За морального Навального!

Вопросы морали и нравственности обсуждаются в этом году особенно активно. Один из главных аспектов этих дискуссий – моральный уровень лидеров несистемной оппозиции. После выборов в Конституционный совет разговоры о честности Навального и Ко еще более оживились и пошли уже в темпе vivace.

Природа такого извращенного интереса к нравственности в общем-то понятна. Политики как таковой в России нет. Вместо нее – некий набор людей, обладающих властью. Влияние рядовых граждан на поведение этих носителей власти равно нулю, поэтому так называемому избирателю остается только обсуждать нравственный облик влиятельных соотечественников. По сути, обывателю нужен не нравственный лидер, а безнравственный, которого можно беспрестанно укорять. Голосующее за Если-Не-Путин-То-Кто большинство боится настоящего лидера, боится потому, что опасается влюбиться в него без памяти, а тогда придется уходить от Путина, что после стольких лет совместной жизни очень непросто сделать.

В любом случае оценка политическому деятелю дается исключительно в категориях морали. Представитель власти в России (официальной или неформальной) считается либо нравственным лидером либо безнравственным. То и другое допустимо. Неумение выйти в политических оценках за рамки личного приходит к непониманию самой сути политических институтов. Российский обыватель прекрасно знает, кто такой демократ (честный, демократичный человек), но ошибочно считает демократию механической суммой демократов. Это ярко проявляется в одном из популярных антидемократических доводов: мол, еще при Горбачеве набрали в Верховный совет Сахарова, Аверинцева и прочих "хороших людей", а что толку! То же самое можно сказать и о либерализме – так, например, неуважение какого-нибудь отдельно взятого либерала к праву оппонента на свободу слова в последние годы стало принято называть диковатым словосочетанием "либеральная цензура".

Я не большой поклонник операционизма, однако, если уж мы говорим о нужде России в каких-то институтах, то надо обсуждать их рабочие качества, а не внешнюю привлекательность. Так, институт парламентаризма должен максимально широко учитывать интересы граждан и максимально быстро удовлетворять эти интересы через принятие законодательных норм. Депутаты – это служебная часть парламентского института, технический персонал при этом механизме. Следовательно, моральный облик депутатов нас должен интересовать не больше, чем моральный облик электрика или сантехника.

Следить за моралью и нравственностью депутатов вообще нет смысла, в России же – особенно. Одна из вечных проблем российской государственности в том, что в нашей стране дерьмо не просто не тонет, но и формирует все верхние эшелоны власти. Противостоять этой тенденции следует не разговорами о нравственности, а установлением институциональных барьеров для безнравственных руководителей, то есть отладкой механизмов, работа которых как можно меньше зависит от исполнителя.

Однако уровень идущей в России общественно-политической дискуссии не дает оснований для оптимистических прогнозов в отношении развития демократических институтов. Достаточно ли честен Навальный, не окажется ли он худшей альтернативой Путину? – вот, кажется, то единственное, что по-настоящему волнует большинство людей, наблюдающих за белоленточным движением.

"Непременно отдам свой голос рыцарям храма и воинам света", - написал накануне выборов в КС ироничный Иван Давыдов. Другие авторы подводят под такое отношение к институту выборов солидную базу. По мнению Андрея Лошака ("Вопрос Навальному"), люди, вышедшие в прошлом декабре на улицы, требовали от власти "по сути одного: честности". Лошак очевидно не прав. Никто не говорил на митингах: пусть Путин устроит честные выборы, и тогда мы проголосуем за него. Люди требовали, чтобы власть ушла, очистив тем самым место для работы нормальных политических механизмов. "Стоит оппозиции перейти к тем же методам, что и власть, - рассуждает Лошак, – как исчезнет сама суть движения". Он не понимает, что честность – не самоцель, а средство для запуска демократических преобразований. Обеспечьте представительство в парламенте трем актуальным на данный момент общественным силам: либералам, левым и националистам – и это будет лучшей гарантией честности. Если же мы начнем переживать вслед за Лошаком, что массовый протест приведет к власти Удальцова или еще кого из несимпатичных каждому из нас людей, то надо просто отказаться от парламентаризма и жить надеждами на доброго царя.

Михаил Ратгауз ("Подстриженными глазами") и вовсе пишет о своем сознательном отказе "видеть вещи системно, а не цепляться за мелочи". Называя себя "обычным участником протеста", он убеждает читателя, что нельзя протестовать, не выяснив, лжет ли адвокат Фейгин о дате исчезновения Развозжаева или говорит правду. Получается, что собственных претензий к режиму "обычный участник протеста" не имеет, или же они менее существенны, чем претензии к адвокату Фейгину.

Зацикленность на конкретных фигурах и неумение видеть в парламенте институт власти – едва ли не общая черта всех комментариев к выборам в КС. "Главным бенефициантом выборов в белоленточный Координационный совет, как и ожидалось, стал Алексей Навальный (53,8 процента голосов)", - сетует Елена Петрова в "Итогах". По ее словам, многие вообще уверены, что "все и затевалось для того, чтобы придать ему некую административную легитимность". "Возникает впечатление, что столичные деятели просто приватизировали бренд 'оппозиция' – они уверены в том, что так могут называться лишь сторонники гг. Навального, Немцова, Удальцова и т.д., а не различные региональные движения, которые в этот централистско-вождистский формат не вписываются", - пишет Вадим Штепа, не поясняя, каким образом при демократической системе выборов можно уравнять шансы никому не известных региональных деятелей с популярными людьми (не говоря о том, что большинство лидеров несистемной оппозиции стали таковыми благодаря личной медийной и блоговой активности, а не месту жительства). Илья Пономарев переживает уже о другом. Он ничего не говорит о провинциалах, но отмечает, что "в основном в КСО прошли медийные и тусовочные персонажи, а многие известные политики, например из КПРФ, не были даже допущены до выборов".

Сама совокупность этих претензий говорит об их необоснованности. В самом деле: один требует обеспечить представительство в КС неизвестным провинциалам, другой – "известным политикам из КПРФ", третий, наоборот, хочет притормозить Удальцова.

В силу всем известных причин российский обыватель всегда был не творцом политического продукта, а потребителем. Обеспечьте мне другого Навального, более честного, тогда я, так и быть, возможно проголосую – так рассуждает современный потребитель. Но ситуация начинает меняться. Институциональное сознание потихоньку приходит на смену потребительскому. Проявившееся в волонтерском движении, в движении наблюдателей, в организации митингов, гуляний и оккупай-лагерей, в пристальном внимании к судебной и законодательной практикам стремление части общества к самоорганизации – все это очевидные признаки нового политического сознания. Потребитель не понимает этого интереса к мелочам, но интуитивно чувствует новую тенденцию и воспринимает ее как угрозу своей системе ценностей. "Персонажи мелки, страсти ничтожны, цели незначительны. По обе стороны баррикады", - сожалеет Борис Кагарлицкий.

Обыватель давно привык считать привилегией полученное некогда в обмен на отказ от политической деятельности право выносить моральную оценку власти. А теперь приходят новые люди, которые не то, чтобы отрицают ценности обывателя, но просто их не замечают. Обидно.

Фото Олега Козырева

       
Print version Распечатать