор Цой жив», зато в день смерти некоего Стива Джобса наши подростки выходят на улицы с траурными айфончиками.

Всё встает на места, если мы предположим, что «небыдло» – это и есть тот «типаж нулевых», который мы так долго ищем. Это человек, принципиально не ведущий общественной деятельности, не понимающий в экономике вообще ничего, а читающий только то, что рекомендуют в блогах.

Открывая утреннюю газету, я с радостью вижу все необходимые признаки того безумия, которое сопровождает наступление Серебряного века. Вот протоиерей Чаплин взрывает мозг одобрениями, вот Охлобыстин-Гапон, вот и группа "Война" и монстрации.

Из того меньшинства, которое осталось фабричным и стабильно занятым, за правых голосует уже больше половины, руководствуясь, в основном, страхом и ностальгией: «Франция уже не та».

Задача андеграунда – «достучаться», получить толику тех благ, которые имеются у мейнстрима. Задача мейнстрима – ассимилировать андеграунд: взять у жизни «свежие идеи» и превращать их в новый, ещё не распроданный, ещё способный принести прибыль гламур. Каждый хочет другого поиметь.

В 1990-е годы родители дорвались до игры в бизнес и стали заваливать детей игрушечным ширпотребом. Родители пропадали на работе или в поездках, и вдруг, опомнившись от трудов, видели, что их дети, месяцами не отходившие от телевизора и компьютера, страдают рассеянным вниманием, дислексией, дисграфией и не могут прочесть даже абзац в школьном учебнике.

Под действием длительного суггестивного использования слогана «свободный труд», мы перестали задумываться о его смысле. Что значит свободный, если труд по определению связан с выполнением усилий, терпением тягот?

Мы сталкиваемся с чудовищной взаимной безответственностью низов, которые готовы громить улицы и грабить магазины, и верхов, присваивающих себе все полномочия и скидывающих с себя любую ответственность. Внизу и вверху – одно и то же разложение.

Люди интуитивно ищут в современной культуре высокие вдохновляющие примеры. Самое убойное чтиво прошлого сезона – «про роды». Знаете, почему? Потому что 80 процентов читателей печатного слова – женщины, а женщинам приходится рожать. А рожать страшно.

На одну дорогу вокруг Москвы потратят почти в шесть раз больше, чем на все дороги Сибири за ближайшие пять лет. Это реальная статистика, по документам Росавтодора. Сибирякам это очень не нравится.

Запрет один – не вторгаться в чужое пространство. Эмо к эмо, гот к готу, толкиенист к толкиенисту – чтоб всяк, кто ищет "другой глобус" и знает, каким он должен быть, имел возможность воплотить мечту.

Стоит ли удивляться, что российские школьники все хуже владеют мировой географией. Ведь большинство из них не поедут за границу с родителями в отпуск. А какой еще может быть практический толк от географии через столько лет после окончания холодной войны?

«Сетевой менеджмент» и «маркетинговые коммуникации», распространившиеся по планете, могут прикрыть любую недоработку. Пять лет назад сотруднику, позвонившему деловому партнеру на два часа позже оговоренного срока, предлагали написать заявление об увольнении, а теперь всё равно проще провести видеоконференцию в удобное для всех время.

Я вспоминаю нескольких своих знакомых эмигрантов, перед отъездом сознательно влезших в невозвратные долги. Любопытно, что все они намеревались начать за океаном новую честную жизнь. Еще любопытнее, что некоторым это удалось.

Подобные люди мыслят иначе. Они вполне соглашаются брать что дают, лишь бы их «не трогали», не мешали существовать на минимальном уровне вовлеченности.

В принципе флешмоб – это признание, что я, в общем-то, немного идиот. Но я не один такой, поэтому мотивы своих действий объяснять не обязан; они вообще не должны кого-либо особо волновать.

Вычурный лук с четким месседжем о благосостоянии и месте в пищевой цепочке как-то кончился, вместе с воинственным гламуром середины нулевых. Можно ли было представить тогда, в середине 2000-х, серьгу, сделанную из пуговицы, в качестве модного украшения, а не фриковского этно-стиля?

Если раньше запахи говорили о насиженности мест, о вольном или невольном привыкании к готовой атмосфере, то теперь кажется, что вся страна готова сорваться со своих мест.

С близким, симпатичным человеком всё чаще опасаешься говорить всерьез на важные темы. Почти обязательно найдется трещина, раскол, который не удастся засыпать или обойти. Можно только помолчать и сменить тему.

Ведь если мы больше не собираемся «старчиваться», красиво спиваться, рушить мир ядерным взрывом и уходить в закат, то позаботиться об окружающем тебя пространстве, не впадая в надрывный терроризм Гринписа — самое первое дело.

Переезды дают отличную возможность собрать жизнь заново как мозаику, или просто посмотреть на прошлое из новых декораций.

Такое ощущение, что рутина нищеты и расистских унижений тридцати-сорокалетней давности была заботливо сохранена в культурной памяти для того, чтобы однажды стать топливом для разрушительной ярости, в основе которой не лежит ничего, кроме подросткового позерства.

Вышло так, что на разломе эпох произошло внезапное и неотрефлексированное прощание с прежними ценностями и их символами. Вернее сказать, подразумевалось – с прежними, а получилось – с любыми.

Такое ощущение, что "узы цивилизации" ослабли: на пустом месте образуются "криминальные флэш-мобы", состоящие из 50-300 человек, мотивированные, прежде всего, желанием грабить магазины, торгующие спортивной одеждой, электротоварами, мобильными телефонами, сигаретами и алкоголем.

Легкая версия дружбы – сетевые френды. Легкая версия семьи и брака – временное сожительство в условиях безопасного секса. Легкая версия работы – низший офисный уровень без амбиции перейти на следующий.

Вскоре после того, как политолог О.Крыштановская объявила о создании движения «Отличницы» - а оно было мгновенно подвергнуто глумлению в ЖЖ («Девственницы за Путина» и т.д.), «отличницы» были укреплены с другого края темой «Порву за Путина». Александр Морозов решил задать вопрос о «сексе (в политике)» социологу Андрею Хохлову.

Александр Марков считает, что коллективный смех претерпевает изменения. Сообщества злобного, изощренного и сатирического смеха уступают место сообществам, смеющимся наивно, почти по-детски.