Жизнь как в кино

- Осталось лишь Емелину стихи заказать. Или сразу либретто для мюзикла? На Бродвее грядут аншлаги...

- Ты опоздал. В "Театре.doc" уже кто-нибудь ставит пьесу...

* * *

Ей не поверили. Как в кино. Как не поверили главному герою в советском блокбастере Михалкова "Свой среди чужих" с нехарактерным хеппи-эндом.

Присяжные не поверили Антонине. Бытовая логика нашла виновную - девочку, которая нашла себе "богатого московского мужа" и ради этой легкой жизни решила "шагать по трупам". Но "бытовая логика" сама не невинна. Сознание обывателя формируется не наборами бессмысленных самих по себе фактов, но стройными или не очень стройными, игнорирующими факты или их дружественно включающими сюжетами, которые в избытке на голову того же новгородца вываливает массовая культура. Факт - или его отсутствие - того, что Антонина сбросила собственного ребенка в лестничный пролет, оказался в заложниках у легенды. Перед безобразной по сути, но красивой по форме легендой о провинциалке, бросающей все, даже ребенка, ради столичной жизни с интеллигентным и богатым (!) новым мужем, оказались бессильны и защита, и сознание присяжных. Проигрыш пустоты - неразрешимости факта или его отсутствия - перед пустотой, упакованной в глянец.

Беспрецедентность новгородского прецедента в том, что усилиями неформальных защитников Антонины материалы дела (пусть с точки зрения новгородской прокуратуры это и было нарушением тайны следствия) оказались фактически полностью доступны публике. Прозрачность и ясность кейса только подчеркивались принятым решением о том, чтобы сделать судебные слушания закрытыми. Это была тайна, скрывающая лишь то, что, по сути, скрывать уже больше нечего. Публичная огласка превратила всех - в особенности интернет-среду блогеров - в самозваных присяжных. И далеко не все из них "не поверили".

"Не поверили" - эти очень точные слова Кирилла Мартынова, как ничто иное, верно характеризуют то, что произошло. Присяжные в России - так принято считать - "голосуют сердцем". Как кажется, именно в этом кроется тайна статистики оправдательных приговоров судов присяжных. Но тайна "голоса" присяжного заключается только в том, что в момент вынесения своего вердикта он взвешивает на весах сердца крепость своей веры. И если вера перевесит - то так тому и быть. А принимается на веру не факт, а история, сказка, сюжет.

Присяжный российского суда превращается в особого рода "эксперта" - не с частным мнением судебно-медицинского, или баллистического, или еще какого-то там эксперта из области предметов, за которые отвечает наука. А в "целостного" эксперта "по жизни". Присяжные, эти новые специалисты о том, какова жизнь, народные философы-заседатели, превращаются в инстанцию оценки - а могло ли быть такое, о чем рассказывает прокурор? Могло. Значит, так и было.

Экспертное знание, которое в заключении присяжных должно быть разомкнуто, возвращается в требовании установления факта преступления. Что оказалось неработающим в отечественном суде присяжных в случае "новгородского дела", так это требование соблюдать неформальный и закрепляемый лишь традицией правоприменения принцип разумного сомнения. Предполагается, что не весы сердца, но интеллектуально лишь сохраняемая позиция отстранения, с которой только реально взвесить возможность сомнения в обвинении и не выпасть из нее (то есть остаться в рамках разума), имеет право на вердикт. Здесь же мы получили вполне эмоциональный вердикт людей "не поверивших". Людей, которые должны уметь сомневаться, а не быть уверенными в себе.

Разумеется, что несоответствие институциональных норм реальной начинке институциональной практики еще ничего не говорит о том, что тот же суд присяжных должен быть отменен. И даже тот факт, что на родине данного института все с ним не так уж и гладко, - тоже не аргумент против суда присяжных. Отчаяние некоторых наблюдателей и вопли о "дрянном народце", у которого никогда не будет правосудия, и более того - он его недостоин, понять несложно.

А пока...

Безусловное поражение. Поражение фактически в игре - в соревновательном процессе, обратившееся человеческой трагедией. Это все-таки суд. И шансы его выиграть все-таки были. А теперь жизнь Тони, да и Кирилла, больше никогда не будет прежней. И если события будут продолжать разворачиваться так, как сейчас, - мы об этой жизни ничего знать уже не будем.

Сейчас, когда вердикт присяжных - виновна - известен, оглядываясь назад на всю историю "новгородского дела", нетрудно разложить ее до нескольких архетипических сюжетов.

Вот начало истории.

Начало - как резкий хлопок, разрывающий фоновое спокойствие. Начало истории - как вторжение, неожиданное и шокирующее этой неожиданностью, чего-то пугающего и неведомого, родом совершенно из другого мира. Для меня "новгородское дело" началась с ночного звонка Кирилла. Дрожащим голосом он просил о помощи.

Вот ее продолжение.

Кирилл мобилизует своих друзей. Вот в целом успешный, но угодивший в творческий кризис на пару с запоем известный журналист. Вот вылетевший с работы с вердиктом "аморальный реакционер" член Общественной палаты. Вот выброшенный с третьего курса института журналист-недоучка и орда его приятелей, таких же "нищебродов". Вот уволенный из вуза за поддержку "ебавшихся за наследника медвежонка" студентов преподаватель... На помощь приходят даже бывшие враги. Армия перекошенных социальных инвалидов идет в поход. И даже добивается каких-то успехов.

Третья серия.

Классический судебный триллер. Голливуд, русская дореволюционная классика и судебные ток-шоу с первых двух кнопок отечественного телевизора. Для полноты картины, даром что процесс по "новгородскому делу" оказался закрытым, не хватало лишь выложенных в интернете карандашных рисунков судебного художника.

И новые действующие лица - присяжные, собственным вердиктом поместившие себя в сюжет. Собравшие этот сюжет в единое целое. Именно они - эти присяжные - увидели смысл в сценарии и дополнили его.

Что дальше?

Бежать?..

Не Антонина и Кирилл виноваты в том, что "новгородское дело" превратилось в сценарий для Голливуда. Это логика принятого господами присяжными решения виновата в том, что сегодня происходит с семьей Мартыновых.

Но я верю в хеппи-энд.

       
Print version Распечатать